Севши в санки, старик снимает шапку и долго крестится в ту сторону, где в тумане темнеет монастырская стена. Яша садится рядом с ним на краешек сиденья и свешивает ногу в сторону. Его лицо по-прежнему бесстрастно и не выражает ни скуки, ни желаний. Он не радуется, что едет домой, и не жалеет, что не успел поглядеть на столицу.
Ей «нравится» это катанье, а между тем,
садясь в санки, она, как и в те разы, бледна, еле дышит от страха, дрожит.
Но Наденька боится. Все пространство от ее маленьких калош до конца ледяной горы кажется ей страшной, неизмеримо глубокой пропастью. У нее замирает дух и прерывается дыхание, когда она глядит вниз, когда я только предлагаю
сесть в санки, но что же будет, если она рискнет полететь в пропасть! Она умрет, сойдет с ума.
Я вижу, как она, бледная, с раскрытым от ужаса ртом,
садится в санки, закрывает глаза и, простившись навеки с землей, трогается с места…
Неточные совпадения
Он поскорей звонит. Вбегает
К нему слуга француз Гильо,
Халат и туфли предлагает
И подает ему белье.
Спешит Онегин одеваться,
Слуге велит приготовляться
С ним вместе ехать и с собой
Взять также ящик боевой.
Готовы
санки беговые.
Он
сел, на мельницу летит.
Примчались. Он слуге велит
Лепажа стволы роковые
Нести за ним, а лошадям
Отъехать
в поле к двум дубкам.
Уж темно:
в санки он
садится.
«Пади, пади!» — раздался крик;
Морозной пылью серебрится
Его бобровый воротник.
К Talon помчался: он уверен,
Что там уж ждет его Каверин.
Вошел: и пробка
в потолок,
Вина кометы брызнул ток;
Пред ним roast-beef окровавленный
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цвет,
И Страсбурга пирог нетленный
Меж сыром лимбургским живым
И ананасом золотым.
Между тем заложили большую печальную и угловатую лошадь
в крошечные
санки. Я
сел с почтальоном
в военной шинели и ботфортах, почтальон классически хлопнул классическим бичом — как вдруг ученый сержант выбежал
в сени
в одних панталонах и закричал...
Девушки между тем, дружно взявшись за руки, полетели, как вихорь, с
санками по скрипучему снегу. Множество, шаля,
садилось на
санки; другие взбирались на самого голову. Голова решился сносить все. Наконец приехали, отворили настежь двери
в сенях и хате и с хохотом втащили мешок.
Атаман, на которого все взоры устремлены, ходя около саней своих и приближаясь к ним как будто для того, чтоб
садиться, и опять отходя, не раз заставляет их ошибаться
в сигнале; наконец он действительно бросается
в санки, дает знак, пускает во всю прыть лошадь свою, и за ним скачет все собравшееся войско.
У крыльца стоял одинокий ванька, ночник,
в сермяге, весь запорошенный все еще валившимся мокрым и как будто теплым снегом. Было парно и душно. Маленькая лохматая, пегая лошаденка его была тоже вся запорошена и кашляла; я это очень помню. Я бросился
в лубошные
санки; но только было я занес ногу, чтоб
сесть, воспоминание о том, как Симонов сейчас давал мне шесть рублей, так и подкосило меня, и я, как мешок, повалился
в санки.
И они
сели вдвоем на маленькие
санки и понеслись с приятной быстротой
в темноте, по узкой, белой, беззвучной дорожке, между высокими соснами.
…
в санки он
садится,
«Поди! поди!» — раздался крик;
Морозной пылью серебрится
Его бобровый воротник.
Тогда он
сел один, и потому ли, что поторопился и
сел неловко, или по другой какой причине, но
санки в самом начале перевернулись, и он упал у края горы.