Неточные совпадения
— Людей, которые женщинам покорствуют, наказывать надо, —
говорил Диомидов, — наказывать за то, что они в угоду вам захламили, засорили всю жизнь фабриками для пустяков, для шпилек, булавок, духов и всякие ленты делают, шляпки, колечки,
сережки — счету нет этой дряни! И никакой духовной жизни от вас нет, а только стишки, да картинки, да романы…
— Это что! — строго крикнула она на него, — что за чучело, на кого ты похож? Долой! Василиса! Выдать им всем ливрейные фраки, и
Сережке, и Степке, и Петрушке, и этому шуту! —
говорила она, указывая на Егора. — Яков пусть черный фрак да белый галстук наденет. Чтобы и за столом служили, и вечером оставались в ливреях!
Болело ли сердце старика Сергеича о погибающем сыне — я сказать не могу, но, во всяком случае, ему было небезызвестно, что с
Сережкой творится что-то неладное. Может быть, он
говорил себе, что в «ихнем» звании всегда так бывает. Бросят человека еще несмысленочком в омут — он и крутится там. Иной случайно вынырнет, другой так же случайно погибнет — ничего не поделаешь. Ежели идти к барыне, просить ее, она скажет: «Об чем ты просишь? сам посуди, что ж тут поделаешь?.. Пускай уж…»
— Нет,
говорит, ничего не сделал; только что взяла с собой поесть, то отнял. Да и солдат-то, слышь, здешний, из Великановской усадьбы Сережка-фалетур.
— Что Липка с кузовком — это верно; и про солдата правду
говорили:
Сережка от Великановых. Кирюшка-столяр вчера ночью именины справлял, пьян напился и Марфу-кухарку напоил. Песни пели, барыню толстомясой честили…
— Да, —
говорю, — это
сережка.
Я ему отдал целковый, крест и
сережку, а он мне вид написал и заседателеву печать приложил и
говорит...
Госпожа Жиглинская долго после этого ни о чем подобном не
говорила с дочерью и допекала ее только тем, что дня по два у них не было ни обеда, ни чаю; хотя госпожа Жиглинская и могла бы все это иметь, если бы продала какие-нибудь свои брошки и
сережки, но она их не продавала.
— А вот, ребята, чудно тоже про молодую Измайлиху сказывают, — заговорил, подходя к дому Измайловых, молодой машинист, привезенный одним купцом из Петербурга на свою паровую мельницу, — сказывают, —
говорил он, — будто у нее с ихним приказчиком
Сережкой по всякую минуту амуры идут…
Я тут тоже согрешил, грешный, маненько, доказчиком был, за Сережку-то больно злоба была моя на нее, и теперича, слышавши эти ее слова про барина, слышавши, что, окромя того, селенье стращает выжечь, я, прошлым делом, до бурмистра ходил: «Это,
говорю, Иван Васильич, как ты хошь, а я тебе заявлю, это нехорошо; ты и сам не прав будешь, коли что случится — да!»
— Мм… Давай прямо, по душе
говорить? — предложил
Сережка, ударив ее по плечу. Она сидела боком к нему, и он не видел ее лица, когда она кратко бросила ему...
Сережка осмотрел его, помолчал и увесисто начал
говорить Василию, положив ему руку на плечо...
Василий смотрел на него недоверчиво, но чувствовал, что
Сережка искренно, от души
говорит.
— Отстань ты,
говорю! — она вывернулась из-под его руки и пошла, а навстречу ей из-за угла барака явился
Сережка и, тряхнув своей лохматой огненной башкой, сказал зловеще...
Сережка долго, с увлечением рассказывал ей о прелести ее роли. Он одновременно и шутил и
говорил серьезно.
Банников. Хоть бы и так! Эка беда!
Говори, кто дал вам
сережки? Ну! (Рахиль молчит.) Не увернетесь, змеята! в тюрьме допросят голубчиков, в тюрьме…