Неточные совпадения
Золотистым отливом сияет нива; покрыто
цветами поле, развертываются сотни, тысячи
цветов на кустарнике, опоясывающем поле, зеленеет и шепчет подымающийся за кустарником лес, и он весь пестреет
цветами; аромат несется с нивы, с луга, из кустарника, от наполняющих лес
цветов; порхают по веткам птицы, и тысячи голосов несутся от ветвей вместе с ароматом; и за нивою, за лугом, за кустарником, лесом опять виднеются такие же сияющие золотом нивы, покрытые
цветами луга, покрытые
цветами кустарники до дальних гор, покрытых лесом, озаренным солнцем, и над их вершинами там и здесь, там и здесь, светлые,
серебристые, золотистые, пурпуровые, прозрачные облака своими переливами слегка оттеняют по горизонту яркую лазурь; взошло солнце, радуется и радует природа, льет свет и теплоту, аромат и песню, любовь и негу в грудь, льется песня радости и неги, любви и добра из груди — «о земля! о нега! о любовь! о любовь, золотая, прекрасная, как утренние облака над вершинами тех гор»
Брюхо, от ног до самого хохла или ожерелья, покрыто белыми, мелкими,
серебристыми перьями, имеющими, с первого взгляда, вид волос, так они тонки; под перьями лежит превосходный, густой и нежный пух дикого
цвета.
Жерих длинен, похож на язя своим станом, но уже его и
цветом крупной чешуи гораздо белее,
серебристее, кроме спины, которая темнее язевой; он имеет ту особенность, что нижняя губа его рта длиннее верхней; верхняя как будто имеет выемку, а нижняя похожа своим образованием на загнутый кверху птичий нос и входит в выемку верхней части рта.
Я уже сказал, что верховка на нее совершенно похожа, только вчетверо ее меньше: так же плоска, тонка, синевато-серебристого
цвета и белоглаза; по этим-то двум последним качествам называют ее в Оренбургской губернии сентявкой и белоглазкой.
Они бывают желтовато-золотистого и серовато-серебристого
цвета, но первые редки; брюхо — белое.
Мебель из полированного
серебристого граба тянулась вдоль стен, обитых светлой материей с изображениями
цветов, раскидывающих по голубому фону остроконечные листья.
Сад у Шелестовых был большой, на четырех десятинах. Тут росло с два десятка старых кленов и лип, была одна ель, все же остальное составляли фруктовые деревья: черешни, яблони, груши, дикий каштан,
серебристая маслина… Много было и
цветов.
И тихо осеняет их радостный Ярило спелыми колосьями и алыми
цветами. В свежем утреннем воздухе, там, высоко, в голубом небе, середь легких перистых облаков, тихо веет над Матерью Сырой Землей белоснежная,
серебристая объярь Ярилиной ризы, и с недоступной высоты обильно льются светлые потоки любви и жизни.
Реет над ними Ярило, кроет любовь их
серебристым своим балахоном… Радостно улыбаясь, осыпает их
цветами весны,
цветами любви,
цветами жизни…
Ни конца ни краю играм и песням… А в ракитовых кустиках в укромных перелесках тихий шепот, страстный, млеющий лепет, отрывистый смех, робкое моленье, замирающие голоса и звучные поцелуи… Последняя ночь хмелевая!.. В последний раз светлый Ярило простирает свою
серебристую ризу, в последний раз осеняет он игривую молодежь золотыми колосьями и алыми
цветами мака: «Кошуйтеся [Живите в любви и согласии.], детки, в ладу да в миру, а кто полюбит кого, люби дóвеку, не откидывайся!..» Таково прощальное слово Ярилы…
Надвинулись сумерки, наступает Иванова ночь… Рыбаки сказывают, что в ту ночь вода подергивается
серебристым блеском, а бывалые люди говорят, что в лесах тогда деревья с места на место переходят и шумом ветвей меж собою беседы ведут… Сорви в ту ночь огненный
цвет папоротника, поймешь язык всякого дерева и всякой травы, понятны станут тебе разговоры зверей и речи домашних животных… Тот «цвет-огонь» — дар Ярилы… То — «царь-огонь»!..
Любы Земле Ярилины речи, возлюбила она бога светлого и от жарких его поцелуев разукрасилась злаками,
цветами, темными лесами, синими морями, голубыми реками,
серебристыми озера́ми. Пила она жаркие поцелуи Ярилины, и из недр ее вылетали поднебесные птицы, из вертепов выбегали лесные и полевые звери, в реках и морях заплавали рыбы, в воздухе затолклись мелкие мушки да мошки… И все жило, все любило, и все пело хвалебные песни: отцу — Яриле, матери — Сырой Земле.
Лемм чувствовал, что он не поэт, и Лаврецкий то же самое чувствовал. Но я — я вдруг почувствовал, что я поэт! Помню, солнце садилось, над
серебристыми тополями горели золотые облака, в саду, под окнами моей комнаты,
цвели жасмин и шиповник. Душа дрожала и сладко плакала, светлые слезы подступали к глазам. И я выводил пером...
Камердинер накинул на него широкую, с длинным капюшоном шинель с
серебристым бобром, простеганную мелкими клетками, самого строгого петербургского покроя, крытую темно-коричневым сукном, немного впадающим в бутылочный
цвет. Марья же Орестовна дала ему совет заказать такую шинель у Сарра, в Петербурге.
Окруженное легкою мутью, показалось громадное багровое солнце. Широкие полосы света, еще холодные, купаясь в росистой траве, потягиваясь и с веселым видом, как будто стараясь показать, что это не надоело им, стали ложиться по земле.
Серебристая полынь, голубые
цветы свинячей цибульки, желтая сурепа, васильки — всё это радостно запестрело, принимая свет солнца за свою собственную улыбку.
Даже бледная слепая Лидочка — и та чувствовала себя гораздо лучше, нежели в городе или на даче. Целыми днями просиживала она в саду, греясь на солнышке, вдыхая аромат
цветов, росших в изобилии на клумбах и куртинах, и прислушиваясь к пению птичек. Она смутно желала снова услышать
серебристый голосок и звонкий смех странной девочки, называвшей себя феей. Но девочка не появлялась больше, и маленькая слепая потеряла всякую надежду увидеть ее.
Картина полной зимы впервые в этом году развертывалась перед взором: оголенные деревья, подернутые
серебристым инеем, блистали своей печальной красотой. Особенно сосны и рогатые ели, так величаво и гордо раскинувшие свои густые ветви, выделяясь среди белизны снега своим черно-сизым
цветом, и не шевелясь, казалось, дремали вместе со всею природою.
Картина полной зимы впервые в этом году развертывалась перед взором: огненные деревья, подернутые
серебристым инеем, блистали своей печальной красотой. Особенно сосны и рогатые ели, так величаво и гордо раскинувшие свои густые ветви, выделялись среди белизны снега своим черно-сизым
цветом и, не шевелясь, казалось, дремали вместе со всей природой.