Неточные совпадения
О, кто б немых ее страданий
В сей быстрый миг не прочитал!
Кто прежней Тани, бедной Тани
Теперь в княгине б не узнал!
В тоске безумных сожалений
К ее ногам упал Евгений;
Она
вздрогнула и молчит
И на Онегина глядит
Без удивления, без гнева…
Его больной, угасший взор,
Молящий вид, немой укор,
Ей внятно всё. Простая дева,
С мечтами,
сердцем прежних дней,
Теперь опять воскресла в ней.
Она
вздрогнула, откинулась, замерла; потом резко вскочила с головокружительно падающим
сердцем, вспыхнув неудержимыми слезами вдохновенного потрясения. «Секрет» в это время огибал небольшой мыс, держась к берегу углом левого борта; негромкая музыка лилась в голубом дне с белой палубы под огнем алого шелка; музыка ритмических переливов, переданных не совсем удачно известными всем словами...
Что-то как бы пронзило в ту минуту его
сердце; он
вздрогнул и поскорее отошел от окна.
Она будила его чувственность, как опытная женщина, жаднее, чем деловитая и механически ловкая Маргарита, яростнее, чем голодная, бессильная Нехаева. Иногда он чувствовал, что сейчас потеряет сознание и, может быть, у него остановится
сердце. Был момент, когда ему казалось, что она плачет, ее неестественно горячее тело несколько минут
вздрагивало как бы от сдержанных и беззвучных рыданий. Но он не был уверен, что это так и есть, хотя после этого она перестала настойчиво шептать в уши его...
Внезапно он
вздрогнул, отвалился от стола, прижал руку к
сердцу, другую — к виску и, открыв рот, побагровел.
И в то же время, среди этой борьбы,
сердце у него замирало от предчувствия страсти: он
вздрагивал от роскоши грядущих ощущений, с любовью прислушивался к отдаленному рокотанью грома и все думал, как бы хорошо разыгралась страсть в душе, каким бы огнем очистила застой жизни и каким благотворным дождем напоила бы это засохшее поле, все это былие, которым поросло его существование.
Когда он придет, вы будете неловки,
вздрогнете от его голоса, покраснеете, побледнеете, а когда уйдет,
сердце у вас вскрикнет и помчится за ним, будет ждать томительно завтра, послезавтра…
Сердце тут еще не бьется, но как-то слегка замирает и
вздрагивает — ощущение не без приятности.
Там стояли Версилов и мама. Мама лежала у него в объятиях, а он крепко прижимал ее к
сердцу. Макар Иванович сидел, по обыкновению, на своей скамеечке, но как бы в каком-то бессилии, так что Лиза с усилием придерживала его руками за плечо, чтобы он не упал; и даже ясно было, что он все клонится, чтобы упасть. Я стремительно шагнул ближе,
вздрогнул и догадался: старик был мертв.
Когда он еще брался за ручку звонка,
сердце в груди
вздрогнуло у него, как спугнутая птица.
Последняя фраза целиком долетела до маленьких розовых ушей Верочки, когда она подходила к угловой комнате с полной тарелкой вишневого варенья. Фамилия Привалова заставила ее даже
вздрогнуть… Неужели это тот самый Сережа Привалов, который учился в гимназии вместе с Костей и когда-то жил у них? Один раз она еще укусила его за ухо, когда они играли в жгуты…
Сердце Верочки по неизвестной причине забило тревогу, и в голове молнией мелькнула мысль: «Жених… жених для Нади!»
Маша вдруг приподнялась, разом отворила окно, высунула голову и с
сердцем закричала проходившей бабе: «Аксинья!» Баба
вздрогнула, хотела было повернуться, да поскользнулась и тяжко шлепнулась наземь.
— Я больше всего русский язык люблю. У нас сочинения задают, переложения, особливо из Карамзина. Это наш лучший русский писатель. «Звон вечевого колокола раздался, и
вздрогнули сердца новгородцев» — вот он как писал! Другой бы сказал: «Раздался звон вечевого колокола, и
сердца новгородцев
вздрогнули», а он знал, на каких словах ударение сделать!
Жилки ее
вздрогнули, и
сердце забилось так, как еще никогда, ни при какой радости, ни при каком горе: и чудно и любо ей показалось, и сама не могла растолковать, что делалось с нею.
Моя маленькая драма продолжалась: я учился (неважно), переходил из класса в класс, бегал на коньках, пристрастился к гимнастике, ходил к товарищам,
вздрагивал с замиранием
сердца, когда в знойной тишине городка раздавалось болтливое шарканье знакомых бубенцов, и все это время чувствовал, что девочка в серой шубке уходит все дальше…
«Пора! пробил урочный час!» —
Тот «третий» произнес…
_____
Княгиня
вздрогнула, — глядит
Испуганно кругом,
Ей ужас
сердце леденит...
Князь
вздрогнул;
сердце его замерло. Но он в удивлении смотрел на Аглаю: странно ему было признать, что этот ребенок давно уже женщина.
Наполеон
вздрогнул, подумал и сказал мне: «Ты напомнил мне о третьем
сердце, которое меня любит; благодарю тебя, друг мой!» Тут же сел и написал то письмо к Жозефине, с которым назавтра же был отправлен Констан.
Он пошел по дороге, огибающей парк, к своей даче.
Сердце его стучало, мысли путались, и всё кругом него как бы походило на сон. И вдруг, так же как и давеча, когда он оба раза проснулся на одном и том же видении, то же видение опять предстало ему. Та же женщина вышла из парка и стала пред ним, точно ждала его тут. Он
вздрогнул и остановился; она схватила его руку и крепко сжала ее. «Нет, это не видение!»
И услышала она, ровно кто вздохнул, за беседкою, и раздался голос страшный, дикой и зычный, хриплый и сиплый, да и то говорил он еще вполголоса;
вздрогнула сначала молодая дочь купецкая, красавица писаная, услыхала голос зверя лесного, чуда морского, только со страхом своим совладала и виду, что испужалася, не показала, и скоро слова его ласковые и приветливые, речи умные и разумные стала слушать она и заслушалась, и стало у ней на
сердце радошно.
Сердце так и стучало у меня в груди, и я
вздрагивал при каждом всплеске воды, когда щука или жерех выскакивали на поверхность, гоняясь за мелкой рыбкой.
«Нате, возьмите!» Это облегчало тихую боль ее
сердца, которая,
вздрагивая, пела в груди ее, как тугая струна.
Ее толкали в шею, спину, били по плечам, по голове, все закружилось, завертелось темным вихрем в криках, вое, свисте, что-то густое, оглушающее лезло в уши, набивалось в горло, душило, пол проваливался под ее ногами, колебался, ноги гнулись, тело
вздрагивало в ожогах боли, отяжелело и качалось, бессильное. Но глаза ее не угасали и видели много других глаз — они горели знакомым ей смелым, острым огнем, — родным ее
сердцу огнем.
Вздрогнув, боясь, что он скажет еще что-нибудь отталкивающее ее
сердце, она быстро заговорила...
— Да, да! — говорила тихо мать, качая головой, а глаза ее неподвижно разглядывали то, что уже стало прошлым, ушло от нее вместе с Андреем и Павлом. Плакать она не могла, —
сердце сжалось, высохло, губы тоже высохли, и во рту не хватало влаги. Тряслись руки, на спине мелкой дрожью
вздрагивала кожа.
В окно тихо стукнули — раз, два… Она привыкла к этим стукам, они не пугали ее, но теперь
вздрогнула от радостного укола в
сердце. Смутная надежда быстро подняла ее на ноги. Бросив на плечи шаль, она открыла дверь…
Пришли на кладбище и долго кружились там по узким дорожкам среди могил, пока не вышли на открытое пространство, усеянное низенькими белыми крестами. Столпились около могилы и замолчали. Суровое молчание живых среди могил обещало что-то страшное, от чего
сердце матери
вздрогнуло и замерло в ожидании. Между крестов свистел и выл ветер, на крышке гроба печально трепетали измятые цветы…
Ее доброе большое лицо
вздрагивало, глаза лучисто улыбались, и брови трепетали над ними, как бы окрыляя их блеск. Ее охмеляли большие мысли, она влагала в них все, чем горело ее
сердце, все, что успела пережить, и сжимала мысли в твердые, емкие кристаллы светлых слов. Они все сильнее рождались в осеннем
сердце, освещенном творческой силой солнца весны, все ярче цвели и рдели в нем.
Ей казалось, что все готовы понять ее, поверить ей, и она хотела, торопилась сказать людям все, что знала, все мысли, силу которых чувствовала. Они легко всплывали из глубины ее
сердца и слагались в песню, но она с обидою чувствовала, что ей не хватает голоса, хрипит он,
вздрагивает, рвется.
И отвернулся от нее. Она,
вздрогнув, как обожженная тихими словами, приложила руку к
сердцу и ушла, бережно унося его ласку.
Моя комната. Еще зеленое, застывшее утро. На двери шкафа осколок солнца. Я — в кровати. Сон. Но еще буйно бьется,
вздрагивает, брызжет
сердце, ноет в концах пальцев, в коленях. Это — несомненно было. И я не знаю теперь: что сон — что явь; иррациональные величины прорастают сквозь все прочное, привычное, трехмерное, и вместо твердых, шлифованных плоскостей — кругом что-то корявое, лохматое…
Александр с замирающим
сердцем наклонился к ней. Она почувствовала горячее дыхание на щеке,
вздрогнула, обернулась и — не отступила в благородном негодовании, не вскрикнула! — она не в силах была притвориться и отступить: обаяние любви заставило молчать рассудок, и когда Александр прильнул губами к ее губам, она отвечала на поцелуй, хотя слабо, чуть внятно.
Александр пошел домой, придерживаясь рукой за
сердце. Он по временам оглядывался на реку, на разведенный мост и,
вздрагивая, тотчас же отворачивался и ускорял шаги.
У всех как-то
вздрогнуло сердце…
«Я так и
вздрогнул, — рассказывал, воротясь к нам, М-кий. — Мне будто
сердце пронзило».
И вот, однажды утром, Надежда Петровна едва успела встать с постельки, как увидала, что на улице происходит какое-то необыкновенное смятение. Как ни поглощена была ее мысль воспоминаниями прошлого, но
сердце ее невольно
вздрогнуло и заколотилось в груди.
— Он застал ее одну. Капитолина Марковна отправилась по магазинам за покупками. Татьяна сидела на диване и держала обеими руками книжку: она ее не читала и едва ли даже знала, что это была за книжка. Она не шевелилась, но
сердце сильно билось в ее груди, и белый воротничок вокруг ее шеи
вздрагивал заметно и мерно.
Тогда она, накрыв его своим черным плащом, воткнула нож в
сердце его, и он,
вздрогнув, тотчас умер — ведь она хорошо знала, где бьется
сердце сына. И, сбросив труп его с колен своих к ногам изумленной стражи, она сказала в сторону города...
По временам смутный рокот усиливался, рос, приливал, и тогда дверь
вздрагивала, точно кто-то, сердито шипя, напирает на нее снаружи, а в трубе ночная вьюга с жалобною угрозой выводила за
сердце хватающую ноту.
Плечи у него
вздрагивали, пальцы рук невольно сжимались, а в
сердце зарождалось что-то упрямое, дерзкое и вытесняло страх.
Горбун беззвучно заплакал. Илья понял, о каком грехе говорит дядя, и сам вспомнил этот грех.
Сердце у него
вздрогнуло. Ему было жалко дядю, и, видя, что всё обильнее льются слёзы из робких глаз горбуна, он проговорил...
Лунёв осматривался, жуткое чувство щемило ему
сердце, а когда чиновник объявил — «суд идёт», Илья
вздрогнул и вскочил на ноги раньше всех, хотя и не знал, что нужно было встать.
Откуда-то издали доносился протяжный стон, похожий на гудение струны, которую кто-то задевает через равные промежутки времени, а она
вздрагивает и звучит безнадёжно, точно зная, что нигде нет живого
сердца, способного успокоить её болезненную дрожь.
Он глубоко вздохнул, чувствуя, что с его
сердца как будто какая-то кора отвалилась. Женщина,
вздрагивая, всё крепче прижимала его к себе и говорила отрывистым, бессвязным шёпотом...
Сердце мальчика жутко
вздрогнуло, и он стал внимательно слушать.
Фома отбросил рукой нити бисера; они колыхнулись, зашуршали и коснулись его щеки. Он
вздрогнул от этого холодного прикосновения и ушел, унося в груди смутное, тяжелое чувство, —
сердце билось так, как будто на него накинута была мягкая, но крепкая сеть…
Как только омнибус тронулся с места, Долинский вдруг посмотрел на Париж, как мы смотрим на места, которые должны скоро покинуть; почувствовал себя вдруг отрезанным от Зайончека, от перечитанных мистических бредней и бледных созданий своего больного духа. Жизнь, жизнь, ее обаятельное очарование снова поманила исстрадавшегося, разбитого мистика, и, завидев на темнеющем вечернем небе серый силуэт Одеона, Долинский
вздрогнул и схватился за
сердце.
Физиономия его светлеет,
сердце учащенно бьется, тело сладострастно
вздрагивает.
Сердце мое билось так, что вино в стакане, который я держал,
вздрагивало толчками. Без всяких доказательств и объяснений я знал уже, что и капитан видел Молли и что она будет здесь здоровая и нетронутая, под защитой верного друзьям Санди.
Толстяка отбросило назад, он стукнулся об этажерку и едва не свалил ее. Все
вздрогнули, разбежались и оцепенели; мое
сердце колотилось, как гром. Дюрок с неменьшей быстротой направил дуло в сторону Лемарена, а Эстамп прицелился в Варрена.