Но еще большее почтение питал он к киевскому студенту Брониславу Янковскому. Отец его недавно поселился в Гарном Луге, арендуя соседние земли. Это был человек старого закала, отличный хозяин, очень авторитетный в семье. Студент с ним не особенно ладил и больше тяготел к
семье капитана. Каждый день чуть не с утра, в очках, с книгой и зонтиком подмышкой, он приходил к нам и оставался до вечера, серьезный, сосредоточенный, молчаливый. Оживлялся он только во время споров.
Неточные совпадения
Грэй пробыл в замке
семь дней; на восьмой день, взяв крупную сумму денег, он вернулся в Дубельт и сказал
капитану Гопу: «Благодарю.
По семейному соглашению, сын
капитана, Саня, жил у нас в Ровно весь учебный год, а мы всей
семьей приезжали к ним на каникулы.
А вот коренным москвичам — туго. Изволь являться трижды в неделю в училище, да еще ровно к
семи часам утра, и только для того, чтобы на приветствие Дрозда (командира четвертой роты,
капитана Фофанова) проорать: «Здравия желаю, ваше высокоблагородие». А зачем? Мы, здешние, также никуда не убежим, как и иногородние.
— Не ответил «почему?». Ждете ответа на «почему»? — переговорил
капитан подмигивая. — Это маленькое словечко «почему» разлито во всей вселенной с самого первого дня миросоздания, сударыня, и вся природа ежеминутно кричит своему творцу: «Почему?» — и вот уже
семь тысяч лет не получает ответа. Неужто отвечать одному
капитану Лебядкину, и справедливо ли выйдет, сударыня?
Елена забралась с ногами на скамейку, положила локти на буковые перила и, угнездив между ними голову, закрыла глаза. Моряк вдруг стал в ее глазах ничуть не опасным, а смешным и жалким трусом. Ей вспомнились какие-то глупые куплеты о пароходном
капитане, которые пел ее брат, студент Аркадий — «сумасшедший студент», как его звали в
семье. Там что-то говорилось о даме, плывшей на пароходе в Одессу, о внезапно поднявшейся буре и морской болезни.
Капитан после случайного крупного выигрыша бежал из столицы на юг и начал гастролировать по биллиардным. Лет в
семь он объездил всю Россию и, наконец, снова появился в столице.
Если я мальчик, как назвала меня однажды бойкая девушка с корзиной дынь, — она сказала: «Ну-ка, посторонись, мальчик», — то почему я думаю о всем большом: книгах, например, и о должности
капитана,
семье, ребятишках, о том, как надо басом говорить: «Эй вы, мясо акулы!» Если же я мужчина, — что более всех других заставил меня думать оборвыш лет
семи, сказавший, становясь на носки: «Дай-ка прикурить, дядя!» — то почему у меня нет усов и женщины всегда становятся ко мне спиной, словно я не человек, а столб?
К
семи часам мы явились в палац. Всю дорогу
капитан ворчал что-то про «бэгэрэдство», постоянно поправлял нацепленный для чего-то на грудь иконостас и, по-видимому, находился в самом подавленном настроении духа… Впрочем, надо сказать, и я чувствовал себя не особенно развязно.
— Куда ей самой! Не бабье дело, — с самодовольной улыбкой ответил
капитан. — Приказчик должон от нее приехать.
Семь ден будем ждать его, неделю значит, потом неустойка пойдет… Да тебе что?
И родители мисс Клэр испугались, что она может уехать в Россию… И Ашанин что-то часто говорил, что он скоро будет мичманом, и уж собирался сделать предложение, как, вовремя предупрежденный, хороший знакомый этой
семьи, русский консул в свою очередь предупредил
капитана, как бы молодой человек не свершил серьезной глупости.
Скоро ушел и
капитан, приказав Володе не забыть занести в шканечный журнал о том, что «Коршун» проходил мимо острова
капитана Ашанина, и Володя, взглянув еще раз на «дядин» остров, вспомнил милого, доброго старика, которому так обязана вся его
семья, и представлял себе, как обрадуется дядя-адмирал, узнавши, что в английских лоциях упоминается об островке его имени.
Капитан спустился в свою каюту, а Лопатин, безмятежно проспавший
семь часов, стал на наветренной стороне мостика и, обдуваемый ветром, то поглядывал на надувшиеся паруса, то на «Витязя».
Вся
семья отставного
капитана Петровича, отца Милицы, сражавшегося когда-то против турок в рядах русского войска и раненого турецкой гранатой, оторвавшей ему обе ноги по колено, жила на скромную пенсию главы семейства. Великодушный русский государь повелел всех детей
капитана Петровича воспитывать на казенный счет в средних и высших учебных заведениях нашей столицы.
Из всей
семьи только Иоле, маленький сын
капитана Петровича, бывший только на год старше Милицы, провел все свое детство на родине, под боком y престарелых родителей.
— Я пешком добреду до перевоза. На пароме перееду. Антон Пантелеич проводит вас до Заводного. Ну, дорогой Михаил Терентьевич! в добрый путь!.. На пароходе не извольте храбриться. Как
семь часов вечера — в каюту…
Капитану я строго-настрого вменяю в обязанность иметь над нами надзор. И в Самаре не извольте умничать — противиться лекарям… Пейте бутылок по пяти кумысу в день — и благо вам будет.