Неточные совпадения
Степени знатности рассчитаю я по числу дел, которые большой господин
сделал для отечества, а не по числу дел, которые нахватал на себя из высокомерия; не по числу
людей, которые шатаются в его передней, а по числу
людей, довольных его поведением и делами.
Стародум. О! Когда же вы так ее любите, то должен я вас обрадовать. Я везу ее в Москву
для того, чтоб
сделать ее счастье. Мне представлен в женихи ее некто молодой
человек больших достоинств. За него ее и выдам.
В глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения в свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже — который полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен был казаться
для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что
делают никуда негодившиеся
люди.
— Хорошо, — сказала она и, как только
человек вышел, трясущимися пальцами разорвала письмо. Пачка заклеенных в бандерольке неперегнутых ассигнаций выпала из него. Она высвободила письмо и стала читать с конца. «Я
сделал приготовления
для переезда, я приписываю значение исполнению моей просьбы», прочла она. Она пробежала дальше, назад, прочла всё и еще раз прочла письмо всё сначала. Когда она кончила, она почувствовала, что ей холодно и что над ней обрушилось такое страшное несчастие, какого она не ожидала.
— Простить я не могу, и не хочу, и считаю несправедливым. Я
для этой женщины
сделал всё, и она затоптала всё в грязь, которая ей свойственна. Я не злой
человек, я никогда никого не ненавидел, но ее я ненавижу всеми силами души и не могу даже простить ее, потому что слишком ненавижу за всё то зло, которое она
сделала мне! — проговорил он со слезами злобы в голосе.
— Я больше тебя знаю свет, — сказала она. — Я знаю этих
людей, как Стива, как они смотрят на это. Ты говоришь, что он с ней говорил об тебе. Этого не было. Эти
люди делают неверности, но свой домашний очаг и жена — это
для них святыня. Как-то у них эти женщины остаются в презрении и не мешают семье. Они какую-то черту проводят непроходимую между семьей и этим. Я этого не понимаю, но это так.
Хотя она бессознательно (как она действовала в это последнее время в отношении ко всем молодым мужчинам) целый вечер
делала всё возможное
для того, чтобы возбудить в Левине чувство любви к себе, и хотя она знала, что она достигла этого, насколько это возможно в отношении к женатому честному
человеку и в один вечер, и хотя он очень понравился ей (несмотря на резкое различие, с точки зрения мужчин, между Вронским и Левиным, она, как женщина, видела в них то самое общее, за что и Кити полюбила и Вронского и Левина), как только он вышел из комнаты, она перестала думать о нем.
— Не могу, — отвечал Левин. — Ты постарайся, войди в в меня, стань на точку зрения деревенского жителя. Мы в деревне стараемся привести свои руки в такое положение, чтоб удобно было ими работать;
для этого обстригаем ногти, засучиваем иногда рукава. А тут
люди нарочно отпускают ногти, насколько они могут держаться, и прицепляют в виде запонок блюдечки, чтоб уж ничего нельзя было
делать руками.
Он
делал рисунок
для фигуры
человека, находящегося в припадке гнева.
— Каждый член общества призван
делать свойственное ему дело, — сказал он. — И
люди мысли исполняют свое дело, выражая общественное мнение. И единодушие и полное выражение общественного мнения есть заслуга прессы и вместе с тем радостное явление. Двадцать лет тому назад мы бы молчали, а теперь слышен голос русского народа, который готов встать, как один
человек, и готов жертвовать собой
для угнетенных братьев; это великий шаг и задаток силы.
Не успел Вронский посмотреть седло, о котором надо было
сделать распоряжение, как скачущих позвали к беседке
для вынимания нумеров и отправления. С серьезными, строгими, многие с бледными лицами, семнадцать
человек офицеров сошлись к беседке и разобрали нумера. Вронскому достался 7-й нумер. Послышалось: «садиться!»
Отвечая на вопросы о том, как распорядиться с вещами и комнатами Анны Аркадьевны, он
делал величайшие усилия над собой, чтоб иметь вид
человека,
для которого случившееся событие не было непредвиденным и не имеет в себе ничего, выходящего из ряда обыкновенных событий, и он достигал своей цели: никто не мог заметить в нем признаков отчаяния.
— Я, как
человек, — сказал Вронский, — тем хорош, что жизнь
для меня ничего не стоит. А что физической энергии во мне довольно, чтобы врубиться в каре и смять или лечь, — это я знаю. Я рад тому, что есть за что отдать мою жизнь, которая мне не то что не нужна, но постыла. Кому-нибудь пригодится. — И он
сделал нетерпеливое движение скулой от неперестающей, ноющей боли зуба, мешавшей ему даже говорить с тем выражением, с которым он хотел.
— Послушай, Казбич, — говорил, ласкаясь к нему, Азамат, — ты добрый
человек, ты храбрый джигит, а мой отец боится русских и не пускает меня в горы; отдай мне свою лошадь, и я
сделаю все, что ты хочешь, украду
для тебя у отца лучшую его винтовку или шашку, что только пожелаешь, — а шашка его настоящая гурда [Гурда — сорт стали, название лучших кавказских клинков.] приложи лезвием к руке, сама в тело вопьется; а кольчуга — такая, как твоя, нипочем.
Учившись, воспитавшись, просветившись,
сделавши порядочный запас тех именно сведений, какие требуются
для управления
людьми, улучшения целой области,
для исполнения многообразных обязанностей помещика, являющегося и судьей, и распорядителем, и блюстителем порядка, вверить это место невеже-управителю!
Несмотря на это, на меня часто находили минуты отчаяния: я воображал, что нет счастия на земле
для человека с таким широким носом, толстыми губами и маленькими серыми глазами, как я; я просил бога
сделать чудо — превратить меня в красавца, и все, что имел в настоящем, все, что мог иметь в будущем, я все отдал бы за красивое лицо.
Бульба по случаю приезда сыновей велел созвать всех сотников и весь полковой чин, кто только был налицо; и когда пришли двое из них и есаул Дмитро Товкач, старый его товарищ, он им тот же час представил сыновей, говоря: «Вот смотрите, какие молодцы! На Сечь их скоро пошлю». Гости поздравили и Бульбу, и обоих юношей и сказали им, что доброе дело
делают и что нет лучшей науки
для молодого
человека, как Запорожская Сечь.
— Он
для нее и
сделал все и перешел. Коли
человек влюбится, то он все равно что подошва, которую, коли размочишь в воде, возьми согни — она и согнется.
Когда
для человека главное — получать дражайший пятак, легко дать этот пятак, но, когда душа таит зерно пламенного растения — чуда,
сделай ему это чудо, если ты в состоянии.
— Нет, не сказал… словами; но она многое поняла. Она слышала ночью, как ты бредила. Я уверен, что она уже половину понимает. Я, может быть, дурно
сделал, что заходил. Уж и не знаю,
для чего я даже и заходил-то. Я низкий
человек, Дуня.
Самгин указал несколько фактов личного несчастья единиц, которые очень много
сделали для общего блага
людей, и, говоря это, думал...
— Он очень милый старик, даже либерал, но — глуп, — говорила она, подтягивая гримасами веки, обнажавшие пустоту глаз. — Он говорит: мы не торопимся, потому что хотим
сделать все как можно лучше; мы терпеливо ждем, когда подрастут
люди, которым можно дать голос в делах управления государством. Но ведь я у него не конституции прошу, а покровительства Императорского музыкального общества
для моей школы.
Нет-с,
человек — существо разумное, и, если он заслужил наказание, я
сделаю все
для того, чтоб он был достойно наказан.
— Это — плохо, я знаю. Плохо, когда
человек во что бы то ни стало хочет нравиться сам себе, потому что встревожен вопросом: не дурак ли он? И догадывается, что ведь если не дурак, тогда эта игра с самим собой,
для себя самого, может
сделать человека еще хуже, чем он есть. Понимаете, какая штука?
— Интересно, что
сделает ваше поколение, разочарованное в
человеке? Человек-герой, видимо, антипатичен вам или пугает вас, хотя историю вы мыслите все-таки как работу Августа Бебеля и подобных ему. Мне кажется, что вы более индивидуалисты, чем народники, и что массы выдвигаете вы вперед
для того, чтоб самим остаться в стороне. Среди вашего брата не чувствуется
человек, который сходил бы с ума от любви к народу, от страха за его судьбу, как сходит с ума Глеб Успенский.
Самгин наблюдал шумную возню
людей и думал, что
для них существуют школы, церкви, больницы, работают учителя, священники, врачи. Изменяются к лучшему эти
люди? Нет. Они такие же, какими были за двадцать, тридцать лег до этого года. Целый угол пекарни до потолка загроможден сундучками с инструментом плотников.
Для них
делают топоры, пилы, шерхебели, долота. Телеги, сельскохозяйственные машины, посуду, одежду. Варят стекло. В конце концов, ведь и войны имеют целью дать этим
людям землю и работу.
—
Людей, которые женщинам покорствуют, наказывать надо, — говорил Диомидов, — наказывать за то, что они в угоду вам захламили, засорили всю жизнь фабриками
для пустяков,
для шпилек, булавок, духов и всякие ленты
делают, шляпки, колечки, сережки — счету нет этой дряни! И никакой духовной жизни от вас нет, а только стишки, да картинки, да романы…
— Большевики — это
люди, которые желают бежать на сто верст впереди истории, — так разумные
люди не побегут за ними. Что такое разумные? Это
люди, которые не хотят революции, они живут
для себя, а никто не хочет революции
для себя. Ну, а когда уже все-таки нужно
сделать немножко революции, он даст немножко денег и говорит: «Пожалуйста,
сделайте мне революцию… на сорок пять рублей!»
Сделав паузу, должно быть,
для того, чтоб
люди вдумались в значительность сказанного им, мельник пошаркал по полу короткими ножками и продолжал...
— Хороших
людей я не видал. И не ожидаю, не хочу видеть. Не верю, что существуют. Хороших
людей — после смерти
делают.
Для обмана.
Паскаля читал по-французски, Янсена и, отрицая свободу воли, доказывал, что все деяния
человека для себя — насквозь греховны и что свобода ограничена только выбором греха: воевать, торговать, детей
делать…
Самгин слушал равнодушно, ожидая момента, когда удобно будет спросить о Марине. О ней думалось непрерывно, все настойчивее и беспокойней. Что она
делает в Париже? Куда поехала? Кто
для нее этот
человек?
Говоря, Томилин
делал широкие, расталкивающие жесты, голос его звучал властно, глаза сверкали строго. Клим наблюдал его с удивлением и завистью. Как быстро и резко изменяются
люди! А он все еще играет унизительную роль
человека, на которого все смотрят, как на ящик
для мусора своих мнений. Когда он уходил, Томилин настойчиво сказал ему...
—
Для того и винтовки, чтоб в
людей стрелять. А винтовки
делают рабочие, как известно.
Недавно что он
сделал: из губерний поступило представление о возведении при зданиях, принадлежащих нашему ведомству, собачьих конур
для сбережения казенного имущества от расхищения; наш архитектор,
человек дельный, знающий и честный, составил очень умеренную смету; вдруг показалась ему велика, и давай наводить справки, что может стоить постройка собачьей конуры?
— Не трудись, не доставай! — сказал Обломов. — Я тебя не упрекаю, а только прошу отзываться приличнее о
человеке, который мне близок и который так много
сделал для меня…
— Ты не красней: не от чего! Я тебе говорю, что ты дурного не
сделаешь, а только
для людей надо быть пооглядчивее! Ну, что надулась: поди сюда, я тебя поцелую!
— Что же мне
делать, cousin: я не понимаю? Вы сейчас сказали, что
для того, чтобы понять жизнь, нужно, во-первых, снять портьеру с нее. Положим, она снята, и я не слушаюсь предков: я знаю, зачем, куда бегут все эти
люди, — она указала на улицу, — что их занимает, тревожит: что же нужно, во-вторых?
—
Для какой цели? — повторила она, — а
для такой, чтоб
человек не засыпал и не забывался, а помнил, что над ним кто-нибудь да есть; чтобы он шевелился, оглядывался, думал да заботился. Судьба учит его терпению,
делает ему характер, чтоб поворачивался живо, оглядывался на все зорким глазом, не лежал на боку и
делал, что каждому определил Господь…
Выскочи русский
человек чуть-чуть из казенной, узаконенной
для него обычаем колеи — и он сейчас же не знает, что
делать.
Светский
человек умеет поставить себя в такое отношение с вами, как будто забывает о себе и
делает все
для вас, всем жертвует вам, не
делая в самом деле и не жертвуя ничего, напротив, еще курит ваши же сигары, как барон мои.
Стали потом договариваться о свите, о числе
людей, о карауле, о носилках, которых мы требовали
для всех офицеров непременно. И обо всем надо было спорить почти до слез. О музыке они не
сделали, против ожидания, никакого возражения; вероятно, всем, в том числе и губернатору, хотелось послушать ее. Уехали.
Он взял самый маленький кусочек и на мое приглашение положить сахару в стакан отвечал, что никогда этого не
делает, — сюрприз
для моего
человека, и
для меня также: у меня наутро оставался в запасе стакан чаю.
Решились искать помощи в самих себе — и
для этого, ни больше ни меньше, положил адмирал построить судно собственными руками с помощью, конечно, японских услуг, особенно по снабжению всем необходимым материалом: деревом, железом и проч. Плотники, столяры, кузнецы были свои: в команду всегда выбираются
люди, знающие все необходимые в корабельном деле мастерства. Так и
сделали. Через четыре месяца уже готова была шкуна, названная в память бухты, приютившей разбившихся плавателей, «Хеда».
Она не насупилась и не смутилась, увидав его, а, напротив, радостно и просто встретила его, благодаря за то, что он
сделал для нее, в особенности за то, что свел ее с теми
людьми, с которыми она была теперь.
— Да, разумно
сделать больно
человеку, чтобы он вперед не
делал того же, за что ему
сделали больно, и вполне разумно вредному, опасному
для общества члену отрубить голову.
Но
для того, чтобы
сделать это кажущееся столь неважным дело, надо было очень много: надо было, кроме того, что стать в постоянную борьбу со всеми близкими
людьми, надо было еще изменить всё свое положение, бросить службу и пожертвовать всей той пользой
людям, которую он думал, что приносит на этой службе уже теперь и надеялся еще больше приносить в будущем.
Она прежде сама верила в добро и в то, что
люди верят в него, но с этой ночи убедилась, что никто не верит в это, и что всё, что говорят про Бога и добро, всё это
делают только
для того, чтобы обманывать
людей.
Приказчик улыбался,
делая вид, что он это самое давно думал и очень рад слышать, но в сущности ничего не понимал, очевидно не оттого, что Нехлюдов неясно выражался, но оттого, что по этому проекту выходило то, что Нехлюдов отказывался от своей выгоды
для выгоды других, а между тем истина о том, что всякий
человек заботится только о своей выгоде в ущерб выгоде других
людей, так укоренилась в сознании приказчика, что он предполагал, что чего-нибудь не понимает, когда Нехлюдов говорил о том, что весь доход с земли должен поступать в общественный капитал крестьян.
А между тем в эту среду влекли его привычки его прошедшей жизни, влекли и родственные и дружеские отношения и, главное, то, что
для того, чтобы
делать то, что теперь одно занимало его: помочь и Масловой и всем тем страдающим, которым он хотел помочь, он должен был просить помощи и услуг от
людей этой среды, не только не уважаемых, но часто вызывающих в нем негодование и презрение.