Неточные совпадения
Окончательно «доехал», как говорится, Чертопханова следующий случай. Верхом на Малек-Аделе пробирался он однажды по задворкам поповской слободки, окружавшей церковь,
в приходе которой состояло сельцо Бессоново. Нахлобучив на глаза папаху,
сгорбившись и уронив на луку
седла обе руки, он медленно подвигался вперед; на душе у него было нерадостно и смутно. Вдруг его кто-то окликнул.
Баушка Лукерья
в каких-нибудь два года так состарилась, что ее узнать было нельзя:
поседела,
сгорбилась и пожелтела, как осенний лист.
Пока студенты пили коньяк, пиво и водку, Рамзес все приглядывался к самому дальнему углу ресторанного зала, где сидели двое: лохматый,
седой крупный старик и против него, спиной к стойке, раздвинув по столу локти и опершись подбородком на сложенные друг на друга кулаки,
сгорбился какой-то плотный, низко остриженный господин
в сером костюме. Старик перебирал струны лежавших перед ним гуслей и тихо напевал сиплым, но приятным голосом...
В Сибири, на каторге, Аксенов жил 26 лет. Волоса его на голове стали белые как снег, и борода отросла длинная, узкая и
седая. Вся веселость его пропала. Он
сгорбился, стал ходить тихо, говорил мало, никогда не смеялся и часто молился богу.
Нахмурив
седые брови и поглаживая бакены, фельдшер стал оглядывать старуху, а она сидела на табурете
сгорбившись и, тощая, остроносая, с открытым ртом, походила
в профиль на птицу, которой хочется пить.
На ломберном столе ютилась низенькая лампочка, издавая запах керосина. Комната стояла
в полутьме. Но Теркину, сидевшему рядом с Аршауловым на кушетке, лицо хозяина было отчетливо видно. Глаза вспыхивали во впадинах, впалые щеки заострились на скулах, волосы сильно
седели и на неправильном черепе и
в длинной бороде. Он смотрел старообразно и весь
горбился под пледом, надетым на рабочую блузу.
В эти две-три недели она страшно осунулась, похудела,
поседела и даже как-то
сгорбилась.
В числе провожавших покойника шел один, несколько поодаль от вереницы, двигавшейся по правому тротуару, и Лука Иванович Присыпкин. Запахивался он все еще
в зимнюю свою шубку. Сильно он
горбился и даже упирался на палку.
В лице он не очень похудел, но цвет щек стал еще непригляднее, бородку он отрастил, и
седой волос уже заметно серебрил ее.
И здесь, к стыду моему, началось то дикое, сверхъестественное, чему я не могу и не смею найти оправдания. Забывая, что жизнь прожита, что мы старики, что все погибло, развеяно временем, как пыль, и вернуться не может никогда; забывая, что я
сед, что
горбится моя спина, что голос страсти звучит дико из старческого рта, — я разразился неистовыми жалобами и упреками. Внезапно помолодев на десятки лет, мы оба закружились
в бешеном потоке любви, ревности и страсти.