Неточные совпадения
— Вот я была в театральной школе для того, чтоб не жить
дома, и потому, что я не люблю никаких акушерских наук, микроскопов и все это, — заговорила Лидия раздумчиво, негромко. — У меня есть подруга с микроскопом, она верит в него, как старушка в причастие
святых тайн. Но в микроскоп не видно ни бога, ни дьявола.
После его смерти Ганька захворала, ее лечили в больнице
Святого Николая, это — сумасшедший
дом.
На Масленице и на
Святой вся семья и сам Илья Ильич ездили на гулянье кататься и в балаганы; брали изредка ложу и посещали, также всем
домом, театр.
— К
святой, — сказал он. — Но сколько дела — ужас! С восьми до двенадцати часов
дома, с двенадцати до пяти в канцелярии, да вечером занимаюсь. От людей отвык совсем!
Колокол ударял твердо и определенно по одному разу в две или даже в три секунды, но это был не набат, а какой-то приятный, плавный звон, и я вдруг различил, что это ведь — звон знакомый, что звонят у Николы, в красной церкви напротив Тушара, — в старинной московской церкви, которую я так помню, выстроенной еще при Алексее Михайловиче, узорчатой, многоглавой и «в столпах», — и что теперь только что минула
Святая неделя и на тощих березках в палисаднике тушаровского
дома уже трепещут новорожденные зелененькие листочки.
Марья Степановна как женщина окружила жизнь в этом
доме целым ореолом
святых для нее воспоминаний.
Для пояснения супа с мадерой необходимо сказать, что за год или больше до знаменитого пира четырех именинников мы на
святой неделе отправлялись с Огаревым гулять, и, чтоб отделаться от обеда
дома, я сказал, что меня пригласил обедать отец Огарева.
— Милочка! — он, как и все в
доме, называл ее уменьшительным именем, — вы
святая!
Рождественское утро начиналось спозаранку. В шесть часов, еще далеко до свету, весь
дом был в движении; всем хотелось поскорее «отмолиться», чтобы разговеться. Обедня начиналась ровно в семь часов и служилась наскоро, потому что священнику, независимо от поздравления помещиков, предстояло обойти до обеда «со
святом» все село. Церковь, разумеется, была до тесноты наполнена молящимися.
Наступила ростепель. Весна была ранняя, а
Святая — поздняя, в половине апреля. Солнце грело по-весеннему; на дорогах появились лужи; вершины пригорков стали обнажаться; наконец прилетели скворцы и населили на конном дворе все скворешницы. И в
доме сделалось светлее и веселее, словно и в законопаченные кругом комнаты заглянула весна. Так бы, кажется, и улетел далеко-далеко на волю!
Святая неделя проходит тихо. Наступило полное бездорожье, так что в светлое воскресенье семья вынуждена выехать из
дома засветло и только с помощью всей барщины успевает попасть в приходскую церковь к заутрене. А с бездорожьем и гости притихли; соседи заперлись по
домам и отдыхают; даже женихи приехали из города, рискуя на каждом шагу окунуться в зажоре.
— Бабочка молодая, — говорили кругом, — а муж какой-то шалый да ротозей. Смотрит по верхам, а что под носом делается, не видит. Чем бы первое время после свадьбы посидеть
дома да в кругу близких повеселить молодую жену, а он в Москву ее повез, со студентами стал сводить. Городят студенты промеж себя чепуху, а она сидит, глазами хлопает. Домой воротился, и
дома опять чепуху понес. «
Святая» да «чистая» — только и слов, а ей на эти слова плюнуть да растереть. Ну, натурально, молодка взбеленилась.
Главный
дом в Pontigny переделан из старинного монастыря, основанного
святым Бернардом.
— Иисус, Мария,
святой Иосиф… Вот беда… И мужа нет
дома.
Лиза шла за ней на цыпочках, едва дыша; холод и полусвет утра, свежесть и пустота церкви, самая таинственность этих неожиданных отлучек, осторожное возвращение в
дом, в постельку, — вся эта смесь запрещенного, странного,
святого потрясала девочку, проникала в самую глубь ее существа.
Нюрочка слушала, затаив дыхание, чтобы не проронить ни одного
святого слова, и не чувствовала, как у ней по лицу катились слезы; ей делалось и страшно и хорошо от этих разговоров, но
дома она по какому-то инстинкту ничего не говорила отцу.
Заходившие сюда бабы всегда завидовали Таисье и, покачивая головами, твердили: «Хоть бы денек пожить эк-ту, Таисьюшка: сама ты большая, сама маленькая…» Да и как было не завидовать бабам
святой душеньке, когда
дома у них дым коромыслом стоял: одну ребята одолели, у другой муж на руку больно скор, у третьей сиротство или смута какая, — мало ли напастей у мирского человека, особенно у бабы?
— Запишем. Теперь предположим другое — что ты являешься сюда как проповедник лучшей, честной жизни, вроде этакого спасителя погибающих душ. Знаешь, как на заре христианства иные
святые отцы вместо того, чтобы стоять на столпе тридцать лет или жить в лесной пещере, шли на торжища в
дома веселья, к блудницам и скоморохам. Но ведь ты не так?
—
Дома —
святое дело! — начал наконец Василий Иваныч, — это так только говорят, что за границей хорошо, а как же возможно сравнить? Вот хоть бы насчет еды: у нас ли еда или за границей?
— Довольно! — сказала она драматическим тоном. — Вы добились, чего хотели. Я ненавижу вас! Надеюсь, что с этого дня вы прекратите посещения нашего
дома, где вас принимали, как родного, кормили и поили вас, но вы оказались таким негодяем. Как я жалею, что не могу открыть всего мужу. Это
святой человек, я молюсь на него, и открыть ему все — значило бы убить его. Но поверьте, он сумел бы отомстить за оскорбленную беззащитную женщину.
И как тихо становилось во всем
доме по субботам, после всенощной, когда священник, окропив
святою водой все комнаты и дав всем нам благословение, уходил домой!
— Нашего брата, странника, на
святой Руси много, — продолжал Пименов, — в иную обитель придешь, так даже сердце не нарадуется, сколь тесно бывает от множества странников и верующих. Теперь вот далеко ли я от
дому отшел, а и тут попутчицу себе встретил, а там: что ближе к
святому месту подходить станем, то больше народу прибывать будет; со всех, сударь, дорог всё новые странники прибавляются, и придешь уж не один, а во множестве… так, что ли, Пахомовна?
В четверг на
святой папа, сестра и Мими с Катенькой уехали в деревню, так что во всем большом бабушкином
доме оставались только Володя, я и St.-Jérôme. То настроение духа, в котором я находился в день исповеди и поездки в монастырь, совершенно прошло и оставило по себе только смутное, хотя и приятное, воспоминание, которое все более и более заглушалось новыми впечатлениями свободной жизни.
— Я ожидал от вас не менее, принимаю вашу жертву, жертву истинного друга, но до
дому, только до
дому: вы не должны, вы не вправе компрометировать себя далее моим сообществом. О, croyez-moi, je serai calme! [О, поверьте мне, я буду спокоен! (фр.)] Я сознаю себя в эту минуту а là hauteur de tout се qu’il у a de plus sacré… [на высоте всего, что только есть самого
святого (фр.).]
«Аз же множеством милости твоея вниду в
дом твой, поклонюся храму
святому твоему во страсе твоем»; на паперти надписи гласили с левой стороны: «Путь заповедей твоих текох, егда расширил еси сердце мое»; с правой: «Законоположи мне, господи, путь оправданий твоих и взыщи их вину».
— Правда, что взамен этих неприятностей я пользуюсь и некоторыми удовольствиями, а именно: 1) имею бесплатный вход летом в Демидов сад, а на масленице и на
святой пользуюсь правом хоть целый день проводить в балаганах Егарева и Малафеева; 2) в семи трактирах, в особенности рекомендуемых нашею газетой вниманию почтеннейшей публики, за несоблюдение в кухнях чистоты и неимение на посуде полуды, я по очереди имею право однажды в неделю (в каждом) воспользоваться двумя рюмками водки и порцией селянки; 3) ежедневно имею возможность даром ночевать в любом из съезжих
домов и, наконец, 4) могу беспрепятственно присутствовать в любой из камер мировых судей при судебном разбирательстве.
— Да благословит же
святая троица и московские чудотворцы нашего великого государя! — произнес он дрожащим голосом, — да продлит прещедрый и премилостивый бог без счету царские дни его! не тебя ожидал я, князь, но ты послан ко мне от государя, войди в
дом мой. Войдите, господа опричники! Прошу вашей милости! А я пойду отслужу благодарственный молебен, а потом сяду с вами пировать до поздней ночи.
Деньги при сдаче получает сполна, а до того в хозяйском
доме живет, по полугоду живут, и что только они тут настроят над хозяевами-то, так только
святых вон понеси!
— А кто может знать, какие у соседа мысли? — строго округляя глаза, говорит старик веским баском. — Мысли — как воши, их не сочтеши, — сказывают старики. Может, человек, придя домой-то, падет на колени да и заплачет, бога умоляя: «Прости, Господи, согрешил во
святой день твой!» Может, дом-от для него — монастырь и живет он там только с богом одним? Так-то вот! Каждый паучок знай свой уголок, плети паутину да умей понять свой вес, чтобы выдержала тебя…
Я понимал, что, если в этот
дом придет
святой, — мои хозяева начнут его учить, станут переделывать на свой лад; они будут делать это от скуки.
— И кроме того, всё мне, друг мой, видятся такие до бесконечности страшные сны, что я, как проснусь, сейчас шепчу: «
Святой Симеон, разгадай мой сон», но все если б я могла себя с кем-нибудь в
доме разговорить, я бы терпела; а то возьмите же, что я постоянно одна и постоянно с мертвецами. Я, мои дружочки, отпетого покойника не боюсь, а Варнаша не позволяет их отпето.
29-е декабря. Начинаю заурчать, что и здешнее городничество не благоволит ко мне, а за что — сего отгадать не в силах. Предположил устроить у себя в
доме на Святках вечерние собеседования с раскольниками, но сие вдруг стало известно в губернии и сочтено там за непозволительное, и за сие усердствование дано мне замечание. Не инако думаю, как городничему поручен за мною особый надзор. Наилучше к сему, однако, пока шуточно относиться; но окропил себя
святою водой от врага и соглядатая.
Приехали на Святки семинаристы, и сын отца Захарии, дающий приватные уроки в добрых
домах, привез совершенно невероятную и дикую новость: какой-то отставной солдат, притаясь в уголке Покровской церкви, снял венец с чудотворной иконы Иоанна Воина и, будучи взят с тем венцом в
доме своем, объяснил, что он этого венца не крал, а что, жалуясь на необеспеченность отставного русского воина, молил сего
святого воинственника пособить ему в его бедности, а
святой, якобы вняв сему, проговорил: „Я их за это накажу в будущем веке, а тебе на вот покуда это“, и с сими участливыми словами снял будто бы своею рукой с головы оный драгоценный венец и промолвил: „Возьми“.
— Что ты, дитятко, побойся бога! Остаться
дома, когда дело идет о том, чтоб живот свой положить за матушку
святую Русь!.. Да если бы и вас у меня не было, так я ползком бы приполз на городскую площадь.
На
Святой неделе Лаптевы были в училище живописи на картинной выставке. Отправились они туда всем
домом, по-московски, взявши с собой обеих девочек, гувернантку и Костю.
Он уже не видал Доры и даже редко вспоминал о ней, но зато совершенно привык спокойно и с верою слушать, когда Зайончек говорил
дома и у графини Голензовской от лица
святых и вообще людей, давно отошедших от мира.
Манефа. Была в некоем благочестивом
доме, дали десять рублей на милостыню. Моими руками творят милостыню. Святыми-то руками доходчивее, нечйм грешными.
У Фридриха Фридриховича переход в свой
дом совершился со всякой торжественностью: утром у него был приходский православный священник, пел в зале молебен и служил водосвятие; потом священник взял в одну руку крест, а в другую кропило, а Фридрих Фридрихович поднял новую суповую чашу с освященною водою, и они вместе обошли весь
дом, утверждая здание во имя отца, и сына, и
святого духа.
Не знаю почему, но мне было ужасно неприятно, что Истомин, после этого цинического разговора о дамской муфте, идет в
дом Норков, да еще вместе с нами, и в этот
святой для целого семейства день совершеннолетия Мани.
Так, в городе Романове поп Викула, на
святой неделе обходя с образами Троицкую слободу, в
доме солдата Кокорева не допустил его к св. кресту, называл врагом и басурманом за то, что он был с выстриженною бородою.
Под Троицын день Лиза решила, что надо сделать хорошую очистку
дома, которой не делали со
Святой, и позвала в помощь прислуге двух поденных баб, чтоб вымыть полы, окна и выбить мебель и ковры и надеть чехлы.
Святая неделя прошла совершенно сухая, хотя и холодная. Отца не было
дома, и я отпросился у матери с Василием Васильевичем к заутрене в церковь.
В течение этого же срока поправилась и Марфа Андревна и написала в Петербург сыну следующее послание: «Извещаю тебя, милый друг мой Алиошинька, что я нынче щедротами всевышнего бога чувствую себя здоровой, но, по отпуске тебе прошедшего письма, была у самого гроба и прошла половину мытарств: была у меня в
доме бунтовщичья сволочь и грозили мне всякими бедами, но бог и
святой угодник ни до чего худого меня от них не допустили.
Тетушка стала объяснять это безнравственностью и тем, что люди бога не боятся, но вдруг вспомнила, что ее брат Иван Иваныч и Варварушка — оба
святой жизни — и бога боялись, а все же потихоньку детей рожали и отправляли в воспитательный
дом; она спохватилась и перевела разговор на то, какой у нее когда-то женишок был, из заводских, и как она его любила, но ее насильно братья выдали за вдовца иконописца, который, слава богу, через два года помер.
Приходская церковь была в шести верстах, в Косогорове, и в ней бывали только по нужде, когда нужно было крестить, венчаться или отпевать; молиться же ходили за реку. В праздники, в хорошую погоду, девушки наряжались и уходили толпой к обедне, и было весело смотреть, как они в своих красных, желтых и зеленых платьях шли через луг; в дурную же погоду все сидели
дома. Говели в приходе. С тех, кто в Великом посту не успевал отговеться, батюшка на
Святой, обходя с крестом избы, брал по 15 копеек.
Уже с Рождества не было своего хлеба, и муку покупали. Кирьяк, живший теперь
дома, шумел по вечерам, наводя ужас на всех, а по утрам мучился от головной боли и стыда, и на него было жалко смотреть. В хлеву день и ночь раздавалось мычанье голодной коровы, надрывавшее душу у бабки и Марьи. И, как нарочно, морозы все время стояли трескучие, навалило высокие сугробы; и зима затянулась: на Благовещение задувала настоящая зимняя вьюга, а на
Святой шел снег.
Помер он только в нынешнем году
дома, как желал, под
святыми и с зажженной восковой свечкой в руках.
Пошел в кофейню к товарищам, напился вина до чрезвычайности и проводил время, как и прочие, по-кавалерски; а на другой день пошел гулять мимо
дома, где жила моя пригляженая кукона, и вижу, она как
святая сидит у окна в зеленом бархатном спенсере, на груди яркий махровый розан, ворот низко вырезан, голая рука в широком распашном рукаве, шитом золотом, и тело… этакое удивительное розовое… из зеленого бархата, совершенно как арбуз из кожи, выглядывает.
И вот, благословясь, я раздавала
По храмам Божьим на помин души,
И нищей братье по рукам, в раздачу,
Убогим, и слепым, и прокаженным,
Сиротам и в убогие
дома,
Колодникам и в тюрьмах заключенным,
В обители: и в Киев, и в Ростов,
В Москву и Углич, в Суздаль и Владимир,
На Бело-озеро, и в Галич, и в Поморье,
И в Грецию, и на
святую Гору,
И не могла раздать.
Да из собора я послал Нефеда,
Чтоб из
дому несли, что подороже:
Жены Татьяны поднизи и серьги,
Весь жемчуг, перстни, ферязи цветные,
Камку и бархат, соболь и лисицу;
Да взяли б у
святых икон взаймы,
На время только, ризы золотые.
Пошлет Господь, оправим их опять.