По всей земле воздвигнутся легкие,
светлые здания, ничто вульгарное, пошлое не оскорбит наших глаз, жизнь станет сладким трудом, свободной наукой, дивной музыкой, веселым, вечным и легким праздником.
Неточные совпадения
— Во, это Рязанский вокзал! — указал он на темневший силуэт длинного, неосвещенного
здания со
светлым круглым пятном наверху; это оказались часы, освещенные изнутри и показывавшие половину второго.
В самое
светлое Христово воскресенье в новом
здании открыт был кабак, и генерал имел случай убедиться, что все село, не исключая и сынов Калины, праздновало это открытие, горланя песни, устроивая живые картины и нимало не стесняясь тем, что генерал несколько раз самолично выходил на балкон и грозил пальцем.
Вода тоже сера и холодна; течение ее незаметно; кажется, что она застыла, уснула вместе с пустыми домами, рядами лавок, окрашенных в грязно-желтый цвет. Когда сквозь облака смотрит белесое солнце, все вокруг немножко
посветлеет, вода отражает серую ткань неба, — наша лодка висит в воздухе между двух небес; каменные
здания тоже приподнимаются и чуть заметно плывут к Волге, Оке. Вокруг лодки качаются разбитые бочки, ящики, корзины, щепа и солома, иногда мертвой змеей проплывет жердь или бревно.
Хотя в 1612 году великолепная церковь святого Сергия, высочайшая в России колокольня, две башни прекрасной готической архитектуры и много других
зданий не существовали еще в Троицкой лавре, но высокие стены, восемь огромных башен, соборы: Троицкий, с позлащенною кровлею, и Успенский, с пятью главами, четыре другие церкви, обширные монастырские строения, многолюдный посад, большие сады, тенистые рощи,
светлые пруды, гористое живописное местоположение — все пленяло взоры путешественника, все поселяло в душе его непреодолимое желание посвятить несколько часов уединенной молитве и поклониться смиренному гробу основателя этой святой и знаменитой обители.
Девятисотсильный «Компаунд» помещался в отдельном
здании, очень чистеньком и нарядном, со
светлыми окнами и мозаичным полом.
В синем небе над маленькой площадью Капри низко плывут облака, мелькают
светлые узоры звезд, вспыхивает и гаснет голубой Сириус, а из дверей церкви густо льется важное пение органа, и всё это: бег облаков, трепет звезд, движение теней по стенам
зданий и камню площади — тоже как тихая музыка.
Положим, он говорил не свое — что за дело! — но стройный порядок водворялся во всем, что мы знали, все разбросанное вдруг соединялось, складывалось, вырастало перед нами, точно
здание, все
светлело, дух веял всюду…
Половина тёмно-синего неба была густо засеяна звёздами, а другая, над полями, прикрыта сизой тучей. Вздрагивали зарницы, туча на секунду обливалась красноватым огнём. В трёх местах села лежали жёлтые полосы света — у попа, в чайной и у лавочника Седова; все эти три
светлые пятна выдвигали из тьмы тяжёлое
здание церкви, лишённое ясных форм. В реке блестело отражение Венеры и ещё каких-то крупных звёзд — только по этому и можно было узнать, где спряталась река.
Большая, узкая, длинная, похожая на
светлый коридор комната, находившаяся в нижнем этаже коричневого
здания, выходила своими окнами в сад. Деревья, еще не обездоленные безжалостной рукой осени, стояли в их осеннем желтом и красном уборе, за окнами комнаты. Серое небо глядело в столовую.
Но это не занимало его. Он глядел на дом. Ночь делалась
светлее. Фасад четырехэтажного
здания выступал между невзрачными домиками с мезонинами и заборами. Несколько балконов и фонариков белелись в полумгле ночи.
В сумерках шел я вверх по Остроженской улице. Таяло кругом, качались под ногами доски через мутные лужи. Под
светлым еще небом черною и тихою казалась мокрая улица; только обращенные к западу стены
зданий странно белели, как будто светились каким-то тихим светом. Фонари еще не горели. Стояла тишина, какая опускается в сумерках на самый шумный город. Неслышно проехали извозчичьи сани. Как тени, шли прохожие.
Одно лишь
здание каменное, оштукатуренное, изящной архитектуры, привлекло внимание Шатова, мелькнув
светлым пятном на темном фоне.