Неточные совпадения
— Ничего,
светлее ехать… И
Вера Васильевна не боялись.
Он в чистых формах все выливал образ
Веры и, чертя его бессознательно и непритворно, чертил и образ своей страсти, отражая в ней, иногда наивно и смешно, и все, что было
светлого, честного в его собственной душе и чего требовала его душа от другого человека и от женщины.
Пока оно было в несчастном положении и соединялось с
светлой закраиной аристократии для защиты своей
веры, для завоевания своих прав, оно было исполнено величия и поэзии. Но этого стало ненадолго, и Санчо Панса, завладев местом и запросто развалясь на просторе, дал себе полную волю и потерял свой народный юмор, свой здравый смысл; вульгарная сторона его натуры взяла верх.
Беднее было бы сердце и память, если б я пропустил те
светлые мгновения
веры и восторженности!
— Дидя, а иллюзии? Ведь в жизни иллюзия — все… Отними ее — и ничего не останется. Жизнь в том и заключается, что постепенно падает эта способность к иллюзии, падает
светлая молодая
вера в принцев и принцесс, понижается вообще самый appetitus vitae… Это — печальное достояние нас, стариков, и мне прямо больно слышать это от тебя. Ты начинаешь с того, чем обыкновенно кончают.
Гаев. Да… Это вещь… (Ощупав шкаф.) Дорогой, многоуважаемый шкаф! Приветствую твое существование, которое вот уже больше ста лет было направлено к
светлым идеалам добра и справедливости; твой молчаливый призыв к плодотворной работе не ослабевал в течение ста лет, поддерживая (сквозь слезы) в поколениях нашего рода бодрость,
веру в лучшее будущее и воспитывая в нас идеалы добра и общественного самосознания.
— Да что это? Да что тут такое? Что будут читать? — мрачно бормотали некоторые; другие молчали. Но все уселись и смотрели с любопытством. Может быть, действительно ждали чего-то необыкновенного.
Вера уцепилась за стул отца и от испуга чуть не плакала; почти в таком же испуге был и Коля. Уже усевшийся Лебедев вдруг приподнялся, схватился за свечки и приблизил их ближе к Ипполиту, чтобы
светлее было читать.
— Павлищев был
светлый ум и христианин, истинный христианин, — произнес вдруг князь, — как же мог он подчиниться
вере… нехристианской?.. Католичество — всё равно что
вера нехристианская! — прибавил он вдруг, засверкав глазами и смотря пред собой, как-то вообще обводя глазами всех вместе.
Под «народностью» Уваров разумел крепостное право.] и вообще нет той
веры в
светлую для страны будущность, которая живила нас, когда мы пивали за тайное души желание.
Эта детская, но крепкая
вера все чаще возникала среди них, все возвышалась и росла в своей могучей силе. И когда мать видела ее, она невольно чувствовала, что воистину в мире родилось что-то великое и
светлое, подобное солнцу неба, видимого ею.
Получаю я однажды писемцо, от одного купца из Москвы (богатейший был и всему нашему делу голова), пишет, что, мол, так и так, известился он о моих добродетелях, что от бога я
светлым разумом наделен, так не заблагорассудится ли мне взять на свое попечение утверждение старой
веры в Крутогорской губернии, в которой «християне» претерпевают якобы тесноту и истязание великое.
«А что же мне нужно? и что это такое я отыскиваю?.. Какое зачало? Какой ныне день?» — соображает Ахилла и никак не добьется этого, потому что он восхъщен отсюда… В ярко освещенном храме, за престолом, в
светлой праздничной ризе и в высокой фиолетовой камилавке стоит Савелий и круглым полным голосом, выпуская как шар каждое слово, читает. «В начале бе Слово и Слово бе к Богу и Бог бе Слово». — «Что это, господи! А мне казалось, что умер отец Савелий. Я проспал пир
веры!.. я пропустил святую заутреню».
— У этих милых девушек один недостаток: надежда должна быть старше
веры, ео ipso, [разумеется (лат.).] а в действительности
Вера старше Надежды. Но с этой маленькой хронологической неточностью можно помириться, потому что она умеет так хорошо улыбаться и смотреть такими
светлыми глазками…
Кстати! Ельцова, перед свадьбой своей дочери, рассказала ей всю свою жизнь, смерть своей матери и т. д., вероятно, с поучительною целью. На
Веру особенно подействовало то, что она услыхала о деде, об этом таинственном Ладанове. Не от этого ли она верит в привидения? Странно! сама она такая чистая и
светлая, а боится всего мрачного, подземного и верит в него…
Я молчал. Над горами слегка
светлело, луна кралась из-за черных хребтов, осторожно окрашивая заревом ночное небо… Мерцали звезды, тихо веял ночной ласково-свежий ветер… И мне казалось, что голос Микеши, простодушный и одинаково непосредственный, когда он говорит о
вере далекой страны или об ее тюрьмах, составляет лишь часть этой тихой ночи, как шорох деревьев или плеск речной струи. Но вдруг в этом голосе задрожало что-то, заставившее меня очнуться.
Листья полны
светлых насекомых,
Всё растет и рвется вон из меры,
Много снов проносится знакомых,
И на сердце много сладкой
веры.
С
светлым упованием обращаются наши очи на этих апостолов, бедных числом, но богатых духом и
верою.
Видя порою его угрюмую и как будто озлобленную мрачность, а порою глубокую, молчаливую тоску, она в простоте сердца думала, что он все томится по своему злосчастному проигрышу, и потому всячески старалась, насколько могла и умела, облегчить его грусть, рассеять тяжелую думу, утешить его хотя бы своею собственною беспечальною
верою в
светлую, безбедную будущность.
Живая вода этой
веры оросит разлагающуюся душу, и смердящий запах ее исчезает, и душа восстанет в жизнь — радостная и
светлая.
Ничем несокрушимая
вера в
светлое существо человеческой души — это одна из самых характерных особенностей Толстого.
Литература тщательно оплевывала в прошлом все
светлое и сильное, но оплевывала наивно, сама того не замечая, воображая, что поддерживает какие-то «заветы»; прежнее чистое знамя в ее руках давно уже обратилось в грязную тряпку, а она с гордостью несла эту опозоренную ею святыню и звала к ней читателя; с мертвым сердцем, без огня и без
веры, говорила она что-то, чему никто не верил…
Глаза Надежды Александровны вспыхнули
светлыми прожекторами, с мягко-материнскою нежностью она обняла
Веру, заглянула ей близко в глаза и крепко поцеловала. И еще раз с сомнением заглянула ей в глаза. Потом с усмешкою обратилась к Кате...
Он с удивлением глядел на
Веру. Она прижалась головою к столбу нар и беззвучно рыдала, закрыв глаза руками. А когда опять взглянула на него, лицо было
светлое и радостное.
Бабушка громко всхрапнула. Фифина как будто понимает. В последнем акте надо Верочке пройтись по сцене
светлым лучом. Тася не спрашивает самое себя: удастся ей это или нет? Она играет в полную игру. Все вобрала она в себя, все чувства действующих лиц. Ее сердце и болит, и радуется, и наполняется надеждой,
верой в свою молодость. Если б вот так ей сыграть на настоящей сцене в Малом театре!.. Господи!
Вера, глубокая
вера в помощь Божию вселилась в сердце Боброва, и он вышел из часовни с обновленным духом, без прежней боязни, не со скрытым отчаянием, а со
светлой надеждой, смело и прямо глядя в грядущее.
Один из главарей революционеров террористической партии, Игнатий Меженецкий, тот самый, который увлек Светлогуба в террористическую деятельность, пересылался из губернии, где его взяли, в Петербург. В той же тюрьме сидел и старик раскольник, видевший казнь Светлогуба. Его пересылали в Сибирь. Он все так же думал о том, как и где бы ему узнать, в чем истинная
вера, и иногда вспоминал про того
светлого юношу, который, идя на смерть, радостно улыбался.
Но человек не слышал и молчал, и вдохновенным было
светлое лицо его. Он грезил дивными грезами
светлого, как солнце, безумия; он верил —
верою тех мучеников, что всходили на костер, как на радостное ложе, и умирали, славословя. И любил он — могучей, несдержанной любовью властелина, того, кто повелевает над жизнью и смертью и не знает мук трагического бессилия человеческой любви. Радость, радость, радость!
Самыми
светлыми минутами этого мечтательного состояния Глаши были те минуты, когда она чувствовала, что в нее как будто каким-то чудом вселяется неведомая ей другая женщина, полная жизни, полная
веры и упований.
Со
светлой и благостной улыбкой сожаления к их неверию и страху, весь блистая мощью безграничной
веры, о. Василий возгласил вторично, с торжественной и царственной простотою...
— Безумец, жалкий маляр, несчастный школьник, влюбленный в краски! Перед тобой проходят люди, а ты только и видишь, что лягушечьи глаза — как повернулся твой язык, чтобы сказать это? О, если бы хоть раз ты заглянул в человеческую душу! Какие сокровища нежности, любви, кроткой
веры, святого смирения открыл бы ты там. И тебе, дерзкому, показалось бы, что ты вошел в храм —
светлый, сияющий огнями храм. Но не мечите бисера перед свиньями, — сказано про таких, как ты.