Неточные совпадения
— Константин Федорович! Платон Михайлович! — вскрикнул он. — Отцы родные! вот одолжили приездом! Дайте протереть глаза! Я уж, право, думал, что ко мне никто не заедет. Всяк
бегает меня, как чумы: думает — попрошу взаймы. Ох, трудно, трудно, Константин Федорович! Вижу — сам всему виной! Что делать? свинья свиньей зажил. Извините,
господа, что принимаю вас
в таком наряде: сапоги, как видите, с дырами. Да чем вас потчевать, скажите?
Захар сделал шаг и стал как монумент, глядя
в окно на бродивших кур и подставляя
барину, как щетку, бакенбарду. Илья Ильич
в один час, от волнения, изменился, будто осунулся
в лице; глаза
бегали беспокойно.
— Ну иди, иди! — отвечал
барин. — Да смотри, не пролей молоко-то. — А ты, Захарка, постреленок, куда опять бежишь? — кричал потом. — Вот я тебе дам
бегать! Уж я вижу, что ты это
в третий раз бежишь. Пошел назад,
в прихожую!
— Что такое другой? — продолжал Обломов. — Другой есть такой человек, который сам себе сапоги чистит, одевается сам, хоть иногда и
барином смотрит, да врет, он и не знает, что такое прислуга; послать некого — сам
сбегает за чем нужно; и дрова
в печке сам помешает, иногда и пыль оботрет…
А она
бегала в адресный стол, узнала, где
господин Версилов живет, пришла: «Сегодня же, говорит, сейчас отнесу ему деньги и
в лицо шваркну; он меня, говорит, оскорбить хотел, как Сафронов (это купец-то наш); только Сафронов оскорбил как грубый мужик, а этот как хитрый иезуит».
В передней Бахарева встретил неизменный Палька, который питал непреодолимую слабость к «настоящим
господам». Он помог гостю подняться на лестницу и, пока Бахарев отдыхал на первой площадке, успел
сбегать в кабинет с докладом.
Господа присяжные, клянусь вам всем, что есть свято, будь это не отец ему, а посторонний обидчик, он,
пробежав по комнатам и удостоверясь, что этой женщины нет
в этом доме, он убежал бы стремглав, не сделав сопернику своему никакого вреда, ударил бы, толкнул его, может быть, но и только, ибо ему было не до того, ему было некогда, ему надо было знать, где она.
Все неповрежденные с отвращением услышали эту фразу. По счастию, остроумный статистик Андросов выручил кровожадного певца; он вскочил с своего стула, схватил десертный ножик и сказал: «
Господа, извините меня, я вас оставлю на минуту; мне пришло
в голову, что хозяин моего дома, старик настройщик Диц — немец, я
сбегаю его прирезать и сейчас возвращусь».
На их обязанности было
бегать в подъезды с докладом о приезде, а
в грязную погоду помогать гайдукам выносить
барина и барыню из кареты на подъезд дома.
Она и самовары подавала, и
в погреб
бегала, и комнаты прибирала, и
господам услуживала.
Вот его, попервоначалу,
в десятники произведут, вышлют там к какому-нибудь
барину или купцу на работу, он и начнет к давальцам подделываться: материалу ли там какого купить им надо, —
сбегает; неряженную ли работу какую им желается сделать, — он сейчас велит ребятам потихоньку от хозяина исполнить ее.
В день представления Ванька, по приказанию
господ, должен был то
сбегать закупить свеч для освещения, то сцену вымести, то расставить стулья
в зале; но всем этим действиям он придавал такой вид, что как будто бы делал это по собственному соображению.
— Известно, как же возможно сравнить! Раб или вольный! Только, доложу вам, что и воля воле рознь. Теперича я что хочу, то и делаю; хочу — лежу, хочу — хожу, хочу — и так посижу. Даже задавиться, коли захочу, — и то могу. Встанешь этта утром, смотришь
в окошко и думаешь! теперь шалишь, Ефим Семенов, рукой меня не достанешь! теперь я сам себе
господин. А ну-тко ступай,"сам себе
господин",
побегай по городу, не найдется ли где дыра, чтобы заплату поставить, да хоть двугривенничек на еду заполучить!
Барин мой, отец его, из полячков был чиновник и никогда, прохвостик, дома не сидел, а все
бегал по своим товарищам
в карты играть, а я один с этой моей воспитомкой, с девчурочкой, и страшно я стал к ней привыкать, потому что скука для меня была тут несносная, и я от нечего делать все с ней упражнялся.
Пактрегеры не спотыкаются, не задевают друг друга, но степенно двигаются, гордые сознанием, что именно они,а не динстманы призваны заменять ломовых лошадей; динстманы не перебивают друг у друга работу, не кричат взапуски: я
сбегаю! я, ваше сиятельство! меня вчера за Анюткой посылали,
господин купец! но солидно стоят
в ожидании, кого из них потребитель облюбует, кому скажет: лоб!
В это время навстречу этим
господам, на другом конце бульвара, показалась лиловатая фигура Михайлова на стоптанных сапогах и с повязанной головой. Он очень сконфузился, увидав их: ему вспомнилось, как он вчера присядал перед Калугиным, и пришло
в голову, как бы они не подумали, что он притворяется раненым. Так что ежели бы эти
господа не смотрели на него, то он бы
сбежал вниз и ушел бы домой с тем, чтобы не выходить до тех пор, пока можно будет снять повязку.
Маленький
господин, выскочив из пошевней и почти
пробежав наружное с двумя гипсовыми львами крыльцо, стал затем проворно взбираться по широкой лестнице, устланной красным ковром и убранной цветами, пройдя которую он гордо вошел
в битком набитую ливрейными лакеями переднюю.
— Меня больше всего поражает
в муравьях, жуках и других
господах насекомых их удивительная серьезность;
бегают взад и вперед с такими важными физиономиями, точно и их жизнь что-то значит!
Таким я припоминаю вербного купидона. Он имел для меня свое серьезное значение. С тех пор при каких бы то ни было упованиях на что бы то ни было свыше у меня
в крови
пробегает трепет и мне представляется вечно он, вербный купидон, спускающийся ко мне с березовой розгой, и он меня сек, да-с, он много и страшно сек меня и… я опасаюсь, как бы еще раз не высек… Нечего,
господа, улыбаться, — я рассказываю вам историю очень серьезную, и вы только благоволите
в нее вникнуть.
Двоеточие.
Сбежал я, сударыня! Красивенький философ —
господин Рюмин — загонял меня до полного конфуза!
В премудростях я не смышлен и противиться ему никак не могу… Так и увяз я
в речах его… точно таракан
в патоке…
Сбежал, ну его!.. Лучше с вами потолкую… уж очень вы мне, старому лешему, нравитесь, право! А что у вас личико эдакое… как бы опрокинутое? (Смотрит на Ольгу Алексеевну. Смущенно крякает.)
Женщина с подвязанной щекой.
Господа, не видали Женечку? Мальчик такой… не
пробегал?
В соломенной шляпочке… Беленький.
— Хорошо,
господин ярыжка! — сказал Кирша. — Если мы выручим Юрия Дмитрича, то я отпущу тебя без всякой обиды; а если ты плохо станешь нам помогать, то закопаю живого
в землю. Малыш, дай ему коня да приставь к нему двух казаков, и если они только заметят, что он хочет дать тягу или, чего боже сохрани, завести нас не туда, куда надо, так тут же ему и карачун! А я между тем
сбегаю за моим Вихрем: он недалеко отсюда, и как раз вас догоню.
В числе лиц, собравшихся 18 августа к двенадцати часам на площадку железной дороги, находился и Литвинов. Незадолго перед тем он встретил Ирину: она сидела
в открытой карете с своим мужем и другим, уже пожилым,
господином. Она увидала Литвинова, и он это заметил; что-то темное
пробежало по ее глазам, но она тотчас же закрылась от него зонтиком.
Василиса Перегриновна. И что же я там увидела, благодетельница! Как меня ноги сдержали, уж я и не знаю! Лизка
бегает по кустам
в развращенном виде, должно быть, любовников своих ищет; ангельчик наш,
барин, катается на пруду
в лодке, а Надька, тоже
в развращенном виде, уцепилась ему за шею руками и лобзает его. И как это видно было, что он, по своей непорочности, старается ее оттолкнуть от себя; а она все хватает его за шею, лобзает и соблазняет.
— Только они меня-то, к сожалению, не знают… — продолжала между тем та, все более и более приходя
в озлобленное состояние. — Я
бегать да подсматривать за ними не стану, а прямо дело заведу: я мать, и мне никто не запретит говорить за дочь мою.
Господин князь должен был понимать, что он — человек женатый, и что она — не уличная какая-нибудь девчонка, которую взял, поиграл да и бросил.
— Он самый,
барин. Да еще Горчак с Разбойником… Тут нашему брату сплавщику настоящее горе. Бойцы щелкают наши барочки, как бабы орехи. По мерной воде еще ничего, можно
пробежать, а как за пять аршин перевалило — тут держись только за землю. Как
в квашонке месит… Непременно надо до Кумыша схватиться и обождать малость, покамест вода спадет хоть на пол-аршина.
— Нельзя, милый
барин. Знамо, не по своей воле тащимся на сплав, а нужда гонит. Недород у нас… подати справляют… Ну, а где взять? А караванные приказчики уж пронюхают, где недород, и по зиме все деревни объедут. Приехали — сейчас
в волость: кто подати не донес? А писарь и старшина уж ждут их, тоже свою спину берегут, и сейчас кондракт… За десять-то рублев ты и должон месить сперва на пристань тыщу верст, потом сплаву обжидать, а там на барке
сбежать к Перме али дальше, как подрядился по кондракту.
— Под Кыном надо будет хватку сделать. Эх, задарма сколько время потеряли даве, цельное утро, а теперь, того гляди, паводок от дождя захватит
в камнях! Беда,
барин!.. Кабы вы даве с Егором-то Фомичом покороче ели, выбежали бы из гор, пожалуй, и под Молоковом успели бы
пробежать загодя… То-то, поди, наш Осип Иваныч теперь горячку порет, — с улыбкой прибавил Савоська, делая рукой кормовым знак «поддоржать корму». — Поди, рвет и мечет, сердяга.
— Да что ты, Мильсан, веришь русским? — вскричал молодой кавалерист, — ведь теперь за них мороз не станет драться; а бедные немцы так привыкли от нас
бегать, что им
в голову не придет порядком схватиться — и с кем же?.. с самим императором! Русские нарочно выдумали это известие, чтоб мы скорей сдались, Ils sont malins ces barbares! [Они хитры, эти варвары! (франц.)] Не правда ли,
господин Папилью? — продолжал он, относясь к толстому офицеру. — Вы часто бываете у Раппа и должны знать лучше нашего…
Русской крестьянин, надев солдатскую суму, встречает беззаботно смерть на неприятельской батарее или, не будучи солдатом, из одного удальства
пробежит по льду, который гнется под его ногами; но добровольно никак не решится пройти ночью мимо кладбищной церкви; а посему весьма натурально, что ямщик, оставшись один подле молчаливого
барина, с приметным беспокойством посматривал на кладбище, которое расположено было шагах
в пятидесяти от большой дороги.
— Побудь с своим
барином, — сказал Егору лекарь, уходя вслед за Оленькой, — а я
сбегаю в аптеку и приготовлю лекарство, которое подкрепит его силы.
О! мой отец не слуг и не друзей
В них видит, а
господ; и сам им служит.
И как же служит? как алжирский раб,
Как пес цепной.
В нетопленой конуре
Живет, пьет воду, ест сухие корки,
Всю ночь не спит, все
бегает да лает.
А золото спокойно
в сундуках
Лежит себе. Молчи! когда-нибудь
Оно послужит мне, лежать забудет.
Тут же невдалеке лежал и начатый ответ Бегушева, который Долгов тоже
пробежал. Бегушев писал: «Ты — пропитанный насквозь чернилами бюрократ; для тебя скудная ясность изложения и наша спорная грамотность превыше всего; и каким образом ты мог оскорбляться, когда Трахов не принял к себе на службу тобою рекомендованного
господина, уже изобличенного
в плутовстве, а Долгов пока еще человек безукоризненной честности».
Стой! — скрыпучие колесы замолкли, пыль улеглась; казаки Орленки смешались с своими земляками и, окружив телеги, с завистью слушали рассказы последних про богатые добычи и про упрямых
господ села Красного, которые осмелились оружием защищать свою собственность; между тем некоторые отправились к роще, возле которой
пробегал небольшой ручей, чтоб выбрать место, удобное для привала; вслед за ними скоро тронулись туда телеги и кибитки, и, наконец, остальные казаки, ведя
в поводу лошадей своих…
Господин Голядкин взял шляпу, хотел было мимоходом маленько оправдаться
в глазах Петрушки, чтоб не подумал чего Петрушка особенного, — что вот, дескать, такое-то обстоятельство, что вот шляпу позабыл и т. д., — но так как Петрушка и глядеть не хотел и тотчас ушел, то и
господин Голядкин без дальнейших объяснений надел свою шляпу,
сбежал с лестницы и, приговаривая, что все, может быть, к лучшему будет и что дело устроится как-нибудь, хотя чувствовал, между прочим, даже у себя
в пятках озноб, вышел на улицу, нанял извозчика и полетел к Андрею Филипповичу.
Вдруг с крыльца
сбежал он (известно кто)
в одном вицмундире, без шляпы, запыхавшись, юля, семеня и подпрыгивая, вероломно изъявляя ужаснейшую радость о том, что увидел, наконец,
господина Голядкина.
Злорадственный
господин Голядкин-младший
в три прыжка
сбежал с лестницы и сам отворил карету.
Итак, почти решившись на что-то,
господин Голядкин, войдя
в свою квартиру, нимало не медля схватился за трубку и, насасывая ее из всех сил, раскидывая клочья дыма направо и налево, начал
в чрезвычайном волнении
бегать взад и вперед по комнате.
— Наконец-то я вас нашел, Анна Павловна, — начал Иван Александрыч. — Бегал-бегал, обегал все поле, — дело очень важное. Приезжаю, спрашиваю: «Дома
господа?» — «Одна, говорят, только барыня, да и та
в поле». — «
В каком?» — «
В оржаном». — Валяй
в оржаное. Наше вам почтение, Валерьян Александрыч! Вы как здесь?
Барин наш, Константин Николаевич Лосев, богат был и много земель имел;
в нашу экономию он редко наезжал: считалась она несчастливой
в их семействе,
в ней баринову мать кто-то задушил, дед его с коня упал, разбился, и жена
сбежала. Дважды видел я
барина: человек высокий, полный,
в золотых очках,
в поддёвке и картузе с красным околышком; говорили, что он важный царю слуга и весьма учёный — книги пишет. Титова однако он два раза матерно изругал и кулак к носу подносил ему.
Ещё за обедом
в тот день оба они довольно выпили, а вечером после чаю женщина эта уж совсем пьяная была, да и Антоний, видимо, опьянел больше, чем всегда. Гоняет меня из угла
в угол — то подай, это принеси, вино согрей да остуди.
Бегаю, как лакей
в трактире, а они всё меньше стесняются со мной, — барышне-то жарко, и она понемногу раздевается, а
барин вдруг спрашивает меня...
Разносчик вестей, бойкий
господин, имеющий вид чего-то полинявшего; глаза
бегают и весь постоянно
в движении.
Заломив высокую свою шапку
в три деньги, запрокинув голову, выделывал он с самою серьезною миною свои па, между тем как господские люди разносили обступившим его подносы с штофами пенника и ломтиками хлеба; ребятишки и девчонки
бегали кругом балкона и с визгом кидались наземь каждый раз, как
барин или барыня бросали
в них пригоршню жемков и орехов.
Може, ваше привосходительство, изволите знать по Буйскому уезду генерала Семенова:
господин, осмелюсь так, по своей глупости, сказать, строжающий,
в настоящем виде, значит… когда у него эта стройка дома была, пятеро подрядчиков, с позволенья доложить вашему привосходительству, бегом
сбежали от него; и таперича, когда он стал требовать меня: «Что ж, думаю, буди воля царя небесного!
Молоденький студент взялся домой
сбегать за ружьем. Пришли было половые и сам хозяин трактира и стали упрашивать
господ: сделать милость, не буянить. Но им объявили, что за портрет им заплатят, а самих прогнали только что не
в шею. Ружье было принесено. Оказалось, что это был огромный старинный карабин; последовал вопрос — кому стрелять?
Иногда
в это время Тит
бегал в девичью и приказывал по именному назначению той или другой горничной налить ромашки и подать
барину, что «де на животе нехорошо», и горничная с каким-то страхом бежала к Агафье Ивановне.
— Слушаю, матушка, слушаю, отчего же нельзя, — оно все можно, я сейчас для тебя-то
сбегал бы, — да вот, мать ты моя родная, — и старик чесал пожелтелые волосы свои, — да как бы, то есть, Тит-то Трофимович не сведал? — Женщина смотрела на него с состраданием и молчала; старик продолжал: — Боюсь, ох боюсь, матушка, кости старые, лета какие, а ведь у нас кучер Ненподист, не приведи
господь, какая тяжелая рука, так
в конюшне богу душу и отдашь, христианский долг не исполнишь.
Иван Михайлович(распечатывая письмо).
Господа, мне слишком тяжело. Пожалейте меня! Я знаю, что я виноват. Скрывать нечего… Я не могу читать… Читайте хоть вы. (
Пробегает письмо и передает шаферу.) Читайте… Постойте, эй! (Лакею.)Четверню серых
в коляску! Да скажи Фильке-кучеру, что коли через минуту не будет подана, я у него ни одного зуба во рту не оставлю. Все выбью. Вот при народе говорю, а там суди меня бог и великий государь! Нет, прошло ваше время! Ну, читайте.
Однажды, заряжая или разряжая браунинг, с которым Кока никогда не расставался, он прострелил своему Якову ногу. По счастию, пуля попала очень удачно, пройдя сквозь мякоть ляжки и пробив, кроме того, две двери навылет. Это событие почему-то тесно сдружило
барина и слугу. Они положительно не могли жить друг без друга, хотя и ссорились нередко: Кока, рассердясь, тыкал метко Якову
в живот костылем, а Яков тогда
сбегал на несколько часов из дому и не являлся на зов, оставляя Коку
в беспомощном состоянии.
Надевал он ее только вечерами, когда ходил на плотину смотреть, как катаются на лодках
господа: нарядные, веселые, они со смехом садятся
в качающуюся лодку, и та медленно рассекает зеркальную воду, а отраженные деревья колеблются, точно по ним
пробежал ветерок.