Неточные совпадения
В кабинете Алексей Александрович прошелся два раза и остановился у огромного письменного стола, на котором уже были зажжены вперед вошедшим камердинером шесть свечей, потрещал пальцами и
сел, разбирая письменные принадлежности. Положив локти на стол, он склонил на бок голову, подумал с минуту и начал писать, ни одной секунды не останавливаясь. Он писал без обращения к ней и по-французски, упоребляя местоимение «вы», не имеющее того характера холодности, который оно имеет на
русском языке.
— Иной раз, право, мне кажется, что будто
русский человек — какой-то пропащий человек. Нет силы воли, нет отваги на постоянство. Хочешь все сделать — и ничего не можешь. Все думаешь — с завтрашнего дни начнешь новую жизнь, с завтрашнего дни примешься за все как следует, с завтрашнего дни
сядешь на диету, — ничуть не бывало: к вечеру того же дни так объешься, что только хлопаешь глазами и язык не ворочается, как сова, сидишь, глядя на всех, — право и эдак все.
После обеда господин выкушал чашку кофею и
сел на диван, подложивши себе за спину подушку, которую в
русских трактирах вместо эластической шерсти набивают чем-то чрезвычайно похожим на кирпич и булыжник.
Хотят непременно, чтобы все было написано языком самым строгим, очищенным и благородным, — словом, хотят, чтобы
русский язык сам собою опустился вдруг с облаков, обработанный как следует, и
сел бы им прямо на язык, а им бы больше ничего, как только разинуть рты да выставить его.
Ты хочешь, видно, чтоб мы не уважили первого, святого закона товарищества: оставили бы собратьев своих на то, чтобы с них с живых содрали кожу или, исчетвертовав на части козацкое их тело, развозили бы их по городам и
селам, как сделали они уже с гетьманом и лучшими
русскими витязями на Украйне.
— Уверяю, заботы немного, только говори бурду, какую хочешь, только подле
сядь и говори. К тому же ты доктор, начни лечить от чего-нибудь. Клянусь, не раскаешься. У ней клавикорды стоят; я ведь, ты знаешь, бренчу маленько; у меня там одна песенка есть,
русская, настоящая: «Зальюсь слезьми горючими…» Она настоящие любит, — ну, с песенки и началось; а ведь ты на фортепианах-то виртуоз, мэтр, Рубинштейн… Уверяю, не раскаешься!
Когда Самгин вошел и
сел в шестой ряд стульев, доцент Пыльников говорил, что «пошловато-зеленые сборники “Знания” отжили свой краткий век, успев, однако, посеять все эстетически и философски малограмотное, политически вредное, что они могли посеять, засорив, на время, мудрые, незабвенные произведения гениев
русской литературы, бессмертных сердцеведов, в совершенстве обладавших чарующей магией слова».
Шумной и многочисленной толпой
сели мы за стол. Одних
русских было человек двенадцать да несколько семейств англичан. Я успел заметить только белокурого полного пастора с женой и с детьми. Нельзя не заметить: крик, шум, везде дети, в сенях, по ступеням лестницы, в нумерах, на крыльце, — и все пастора. Настоящий Авраам — после божественного посещения!
Получив желаемое, я ушел к себе, и только
сел за стол писать, как вдруг слышу голос отца Аввакума, который, чистейшим
русским языком, кричит: «Нет ли здесь воды, нет ли здесь воды?» Сначала я не обратил внимания на этот крик, но, вспомнив, что, кроме меня и натуралиста, в городе
русских никого не было, я стал вслушиваться внимательнее.
Когда, после молебна, мы стали
садиться на шлюпки, в эту минуту, по свистку, взвились кверху по снастям свернутые флаги, и люди побежали по реям, лишь только
русский флаг появился на адмиральском катере.
Долго еще слышал я, что Затей (как называл себя и другие называли его), тоже
русский якут, упрашивал меня
сесть.
Русский закурил и
сел верхом на конец, а туземец стал рубить.
Впрочем, всем другим нациям простительно не уметь наслаждаться хорошим чаем: надо знать, что значит чашка чаю, когда войдешь в трескучий, тридцатиградусный мороз в теплую комнату и
сядешь около самовара, чтоб оценить достоинство чая. С каким наслаждением пили мы чай, который привез нам в Нагасаки капитан Фуругельм! Ящик стоит 16 испанских талеров; в нем около 70
русских фунтов; и какой чай! У нас он продается не менее 5 руб. сер. за фунт.
Улица
села была полна народом: и
русскими и инородцами в своих странных шапках и халатах.
Привалова на первый раз сильно покоробило при виде этой степной нищеты, которая нисколько не похожа на ту нищету, какую мы привыкли видеть по
русским городам,
селам и деревням.
Жил ты у великороссийского помещика Гура Крупяникова, учил его детей, Фофу и Зёзю,
русской грамоте, географии и истории, терпеливо сносил тяжелые шутки самого Гура, грубые любезности дворецкого, пошлые шалости злых мальчишек, не без горькой улыбки, но и без ропота исполнял прихотливые требования скучающей барыни; зато, бывало, как ты отдыхал, как ты блаженствовал вечером, после ужина, когда отделавшись, наконец, от всех обязанностей и занятий, ты
садился перед окном, задумчиво закуривал трубку или с жадностью перелистывал изуродованный и засаленный нумер толстого журнала, занесенный из города землемером, таким же бездомным горемыкою, как ты!
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил в вагоне, по дороге из Вены в Мюнхен, молодого человека,
русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами, в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и в городах и в
селах, ходил пешком из деревни в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу, в немецкие провинции Австрии, теперь едет в Баварию, оттуда в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за тем же проедет в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же не останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится в Россию, потому что, кажется, в России, не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
Тройка катит
селом, стучит по мосту, ушла за пригорок, тут одна дорога и есть — к нам. Пока мы бежим навстречу, тройка у подъезда; Михаил Семенович, как лавина, уже скатился с нее, смеется, целуется и морит со смеха, в то время как Белинский, проклиная даль Покровского, устройство
русских телег,
русских дорог, еще слезает, расправляя поясницу. А Кетчер уже бранит их...
Я видел сильный пожар в одном
селе, в котором жители были перемешаны —
русские и вотяки.
Бошняк пишет, между прочим, в своих записках, что, разузнавая постоянно, нет ли где-нибудь на острове поселившихся
русских, он узнал от туземцев в селении Танги следующее: лет 35 или 40 назад у восточного берега разбилось какое-то судно, экипаж спасся, выстроил себе дом, а через несколько времени и судно; на этом судне неизвестные люди через Лаперузов пролив прошли в Татарский и здесь опять потерпели крушение близ
села Мгачи, и на этот раз спасся только один человек, который называл себя Кемцем.
Кроме гиляков, в
Сев. Сахалине проживают еще в небольшом числе ороки, или орочи, тунгусского племени. Но так как в колонии о них едва слышно и в пределах их распространения нет еще
русских селений, то я ограничусь одним только упоминанием о них.
Старик Райнер все слушал молча, положив на руки свою серебристую голову. Кончилась огненная, живая речь, приправленная всеми едкими остротами красивого и горячего ума. Рассказчик
сел в сильном волнении и опустил голову. Старый Райнер все не сводил с него глаз, и оба они долго молчали. Из-за гор показался серый утренний свет и стал наполнять незатейливый кабинет Райнера, а собеседники всё сидели молча и далеко носились своими думами. Наконец Райнер приподнялся, вздохнул и сказал ломаным
русским языком...
Зарницын
сел у окошечка и небрежно переворачивал гласированные листы лондонской
русской газеты.
— Хорошо! — отвечала Юлия опять с усмешкою и затем подошла и
села около m-me Эйсмонд, чтобы повнимательнее ее рассмотреть; наружность Мари ей совершенно не понравилась; но она хотела испытать ее умственно — и для этой цели заговорила с ней об литературе (Юлия единственным мерилом ума и образования женщины считала то, что говорит ли она о
русских журналах и как говорит).
У учителя французского языка,
русского поляка, был парадный чай с сладкими печениями, а потом
сели за несколько столов в винт.
Потом: «немецкие фабриканты совсем завладели Лодзем»; «немецкие офицеры живут в Смоленске»; «немецкие офицеры генерального штаба появились у Троицы-Сергия, изучают
русский язык и ярославское шоссе, собирают статистические сведения, делают съемки» и т. д. Что им понадобилось? Ужели они мечтают, что германское знамя появится на ярославском шоссе и
село Братовщина будет примежевано к германской империи?
За это, даже на том недалеком финском побережье, где я живу, о
русском языке между финнами и слыхом не слыхать. А новейшие
русские колонизаторы выучили их только трем словам: «риби» (грибы), «ривенник» (гривенник) и «двуривенник». Тем не менее в
селе Новая-Кирка есть финны из толстосумов (торговцы), которые говорят по-русски довольно внятно.
— Нет-с, они никогда за это друг на друга не сердятся: кто кого по любовному уговору перебьет, тот и получай, и больше ничего; а только хан Джангар мне, точно, один раз выговаривал… «Эх, говорит, Иван, эх, глупая твоя башка, Иван, зачем ты с Савакиреем за
русского князя сечься
сел, я, говорит, было хотел смеяться, как сам князь рубаха долой будет снимать».
Она немедленно
села в угол, лицом к стене, — и залилась слезами, почти заголосила, ни дать ни взять
русская крестьянка над гробом мужа или сына.
Он в течение всего того дня всячески старался оказывать глубочайшее почтение Санину; за столом, торжественно и решительно, минуя дам, подавал блюда ему первому; во время карточной игры уступал ему прикупку, не дерзал его ремизить; объявлял, ни к
селу ни к городу, что
русские — самый великодушный, храбрый и решительный народ в мире!
Он скромно рекомендовал себя
русским Моисеева закона и говорил по-русски осторожно, почти правильно, хотя не мог сладить с буквою р, и, сверх того, вместо «что» произносил «ишто», вместо «откуда» — «ишкуда», вместо «в
село» — «уфсело» и вместо «сделать» — «изделать».
— Да живет
Русская земля! — проговорил он тихо и, поклонившись на все стороны,
сел опять на свое место, не прибавляя ни слова.
Хаджи-Мурат опять отказался
сесть и на переданный ему вопрос отвечал, что он затем и вышел к
русским, чтобы помочь им уничтожить Шамиля.
— Теперь, по
русскому обычаю,
сесть надо, — заметил Инсаров.
— Какие разбойники!.. Правда, их держит в руках какой-то приходский священник
села Кудинова, отец Еремей: без его благословенья они никого не тронут; а он, дай бог ему здоровье! стоит в том: режь как хочешь поляков и
русских изменников, а православных не тронь!.. Да что там такое? Посмотрите-ка, что это Мартьяш уставился?.. Глаз не спускает с ростовской дороги.
Поляки предлагают нам мир — и покрывают пеплом
сел и городов всю землю
русскую!
Он пошел к
русскому синьору, о котором говорили, что это добрый и честный человек. Пришел,
сел у койки, на которой тот медленно умирал, и спросил его...
Быстро, почти ощупью, как-то боком пробегал, в сопровождении капельдинера, седовласый С. А. Юрьев и
садился рядом с таким же седовласым М. Н. Ремезовым — оба из «
Русской мысли». Тут же сидел и А. П. Лукин из «
Русских ведомостей», Вл. И. Немирович-Данченко из «
Русского курьера» и Н. О. Ракшанин из «Московского листка».
«Это я, — говорят, — так хочу, чтобы в
селе помнили, что под сею паникадилою был крещен честный человек, а что
русские князья доблесть чествуют».
Так пели девы.
Сев на бреге,
Мечтает
русский о побеге;
Но цепь невольника тяжка,
Быстра глубокая река…
Меж тем, померкнув, степь уснула,
Вершины скал омрачены.
По белым хижинам аула
Мелькает бледный свет луны;
Елени дремлют над водами,
Умолкнул поздний крик орлов,
И глухо вторится горами
Далекий топот табунов.
Представьте себе такое положение: вы приходите по делу к одному из досужих
русских людей, вам предлагают стул, и в то время, как вы
садитесь трах! — задние ножки у стула подгибаются! Вы падаете с размаху на пол, расшибаете затылок, а хозяин с любезнейшею улыбкой говорит...
Сядешь, это, за книжку, потом позавтракаешь, жена"варьяции на
русские темы"сыграет, дети придут: папа! пойдем в парк либо на пруд рыбу ловить!
Чтобы закрепить за собой завоеванную сторону, Строгановы
поселили на ней своих крестьян, причем селение, поставленное на усторожливом местечке, при впадении реки Каменки в Чусовую, сделалось крайним пунктом
русской колонизации, смело выдвинутым в самую глубь сибирской украйны.
До Кумыша чусовское население можно назвать горнозаводским, за исключением некоторых деревень, где промышляют звериной или рыбной ловлей; ниже начинается сельская полоса — с полями, нивами и поемными лугами. Несколько
сел чисто
русского типа, с рядом изб и белой церковью в центре, красиво декорируют реку; иногда такое
село, поставленное на крутом берегу, виднеется верст за тридцать.
Если б он был ученый или, по крайней мере, сантиментальный путешественник, то, верно бы, приостановился в
селе Братовщине, чтоб взглянуть на некоторые остатки
русской старины.
— А черт его знает — полковник ли он, или нет! Они все меж собой запанибрата; платьем пообносились, так не узнаешь, кто капрал, кто генерал. Да это бы еще ничего; отвели б ему фатеру где-нибудь на
селе — в людской или в передбаннике, а то — помилуйте!.. забрался в барские хоромы да захватил под себя всю половину покойного мужа Прасковьи Степановны. Ну, пусть он полковник, сударь; а все-таки француз, все пил кровь нашу; так какой, склад
русской барыне водить с ним компанию?
— А я думаю, что слышали, — возразил
русской генерал,
садясь на лошадь.
— А вот изволишь видеть: вчерась я шел от свата Савельича так около сумерек; глядь — у самых Серпуховских ворот стоит тройка почтовых, на телеге лежит раненый
русской офицер, и слуга около него что-то больно суетится. Смотрю, лицо у слуги как будто бы знакомое; я подошел, и лишь только взглянул на офицера, так сердце у меня и замерло! Сердечный! в горячке, без памяти, и кто ж?.. Помнишь, Андрей Васьянович, месяца три тому назад мы догнали в
селе Завидове проезжего офицера?
Но войска перешли через границу
русскую, пылают
села неверных на берегу Дуная, который, подмывая берега свои, широкой зеленой волной катится через дикие поляны…
Нечувствительным образом очутился он на
русской границе. Осень уже наступала. Но ямщики, не смотря на дурную дорогу, везли его с быстротою ветра, и в 17<й> день своего путешествия прибыл он утром в Красное
Село, чрез которое шла тогдашняя большая дорога.