Неточные совпадения
— Вот это всегда так! — перебил его Сергей Иванович. — Мы,
Русские, всегда так. Может быть, это и хорошая наша черта — способность видеть свои недостатки, но мы пересаливаем, мы утешаемся иронией, которая у нас всегда готова на языке. Я скажу тебе только, что дай эти же права, как наши земские учреждения, другому европейскому народу, —
Немцы и Англичане выработали бы из них свободу, а мы вот только смеемся.
Нынче поутру зашел ко мне доктор; его имя Вернер, но он
русский. Что тут удивительного? Я знал одного Иванова, который был
немец.
Сердцеведением и мудрым познаньем жизни отзовется слово британца; легким щеголем блеснет и разлетится недолговечное слово француза; затейливо придумает свое, не всякому доступное, умно-худощавое слово
немец; но нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное
русское слово.
Нет житья
русскому человеку, всё
немцы мешают».
Хотя, конечно, они лица не так заметные, и то, что называют второстепенные или даже третьестепенные, хотя главные ходы и пружины поэмы не на них утверждены и разве кое-где касаются и легко зацепляют их, — но автор любит чрезвычайно быть обстоятельным во всем и с этой стороны, несмотря на то что сам человек
русский, хочет быть аккуратен, как
немец.
Клим испытал гордость патриота, рассматривая в павильоне Средней Азии грубые подделки
немцев под
русскую парчу для Хивы и Бухары, под яркие ситца Морозовых и цветистый фарфор Кузнецовых.
Конечно, это — как вы вчерась говорили —
немцы,
русских не любят, да — ведь какие немцы-то?
— Человек, родом —
немец, обучает
русских патриотизму.
Но похож был Безбедов не на
немца, а на внезапно разбогатевшего
русского ломового извозчика, который еще не привык носить модные костюмы.
Он сделал краткий очерк генеалогии Романовых, указал, что последним членом этой
русской фамилии была дочь Петра Первого Елизавета, а после ее престол империи российской занял
немец, герцог Гольштейн-Готторпский.
— В университете учатся
немцы, поляки, евреи, а из
русских только дети попов. Все остальные россияне не учатся, а увлекаются поэзией безотчетных поступков. И страдают внезапными припадками испанской гордости. Еще вчера парня тятенька за волосы драл, а сегодня парень считает небрежный ответ или косой взгляд профессора поводом для дуэли. Конечно, столь задорное поведение можно счесть за необъяснимо быстрый рост личности, но я склонен думать иначе.
«Плох. Может умереть в вагоне по дороге в Россию.
Немцы зароют его в землю, аккуратно отправят документы
русскому консулу, консул пошлет их на родину Долганова, а — там у него никого нет. Ни души».
Возможно, что тевтон соблазнится и задачей теологизации материализма,
немцы иррациональны не менее
русских, но привычка к философии не мешает им еще раз грабить французов.
Он чувствовал еврея человеком более чужим, чем
немец или финн, и подозревал в каждом особенно изощренную проницательность, которая позволяет еврею видеть явные и тайные недостатки его,
русского, более тонко и ясно, чем это видят люди других рас.
Полукольцом изогнулся одноэтажный павильон сельского хозяйства, украшенный деревянной резьбой в том
русском стиле, который выдумал
немец Ропет.
— Она будет очень счастлива в известном, женском смысле понятия о счастье. Будет много любить; потом, когда устанет, полюбит собак, котов, той любовью, как любит меня. Такая сытая,
русская. А вот я не чувствую себя
русской, я — петербургская. Москва меня обезличивает. Я вообще мало знаю и не понимаю Россию. Мне кажется — это страна людей, которые не нужны никому и сами себе не нужны. А вот француз, англичанин — они нужны всему миру. И —
немец, хотя я не люблю
немцев.
—
Немцы считаются самым ученым народом в мире. Изобретательные — ватерклозет выдумали. Христиане. И вот они объявили нам войну. За что? Никто этого не знает. Мы,
русские, воюем только для защиты людей. У нас только Петр Первый воевал с христианами для расширения земли, но этот царь был врагом бога, и народ понимал его как антихриста. Наши цари всегда воевали с язычниками, с магометанами — татарами, турками…
— Вот, как приедешь на квартиру, Иван Матвеич тебе все сделает. Это, брат, золотой человек, не чета какому-нибудь выскочке-немцу! Коренной,
русский служака, тридцать лет на одном стуле сидит, всем присутствием вертит, и деньжонки есть, а извозчика не наймет; фрак не лучше моего; сам тише воды, ниже травы, говорит чуть слышно, по чужим краям не шатается, как твой этот…
— А вот к тому, как ужо
немец твой облупит тебя, так ты и будешь знать, как менять земляка,
русского человека, на бродягу какого-то…
А в сыне ей мерещился идеал барина, хотя выскочки, из черного тела, от отца бюргера, но все-таки сына
русской дворянки, все-таки беленького, прекрасно сложенного мальчика, с такими маленькими руками и ногами, с чистым лицом, с ясным, бойким взглядом, такого, на каких она нагляделась в
русском богатом доме, и тоже за границею, конечно, не у
немцев.
Штольц был
немец только вполовину, по отцу: мать его была
русская; веру он исповедовал православную; природная речь его была
русская: он учился ей у матери и из книг, в университетской аудитории и в играх с деревенскими мальчишками, в толках с их отцами и на московских базарах. Немецкий же язык он наследовал от отца да из книг.
Но, служа так, я служил ей гораздо больше, чем если б я был всего только
русским, подобно тому как француз был тогда всего только французом, а
немец —
немцем.
Я во Франции — француз, с
немцем —
немец, с древним греком — грек и тем самым наиболее
русский.
Смущенное молчание разбил спокойный, самоуверенный немец-управляющий, считавший себя знатоком
русского мужика и прекрасно, правильно говоривший по-русски.
Некоторые славянофильствующие и в наши горестные дни думают, что если мы,
русские, станем активными в отношении к государству и культуре, овладевающими и упорядочивающими, если начнем из глубины своего духа создавать новую, свободную общественность и необходимые нам материальные орудия, если вступим на путь технического развития, то во всем будем подобными
немцам и потеряем нашу самобытность.
Можно желать братства и единения
русских, французов, англичан,
немцев и всех народов земли, но нельзя желать, чтобы с лица земли исчезли выражения национальных ликов, национальных духовных типов и культур.
Весь петербургский период
русской истории стоял под знаком внутреннего и внешнего влияния
немцев.
Нам,
русским, необходимо духовное воодушевление на почве осознания великих исторических задач, борьба за повышение ценности нашего бытия в мире, за наш дух, а не на почве того сознания, что
немцы злодеи и безнравственны, а мы всегда правы и нравственно выше всех.
Человек входит в человечество через национальную индивидуальность, как национальный человек, а не отвлеченный человек, как
русский, француз,
немец или англичанин.
Русский народ почти уже готов был примириться с тем, что управлять им и цивилизовать его могут только
немцы.
Если у
немцев есть своя правда и свои нравственные качества, то
русскому начинает казаться, что воевать против
немцев нельзя, нехорошо и неоправданно.
Нельзя полагать
русскую самобытность в том, что
русские должны быть рабами чужой активности, хотя бы и немецкой, в отличие от
немцев, которые сами активны!
Немец должен презирать
русского человека за то, что тот не умеет жить, устраивать жизнь, организовать жизнь, не знает ничему меры и места, не умеет достигать возможного.
— Ах, я усмехнулся совсем другому. Видите, чему я усмехнулся: я недавно прочел один отзыв одного заграничного
немца, жившего в России, об нашей теперешней учащейся молодежи: «Покажите вы, — он пишет, —
русскому школьнику карту звездного неба, о которой он до тех пор не имел никакого понятия, и он завтра же возвратит вам эту карту исправленною». Никаких знаний и беззаветное самомнение — вот что хотел сказать
немец про
русского школьника.
Был еще слух, что молодой
русский, бывший помещик, явился к величайшему из европейских мыслителей XIХ века, отцу новой философии,
немцу, и сказал ему так: «у меня 30 000 талеров; мне нужно только 5 000; остальные я прошу взять у меня» (философ живет очень бедно).
He-немцы, с своей стороны, не знали ни одного (живого) языка, кроме
русского, были отечественно раболепны, семинарски неуклюжи, держались, за исключением Мерзлякова, в черном теле и вместо неумеренного употребления сигар употребляли неумеренно настойку.
В числе закоснелейших
немцев из
русских был один магистр нашего университета, недавно приехавший из Берлина; добрый человек в синих очках, чопорный и приличный, он остановился навсегда, расстроив, ослабив свои способности философией и филологией.
Этим путем
немцы доходили до пантеистического квиетизма и опочили на нем; но такой даровитый
русский, как Станкевич, не остался бы надолго «мирным».
В вятской аптеке приказа общественного призрения был аптекарь-немец, и в этом нет ничего удивительного, но удивительно было то, что его гезель [подмастерье (от нем. Gesell).] был
русский, а назывался Болман.
Немцы, в числе которых были люди добрые и ученые, как Лодер, Фишер, Гильдебрандт и сам Гейм, вообще отличались незнанием и нежеланием знать
русского языка, хладнокровием к студентам, духом западного клиентизма, ремесленничества, неумеренным курением сигар и огромным количеством крестов, которых они никогда не снимали.
К
немцам относились снисходительнее, прибавляя, однако, в виде поправки: «Что
русскому здорово, то
немцу смерть».
В
русской атмосфере было что-то тяжелое, были сторонники Гитлера и
немцев.
Арестовывали много
русских уже по обратным причинам, чем когда арестовывали
немцы.
Даже сравнить нельзя, насколько
немцы были более внимательны к
русским intellectuels, чем французы.
Бывали не только французы, но и иностранцы,
немцы,
русские, испанцы.
В годы оккупации в
русской среде было отвратительное приспособление к
немцам, которое должно быть характеризовано как измена.
Очень походит многое из того, что он говорит о способах усвоения
немцами западного рационализма, западной техники и индустриализации, на то, что я не раз писал о способах усвоения всего этого
русским народом.
Вторжение
немцев в
русскую землю потрясло глубины моего существа.
Тут был подсудок Кроль, серьезный
немец с рыжеватыми баками, по странной случайности женатый на
русской поповне; был толстый городничий Дембский, последний представитель этого звания, так как вскоре должность «городничих» была упразднена; доктор Погоновский, добродушный человек с пробритым подбородком и длинными баками (тогда это было распространенное украшение докторских лиц), пан Богацкий, «секретарь опеки», получавший восемнадцать рублей в месяц и державший дом на широкую ногу…
— Не перешибай. Не люблю… Говорю тебе
русским языком: все подлецы. И первые подлецы — мои зятья… Молчи, молчи! Пашка Булыгин десятый год грозится меня удавить,
немец Штофф продаст, Полуянов арестант, Галактион сам продался, этот греческий учителишка тоже оборотень какой-то… Никому не верю! Понимаешь?