Неточные совпадения
Он не мог согласиться с этим, потому что и не видел выражения этих мыслей в народе, в среде которого он жил, и не находил этих мыслей в себе (а он не мог себя ничем другим считать, как одним из людей, составляющих
русский народ), а главное потому, что он вместе с народом не знал, не мог знать того, в чем состоит общее благо, но твердо знал, что достижение этого общего блага возможно только при строгом исполнении того закона добра, который открыт каждому человеку, и потому не мог желать
войны и проповедывать для каких бы то ни было общих целей.
Известно, какова в
Русской земле
война, поднятая за веру: нет силы сильнее веры.
Говорят вон, в Севастополе, сейчас после Альмы, [После поражения
русской армии в сражении на реке Альме 8 сентября 1854 г. во время Крымской
войны (1853–1856).] умные-то люди уж как боялись, что вот-вот атакует неприятель открытою силой и сразу возьмет Севастополь; а как увидели, что неприятель правильную осаду предпочел и первую параллель открывает, так куды, говорят, обрадовались и успокоились умные-то люди-с: по крайности на два месяца, значит, дело затянулось, потому когда-то правильной-то осадой возьмут!
Отец мой, Андрей Петрович Гринев, в молодости своей служил при графе Минихе [Миних Б. Х. (1683–1767) — военачальник и политический деятель, командовал
русскими войсками в
войне с Турцией в 1735–1739 годах.] и вышел в отставку премьер-майором [Премьер-майор — старинный офицерский чин (приблизительно соответствует должности командира батальона).] в 17… году.
Я, тот самый я, которого вы изволите видеть теперь перед собою, я у князя Витгенштейна [Витгенштейн Петр Христианович (1768–1842) —
русский генерал, известный участник Отечественной
войны 1812 года на петербургском направлении.
Связь с этой женщиной и раньше уже тяготила его, а за время
войны Елена стала возбуждать в нем определенно враждебное чувство, — в ней проснулась трепетная жадность к деньгам, она участвовала в каких-то крупных спекуляциях, нервничала, говорила дерзости, капризничала и — что особенно возбуждало Самгина — все более резко обнаруживала презрительное отношение ко всему
русскому — к армии, правительству, интеллигенции, к своей прислуге — и все чаще, в разных формах, выражала свою тревогу о судьбе Франции...
— В сущности,
войну начали вы,
русские. Если б в переговоры не вмешался ваш темперамент…
Затем, при помощи прочитанной еще в отрочестве по настоянию отца «Истории крестьянских
войн в Германии» и «Политических движений
русского народа», воображение создало мрачную картину: лунной ночью, по извилистым дорогам, среди полей, катятся от деревни к деревне густые, темные толпы, окружают усадьбы помещиков, трутся о них; вспыхивают огромные костры огня, а люди кричат, свистят, воют, черной массой катятся дальше, все возрастая, как бы поднимаясь из земли; впереди их мчатся табуны испуганных лошадей, сзади умножаются холмы огня, над ними — тучи дыма, неба — не видно, а земля — пустеет, верхний слой ее как бы скатывается ковром, образуя все новые, живые, черные валы.
«Устроился и — конфузится, — ответил Самгин этой тишине, впервые находя в себе благожелательное чувство к брату. — Но — как запуган идеями
русский интеллигент», — мысленно усмехнулся он. Думать о брате нечего было, все — ясно! В газете сердито писали о
войне, Порт-Артуре, о расстройстве транспорта, на шести столбцах фельетона кто-то восхищался стихами Бальмонта, цитировалось его стихотворение «Человечки...
— Немцы считаются самым ученым народом в мире. Изобретательные — ватерклозет выдумали. Христиане. И вот они объявили нам
войну. За что? Никто этого не знает. Мы,
русские, воюем только для защиты людей. У нас только Петр Первый воевал с христианами для расширения земли, но этот царь был врагом бога, и народ понимал его как антихриста. Наши цари всегда воевали с язычниками, с магометанами — татарами, турками…
Но как он вздрогнул, как воспрянул,
Когда пред ним незапно грянул
Упадший гром! когда ему,
Врагу России самому,
Вельможи
русские послали
В Полтаве писанный донос
И вместо праведных угроз,
Как жертве, ласки расточали;
И озабоченный
войной,
Гнушаясь мнимой клеветой,
Донос оставя без вниманья,
Сам царь Иуду утешал
И злобу шумом наказанья
Смирить надолго обещал!
Я не про
войну лишь одну говорю и не про Тюильри; я и без того знал, что все прейдет, весь лик европейского старого мира — рано ли, поздно ли; но я, как
русский европеец, не мог допустить того.
А все говорят на
русского человека: он беспечен, небрежен, живет на авось; чем «кафрская
война» лучше наших праздников?
Адмирал, в последнее наше пребывание в Нагасаки, решил идти сначала к
русским берегам Восточной Сибири, куда, на смену «Палладе», должен был прибыть посланный из Кронштадта фрегат «Диана»; потом зайти опять в Японию, условиться о возобновлении, после
войны, начатых переговоров.
Русским очень трудно было вообще оправдать
войну.
Наиболее положительные черты
русского человека, обнаружившиеся в революции и
войне, необыкновенная жертвенность, выносливость к страданию, дух коммюнотарности — есть черты христианские, выработанные христианством в
русском народе, т. е. прошлым.
В широких кругах
русской интеллигенции господствовало сознание, совершенно отрицающее
войну.
И даже в эту страшную
войну, когда
русское государство в опасности, нелегко
русского человека довести до сознания этой опасности, пробудить в нем чувство ответственности за судьбу родины, вызвать напряжение энергии.
Когда разразилась
война, то многие
русские интеллигенты делали попытки оценить ее с точки зрения интересов пролетариата, применить к ней категории социологической доктрины экономического материализма или социологической и этической теории народничества.
Русский народ нужно более всего призывать к религиозной мужественности не на
войне только, но и в жизни мирной, где он должен быть господином своей земли.
Русский народ не выдержал великого испытания
войны.
Мировая
война остро ставит вопрос о
русском национальном самосознании.
В огромной массе
русской интеллигенции
война должна породить глубокий кризис сознания, расширение кругозора, изменение основных оценок жизни.
Вышла книга В. В. Розанова «
Война 1914 года и
русское возрождение».
Нельзя было расшатывать исторические основы
русского государства во время страшной мировой
войны, нельзя было отравлять вооруженный народ подозрением, что власть изменяет ему и предает его.
Мировая
война вызывает кризис этого исключительного монизма
русского мышления, всегда склонного насиловать бесконечную сложность бытия.
Требования, которые составит России мировая
война, должны привести к радикальному изменению сознания
русского человека и направления его воли.
Привычные категории мысли
русской интеллигенции оказались совершенно непригодны для суждения о таких грандиозных событиях, как нынешняя мировая
война.
Война вплотную поставила перед
русским сознанием и
русской волей все больные славянские вопросы — польский, чешский, сербский, она привела в движение и заставила мучительно задуматься над судьбой своей весь славянский мир Балканского полуострова и Австро-Венгрии.
Розанова же
война вдохновила лишь на повторение в тысячный раз старых слов, потерявших всякий вкус и аромат: вся
русская история есть тихая, безбурная; все
русское состояние — мирное, безбурное.
Только во время
войны в
русских либеральных и радикальных кругах начало просыпаться национальное сознание.
И в этот грозный час нашей истории мы пытаемся противопоставить
русский дух германской машине, хотим понять эту
войну, как борьбу духа с машиной.
Война должна освободить нас,
русских, от рабского и подчиненного отношения к Германии, от нездорового, надрывного отношения к Западной Европе, как к чему-то далекому и внешнему, предмету то страстной влюбленности и мечты, то погромной ненависти и страха.
Мировая
война жизненно подводит нас к проблеме
русского мессианизма.
Уже тем, что я принимаю государство, принимаю национальность, чувствую всенародную круговую поруку, хочу победы
русским, я — участвую в
войне и несу за нее ответственность.
Мы,
русские, вдохновлены великой и справедливой
войной, но мы не пережили еще непосредственного страха за судьбу родины, у нас не было такого чувства, что отечество в опасности.
Русско-японская
война тяжело отразилась на этом маленьком
русском поселке, отрезанном бездорожьем от других жилых мест Уссурийского края.
Отчаянный роялист, он участвовал на знаменитом празднике, на котором королевские опричники топтали народную кокарду и где Мария-Антуанетта пила на погибель революции. Граф Кенсона, худой, стройный, высокий и седой старик, был тип учтивости и изящных манер. В Париже его ждало пэрство, он уже ездил поздравлять Людовика XVIII с местом и возвратился в Россию для продажи именья. Надобно было, на мою беду, чтоб вежливейший из генералов всех
русских армий стал при мне говорить о
войне.
С тех пор
русское общество сделало страшные успехи;
война вызвала к сознанию, сознание — к 14 декабря, общество внутри раздвоилось — со стороны дворца остается не лучшее; казни и свирепые меры отдалили одних, новый тон отдалил других.
Глупо или притворно было бы в наше время денежного неустройства пренебрегать состоянием. Деньги — независимость, сила, оружие. А оружие никто не бросает во время
войны, хотя бы оно и было неприятельское, Даже ржавое. Рабство нищеты страшно, я изучил его во всех видах, живши годы с людьми, которые спаслись, в чем были, от политических кораблекрушений. Поэтому я считал справедливым и необходимым принять все меры, чтоб вырвать что можно из медвежьих лап
русского правительства.
Но моя надежда на скорое наступление творческой эпохи была ослаблена катастрофическими событиями мировой
войны,
русской революции, переворота в Германии, новой
войны, сумеречным, не творческим периодом между двумя
войнами, угрозами нового мирового рабства.
Характер
русской революции определился тем, что она была порождением
войны.
В глубине
русского народа происходят в результате пережитого опыта революции и
войны очень важные духовные процессы, которые еще не могут себя выявить.
Я пережил три
войны, из которых две могут быть названы мировыми, две революции в России, малую и большую, пережил духовный ренессанс начала ХХ века, потом
русский коммунизм, кризис мировой культуры, переворот в Германии, крах Франции и оккупацию ее победителями, я пережил изгнание, и изгнанничество мое не кончено.
Вот слова, наиболее характеризующие К. Леонтьева: «Не ужасно ли и не обидно ли было бы думать, что Моисей восходил на Синай, что эллины строили себе изящные Акрополи, римляне вели пунические
войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбеллами, что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, или немецкий, или
русский буржуа в безобразной комической своей одежде благодушествовал бы „индивидуально“ и „коллективно“ на развалинах всего этого прошлого величия?..
Сомнение в оправданности частной собственности, особенно земельной, сомнение в праве судить и наказывать, обличение зла и неправды всякого государства и власти, покаяние в своем привилегированном положении, сознание вины перед трудовым народом, отвращение к
войне и насилию, мечта о братстве людей — все эти состояния были очень свойственны средней массе
русской интеллигенции, они проникли и в высший слой
русского общества, захватили даже часть
русского чиновничества.
Это была эпоха мистических течений, масонских лож, интерконфессионального христианства, Библейского Общества, Священного союза и теократических мечтаний, Отечественной
войны, декабристов, Пушкина и развития
русской поэзии, эпоха
русского универсализма, который имел такое определяющее значение для
русской духовной культуры XIX в.
История
русского народа одна из самых мучительных историй: борьба с татарскими нашествиями и татарским игом, всегдашняя гипертрофия государства, тоталитарный режим Московского царства, смутная эпоха, раскол, насильственный характер петровской реформы, крепостное право, которое было самой страшной язвой
русской жизни, гонения на интеллигенцию, казнь декабристов, жуткий режим прусского юнкера Николая I, безграмотность народной массы, которую держали в тьме из страха, неизбежность революции для разрешения конфликтов и противоречий и ее насильственный и кровавый характер и, наконец, самая страшная в мировой истории
война.
Его гений не знал меры и границ: в Америке на всемирной выставке он защищал интересы
русской промышленности, в последнюю испанскую
войну ездил к Дон-Карлосу с какими-то дипломатическими представлениями, в Англии «поднимал
русский рубль», в Черногории являлся борцом за славянское дело, в Китае защищал
русские интересы и т. д.
—
Русский? Это — пустое. Правописание по Гроту мы уже одолели. А сочинения ведь известно какие. Одни и те же каждый год. «Рага pacem, para bellum» [«Если хочешь мира, готовься к
войне» (лат.).]. «Характеристика Онегина в связи с его эпохой»…