Неточные совпадения
Ручьи и реки
русскиеВесною хороши.
— Прощайте, товарищи! — кричал он им сверху. — Вспоминайте меня и будущей же
весной прибывайте сюда вновь да хорошенько погуляйте! Что, взяли, чертовы ляхи? Думаете, есть что-нибудь на свете, чего бы побоялся козак? Постойте же, придет время, будет время, узнаете вы, что такое православная
русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: подымается из
Русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..
Стреляют их также и с прилета
весной на дикую или
русскую ученую утку, похожую пером на диких.
Чирки с
весны парами, а потом и в одиночку попадаются охотникам везде, где только есть вода, в продолжение всего лета, но они особенно любят маленькие речки, озерки и лужи, часто в самом селении находящиеся; прилетают даже к
русским уткам. В осеннее время иногда сделать очень удачный выстрел в навернувшуюся нечаянно стаю чирят, и мне случилось один раз убить из одного ствола моего ружья, заряженного рябчиковою дробью, девять чирков.
Он состоял в том, чтобы затвориться в Кремле со всем войском, настроить бараков, окопаться укреплениями, расставить пушки, убить по возможности более лошадей и посолить их мясо; по возможности более достать и намародерничать хлеба и прозимовать до
весны; а
весной пробиться чрез
русских.
Вильгельм Райнер вернулся в Англию. Долго не раздумывая и вовсе не списываясь с отцом, он спешно покончил свои дела с конторою, обвертел себя листами
русской лондонской печати и
весною того года, в который начинается наш роман, явился в Петербурге.
— Это ты насчет того, что ли, что лесов-то не будет? Нет, за им без опаски насчет этого жить можно. Потому, он умный. Наш
русский — купец или помещик — это так. Этому дай в руки топор, он все безо времени сделает. Или с
весны рощу валить станет, или скотину по вырубке пустит, или под покос отдавать зачнет, — ну, и останутся на том месте одни пеньки. А Крестьян Иваныч — тот с умом. У него, смотри, какой лес на этом самом месте лет через сорок вырастет!
Во-первых, потому, что я посещал Париж
весною и осенью, когда туда наезжает непроглядная масса
русских, и, во-вторых, потому, что я всегда устроивался наидешевейшим способом: или в maison meublИe, [меблированный дом] или в таком отельчике, против которого у Бедекера звездочки нет.
— А я ее совсем не люблю. Нравятся мне одни
русские песни — и то в деревне, и то
весной — с пляской, знаете… Красные кумачи, поднизи, на выгоне молоденькая травка, дымком попахивает… чудесно! Но не обо мне речь. Говорите же, рассказывайте.
— У меня дядя был псовый охотник, — продолжала она. — Я с ним езживала —
весною. Чудо! Вот и мы теперь с вами — по брызгам. А только я вижу: вы
русский человек, а хотите жениться на итальянке. Ну да это — ваша печаль. Это что? Опять канава? Гоп!
Весной 1896 года «
Русские ведомости» обратились ко мне с просьбой дать для них описание коронации. Кроме меня, должны были еще участвовать от них два корреспондента. Подали мы трое — я, Лукин и Митропольский в коронационную комиссию заблаговременно список на три лица, но охранное отделение утвердило только двух, а меня вычеркнуло, и редакция возвратила мне мои две фотографические карточки в полной неприкосновенности, поручив мне только давать для газеты уличные сцены.
В последнее время много шуму наделала одна его Вакханка;
русский граф Бобошкин, известный богач, собирался было купить ее за тысячу скуди, но предпочел дать три тысячи другому ваятелю, французу pur sang, [Чистокровному (ит.).] за группу, изображающую «Молодую поселянку, умирающую от любви на груди Гения
весны».
Это озеро находится в тридцати верстах от губернского города Уфы и в полуверсте от реки Белой, с которой сливается
весною; разумеется,
русские называют его и сидящую на нем деревню Кишки.] таскал я плотву и подлещиков; вдруг вижу, что на отмели, у самого берега, выпрыгивает из воды много мелкой рыбешки; я знал, что это происходит от преследования хищной рыбы, но, видя, что возня не прекращается, пошел посмотреть на нее поближе.
Эти скромные картины
русской ранней
весны превосходны, весело зеленеющие озими играют на солнце; поднятый к яровому посеву тучный чернозем лежит как бархат и греется, тихие ручейки и речки то мелькают в перелогах, как волшебные зеркала в изумрудных рамах, то вьются как ленты, отражая в себе облака, — грунтовые дороги обсохли, но еще не завалены пылью — езда по ним удобна и приятна: копыта бегущих коней не пылят и стучат мягко, колеса катят совсем без шуму, и след позади только маслится…
Мы можем пожалеть только об одном, что в среде
русских художников не нашлось ни одного, кто в красках передал бы все, что творится на Чусовой каждую
весну.
Терпеть я не могу этой лакейщины в фельетонах целого света и преимущественно в наших
русских газетах, где почти каждую
весну наши фельетонисты рассказывают о двух вещах: во-первых, о необыкновенном великолепии и роскоши игорных зал в рулеточных городах на Рейне, а во-вторых, о грудах золота, которые будто бы лежат на столах.
Это было по
весне, должно быть вскоре после того, как выехал на
русские поля изумрудные молодой Егорий светлохрабрый, по локоть руки в красном золоте, по колени ноги в чистом серебре, во лбу солнце, в тылу месяц, по концам звезды перехожие, а божий люд честной-праведный выгнал встреч ему мал и крупен скот.
— В самом деле? Это, должно быть, интересно. Расскажите, пожалуйста. Это случилось два года тому назад,
весною. Наш батальон стоял в отделе, в крошечном пограничном местечке — Гусятине. Оно обыкновенно называется
русским Гусятиным, потому что по ту сторону узенькой речонки, всего в каких-нибудь пятидесяти шагах, находится австрийский Гусятин… И когда я говорю не без гордости: в бытность мою за границей, — я подразумеваю именно этот самый австрийский Гусятин.
В самом Балашове мещане дали обет трезвости, и их пример подействовал на множество артельных рабочих, приходящих в Балашов по
весне для найма на барки («
Русский дневник», № 75).
Весной 1856 года путь по Амуру от Усть-Стрелочного караула до поста Николаевского совершил чиновник Департамента уделов Г. Пермыкин. [Г. Пермыкин. Путевой журнал плавания по Амуру. «Записки Сибирского отдела
Русского Географического общества», 1857 г., кн. 2.]
Но первый роман, к которому я приступил бы, должен был неминуемо, по содержанию, состоять из того, что я переживал в России в короткий промежуток второй половины 1866 года в Москве, и того, что мои личные испытания и встречи с
русскими дали мне за четыре года. Так оно и вышло, когда тот роман, который представлялся мне еще смутно,
весной 1870 года стал выясняться в виде первоначального плана.
Однажды
весною, в 1889 году, я зашел по какому-то делу в помещение Общества
русских студентов. Лица у всех были взволнованные и смущенные, а из соседней комнаты доносился плач, — судя по голосу, мужчины, но такой заливчатый, с такими судорожными всхлипываниями, как плачут только женщины. И это было страшно. Я вошел в ту комнату и остановился на пороге. Рыдал совершенно обезумевший от горя Омиров. Я спросил соседа, в чем дело. Он удивленно оглядел меня.
Весною 1894 года один из известных
русских писателей высказал несколько смелых мыслей о том, какие «подруги жизни» лучше для литератора — образованные или необразованные.
Севернее, над Окою, и вообще, так сказать, в черноземном клину
русского поля, что-то подобное бывает ближе к
весне, около Благовещения, но это совсем иное.