Неточные совпадения
Боярин тек как тяжелая грозовая туча, подхваченная неукротимой бурей. Подойдя к дверям опочивальни своей
пленницы, он не коснулся
рукою замочной меди и не крикнул, чтобы дверь была отперта ему изнутри, но прямо сшиб ее с петель одним ударом сапога и предстал изумленным взорам боярышни и ее свиты.
Я бросился ее преследовать и очень счастливо: очень скоро поймал;
руки у меня дрожали от радости, и я не вдруг мог подавить слегка грудку моей
пленницы, чтобы привесть ее в обморочное состояние; без этой печальной, необходимой предосторожности она стала бы биться в ящике и испортила бы свои бархатные крылушки.
Но по ограниченности ума он мог быть только орудием в
руках искусных в интриге людей: их-то имена и хотелось узнать князю Голицыну, об них-то и желал он получить точные сведения от
пленницы.
Она сказала неправду. Мы знаем уже, что письма эти писаны ею из Германии, задолго до пребывания в Рагузе, и что их не отправил по назначению барон фон-Горнштейн. Князь Голицын должен был знать это из бумаг, находившихся у него под
руками, но почему-то не обратил на это внимания и не заметил
пленнице несообразности ее слов.
Можно догадываться, что императрица, хотя и поручившая князю Голицыну обратить особенное внимание, не принадлежит ли
пленница к польской национальности, приказала ограничиться допросами одной самозванки, когда убедилась, что если отыскивать польскую
руку, выпустившую на политическую сцену мнимую дочь императрицы Елизаветы Петровны, то придется привлечь к делу и Радзивилов, и Огинского, и Сангушко, и других польских магнатов, смирившихся пред нею и поладивших с королем Станиславом Августом.
Таинственная завеса, закрывавшая дело
пленницы, таким образом готова была раскрыться, ибо дело действительно и заведено и продолжаемо было польскою
рукой.
Когда
пленница несколько успокоилась, князь завел речь о Доманском. Она слушала равнодушно, но когда Голицын сказал, что Доманский неотступно просит
руки ее и что, если она хочет, может выйти за него замуж хоть в тот же самый день,
пленница засмеялась.
Забывая приказание императрицы принять в отношении к
пленнице меры строгости, добрый фельдмаршал, выйдя из Алексеевскою равелина, приказал опять допустить к ней Франциску фон-Мешеде, улучшить содержание
пленницы, страже удалиться за двери и только смотреть, чтобы
пленница не наложила на себя
рук.
День прошел в отдохновении. В стане молились, пировали, пели песни, меняли и продавали добычу. Офицеры разбирали по
рукам пленников и
пленниц, назначали их в подарок родственникам и друзьям, в России находившимся, или тут же передавали, подобно ходячей монете, однокорытникам, для которых не было ничего заветного.
Иногда только, когда вкушал соку плода, запрещенного Кораном, он приходил к своей
пленнице и осмеливался коснуться устами своими прекрасной ножки ее, приложив наперед, в знак почтительности, правую
руку к чалме, а левою подобрав свою бороду.
Уже в карете, по дороге домой, Сергей Сергеевич вынул переданные ему начальницей пансиона бумаги и стал читать метрическое свидетельство Ирены. Содержание этого документа так поразило его, что он не в состоянии был не только сосредоточиться на мысли, что рассказать его
пленнице о ее матери, но даже решить вопрос, следует ли давать эту бумагу в
руки Ирены.