Неточные совпадения
Он усердно тянул ее за юбку, в то время как сторонники домашних средств наперерыв давали служанке спасительные рецепты. Но девушка, сильно мучаясь, пошла с Грэем.
Врач смягчил боль, наложив перевязку. Лишь после того, как Бетси ушла, мальчик показал свою
руку.
Призвали наконец и доктора, который своим появлением только напугал больную. Это был один из тех неумелых и неразвитых захолустных
врачей, которые из всех затруднений выходили с честью при помощи формулы: в известных случаях наша наука бессильна. Эту формулу высказал он и теперь: высказал самоуверенно, безапелляционно и, приняв из
рук Степаниды Михайловны (на этот раз трезвой) красную ассигнацию, уехал обратно в город.
Так он вошел в дом, где остановился генерал — губернатор. Минуты через три он вышел оттуда в сопровождении помощника исправника, который почтительно забегал перед ним сбоку, держа в
руке свою фуражку, и оба пошли к каталажке. Помощник исправника открыл дверь, и директор вошел к ученику. Вслед за тем прибежал гимназический
врач в сопровождении Дитяткевича, и другой надзиратель провел заплаканную и испуганную сестру Савицкого…
— А мы здесь только что злословили вас, доктор, — проговорил Зарницын, протягивая
врачу свою
руку.
Краснов махает
рукой и с словами:"Ну, теперь началась белиберда!" — отпускает женщину-врача. Но через месяц губернатор опять шлет за ним.
Пускай губернатор, с термометром в
руках, измеряет теплоту чувств у сельских учителей и у женщин-врачей; с какой стати я буду вступаться?
— Я. — Гарден принес к столу стул, и комиссар сел; расставив колена и опустив меж них сжатые
руки, он некоторое время смотрел на Геза, в то время как
врач, подняв тяжелую
руку и помяв пальцами кожу лба убитого, констатировал смерть, последовавшую, по его мнению, не позднее получаса назад.
— Едемте! — сказал незнакомец, увлекая за
руку Мерцалова. — Едемте скорее!.. Счастье ваше, что вы встретились с
врачом. Я, конечно, ни за что не могу ручаться, но… поедемте!
Жена Долинского живет на Арбате в собственном двухэтажном доме и держит в
руках своего седого благодетеля. Викторинушку выдали замуж за вдового квартального. Она пожила год с мужем, овдовела и снова вышла за молодого
врача больницы, учрежденной каким-то «человеколюбивым обществом», которое матроска без всякой задней мысли называет обыкновенно «самолюбивым обществом». Сама же матроска состоит у старшей дочери в ключницах; зять-лекарь не пускает ее к себе на порог.
— Не нужно-с! Не нужно! — ответил вдруг Елпидифор Мартыныч, кинув быстрый взгляд на деньги и отстраняя их своей
рукой от себя. — Я не из корысти спасал больную, а прежде всего — по долгу
врача, а потом и для того, чтобы вы оба устыдились и не на каждом бы перекрестке кричали, что я дурак и идиот: бывают обстоятельства, что и идиоты иногда понадобятся!
Тогда он согласился; тихо плача, снял пиджак, мы откатили рукав его праздничной жениховской сорочки и впрыснули ему морфий.
Врач ушел к умершей, якобы ей помогать, а я задержался возле конторщика. Морфий помог быстрее, чем я ожидал. Конторщик через четверть часа, все тише и бессвязнее жалуясь и плача, стал дремать, потом заплаканное лицо уложил на
руки и заснул. Возни, плача, шуршания и заглушенных воплей он не слышал.
Все эти ученые слова ни к чему в этот момент. Важно одно: я должен ввести одну
руку внутрь, другой
рукой снаружи помогать повороту и, полагаясь не на книги, а на чувство меры, без которого
врач никуда не годится, осторожно, но настойчиво низвесть одну ножку и за нее извлечь младенца.
«Я ни в чем не виноват, — думал я упорно и мучительно, — у меня есть диплом, я имею пятнадцать пятерок. Я же предупреждал еще в том большом городе, что хочу идти вторым
врачом. Нет. Они улыбались и говорили: «Освоитесь». Вот тебе и освоитесь. А если грыжу привезут? Объясните, как я с нею освоюсь? И в особенности каково будет себя чувствовать больной с грыжей у меня под
руками? Освоится он на том свете (тут у меня холод по позвоночнику…).
Давно я не брал в
руки тетрадь. Я закутан, лошади ждут. Бомгард уехал с Гореловского участка, и меня послали замещать его. На мой участок — женщина-врач.
— Да вот, — продолжал он, опять открыв глаза, — вторую неделю сижу в этом городишке… простудился, должно быть. Меня лечит здешний уездный
врач — ты его увидишь; он, кажется, дело свое знает. Впрочем, я очень этому случаю рад, а то как бы я с тобою встретился? (И он взял меня за
руку. Его
рука, еще недавно холодная как лед, теперь пылала.) Расскажи ты мне что-нибудь о себе, — заговорил он опять, откидывая от груди шинель, — ведь мы с тобой бог знает когда виделись.
Я и обрадовался благоприятной ошибке
врачей, и очень поскорбел, и поплакал об отце, которого давно не видал, а теперь совсем его лишился. И вот вчерашний день, расстроенный всем этим, возвращаюсь домой, влетаю в комнаты, стремлюсь обнять жену — и вижу у нее на
руках грудное дитя!
Раз в неделю, по субботам, бывает в городке базар. Съезжаются из окрестных диких деревнюшек полтора десятка мужиков с картофелем, сеном и дровами, но и они, кажется, ничего не продают и не покупают, а торчат весь день около казенки, похлопывая себя по плечам
руками, одетыми в кожаные желтые рукавицы об одном пальце. А возвращаясь пьяные ночью домой, часто замерзают по дороге, к немалой прибыли городского
врача.
Никто не станет отрицать того, что живая кровь, струящаяся под ударом ножа, или содрогание живых мышц во время оперирования развивают в молодом операторе смелость, находчивость и уверенность в своих действиях; но, с другой стороны, я думаю, не подлежит никакому сомнению, что такое упражнение неопытной
руки в операциях на живом — негуманно и несогласно с задачами
врача вообще».
На невежественной вере во всесилие медицины основываются те преувеличенные требования к ней, которые являются для
врача проклятием и связывают его по
рукам и ногам.
Вместо этой кровавой операции, страшной для близких больного, требующей хлороформа и ассистирования нескольких
врачей, О’Двайер предложил свой способ, который заключается в следующем: оператор вводит в рот ребенка левый указательный палец и захватывает им надгортанный хрящ, а правою
рукою посредством особого инструмента вводит по этому пальцу в гортань ребенка металлическую трубочку с утолщенной головкой.
Я сам понимал, что мысль эта нелепа: теперешняя бессистемная, сомневающаяся научная медицина, конечно, несовершенна, но она все-таки неизмеримо полезнее всех выдуманных из головы систем и грубых эмпирических обобщений; именно совесть
врача и не позволила бы ему гнать больных в
руки гомеопатов, пасторов Кнейппов и Кузьмичей.
Врачи, насколько помню, дали приблизительно такое заключение: a) смерть произошла от малокровия, которое последовало за значительной потерей крови; потеря крови объясняется присутствием на правой стороне груди зияющей раны; b) рану головы следует отнести к тяжким повреждениям, а рану груди к безусловно смертельным; последнюю следует признать за непосредственную причину смерти; c) рана головы нанесена тупым орудием, а рана груди — режущим, и притом, вероятно, обоюдоострым; d) все вышеописанные повреждения не могли быть нанесены собственною
рукою умершей и e) покушения на оскорбление женской чести, вероятно, не было.
«Вот как относятся
врачи к больным, вверяющим в их
руки свое здоровье!» — скажет иной читатель, прочитав эту главу.
«Я требую, — писал в 1874 году известный немецкий хирург Лангенбек, — чтобы всякий
врач, призванный на поле сражения, обладал оперативною техникою настолько же в совершенстве, насколько боевые солдаты владеют военным оружием…» Кому, действительно, может прийти в голову послать в битву солдат, которые никогда не держали в
руках ружья, а только видели, как стреляют другие? А между тем
врачи повсюду идут не только на поле сражения, а и вообще в жизнь неловкими рекрутами, не знающими, как взяться за оружие.
У больного болезнь излечимая, но требующая лечения долгого и систематического; неделя-другая лечения не дала помощи, и больной машет
рукою на
врача и обращается к знахарю.
Плата — это лишь печальная необходимость, и чем меньше она будет замешиваться в отношения между
врачом и больным, тем лучше; она делает эти отношения неестественными и напряженными и часто положительно связывает
руки.
Но мнению опытных дам и московских зубных
врачей, зубная боль бывает трех сортов: ревматическая, нервная и костоедная; но взгляните вы на физиономию несчастного Дыбкина, и вам ясно станет, что его боль не подходит ни к одному из этих сортов. Кажется, сам чёрт с чертенятами засел в его зуб и работает там когтями, зубами и рогами. У бедняги лопается голова, сверлит в ухе, зеленеет в глазах, царапает в носу. Он держится обеими
руками за правую щеку, бегает из угла в угол и орет благим матом…
— И хорошо еще, если он глубоко, искренно верил тому, что гибель тех, кого губил он, нужна, а если же к тому он искренно не верил в то, что делал… Нет, нет! не дай мне видеть тебя за ним, — вскричал он, вскочив и делая шаг назад. — Нет, я отрекусь от тебя, и если Бог покинет меня силою терпенья, то… я ведь еще про всякий случай
врач и своею собственною
рукой выпишу pro me acidum borussicum. [для себя прусскую кислоту (лат.).]
Человек без вести пропал в доме! Горданов решительно не знал, что ему думать, и считал себя выданным всеми… Он потребовал к себе следователя, но тот не являлся, хотел позвать к себе
врача, так как
врач не может отказаться посетить больного, а Горданов был в самом деле нездоров. Но он вспомнил о своем нездоровье только развязав свою
руку и ужаснулся: вокруг маленького укола, на ладони, зияла темненькая каемочка, точно бережок из аспидированного серебра.
Пред кончиною он не хотел причащаться из
рук госпитального священника, а просил призвать к нему всегдашнего духовника его, отца Гермогена; исповедался ему, причастился и умер так спокойно, как, по замечанию некоторых
врачей, умеют умирать одни русские люди.
В гостиной было тихо, так тихо, что явственно слышалось, как стучал по потолку залетевший со двора слепень. Хозяйка дачи, Ольга Ивановна, стояла у окна, глядела на цветочную клумбу и думала. Доктор Цветков, ее домашний
врач и старинный знакомый, приглашенный лечить Мишу, сидел в кресле, покачивал своею шляпой, которую держал в обеих
руках, и тоже думал. Кроме них в гостиной и в смежных комнатах не было ни души. Солнце уже зашло, и в углах, под мебелью и на карнизах стали ложиться вечерние тени.
Вся обуза издательства и денежных хлопот лежала уже отчасти на Воскобойникове, отчасти на секретаре, моем товарище по гимназии,
враче Д.А.Венском, которому я предложил это место несколько месяцев спустя после перехода журнала в мои
руки.
Там я ставил впервые в Дерпте комедию Островского"Не в свои сани не садись", где играл Бородкина, и этот памятный тамошним старожилам спектакль начался комическими сценами из шекспировского"Сна в летнюю ночь"в немецком переводе Тика; а мендельсоновскую музыку исполнял за сценой в четыре
руки сам С.Ф. с одним из бывших"рутенистов", впоследствии известным в Петербурге
врачом, Тицнером.
Я на это возражал; если бы он и в таком случае остался служить, то ему просто нельзя было бы подавать
руки, но то, что он и без этого целый ряд лет прослужил полицейским
врачом, достаточно его характеризует с политической и общественной стороны, хотя я не отрицаю, что человек он милый.
У папы был двоюродный брат, Гермоген Викентьевич Смидович, тульский помещик средней
руки. Наши семьи были очень близки, мы росли вместе, лето проводили в их имении Зыбино. Среди нас было больше блондинов, среди них — брюнетов, мы назывались Смидовичи белые, они — Смидовичи черные, У Марии Тимофеевны, жены Гермогена Викентьевича, была в Петербурге старшая сестра, Анна Тимофеевна, генеральша; муж ее был старшим
врачом Петропавловской крепости, — действительный статский советник Гаврила Иванович Вильмс.
И вот, как будто в эти
руки он уверенно взял вожжи — привычным жестом опытного ездока — и повел разговор, — легко, просто, незаметно втягивая всех в беседу. Заговорил со мною о моих «Записках», потом обратился к приехавшему с нами земскому
врачу...
— Ах, подите вы с вашим лежаньем! Я вас спрашиваю толком, русским языком: что мне делать? Вы
врач и должны мне помочь! Я страдаю! Каждую минуту мне кажется, что я начинаю беситься. Я не сплю, не ем, дело валится у меня из
рук! У меня вот револьвер в кармане. Я каждую минуту его вынимаю, чтобы пустить себе пулю в лоб! Григорий Иваныч, ну да займитесь же мною бога ради! Что мне делать? Вот что, не поехать ли мне к профессорам?
Доктор жил когда-то в Фиваиде — на Сретенке, но он тотчас по окончании курса поехал домашним
врачом с барской фамилией в Париж и на итальянскую зимовку и с тех пор понагрел уже
руки около худосочных богатеньких и стареньких княгинь. Как личность и по репутации он был довольно-таки ему противен.
Тяжелый, дурной запах стоит вокруг больного. Больной лежит навзничь.
Врач держит его за пульс левой
руки.
Главный
врач равнодушно брал в
руки счет и рассматривал его.
В конверт, вместе с этим письмом, Брук предусмотрительно вложил еще пустой конверт, — «может быть, у Давыдова не окажется под
рукою конверта». Солдат отнес письмо главному
врачу, тот сказал, что ответа не будет.
Бледный казак с простреленною грудью трясся на верху нагруженной двуколки, цепляясь слабеющими
руками за веревки поверх брезента. Два солдата несли на носилках офицера с оторванною ногою. Солдаты были угрюмы и смотрели в землю. Офицер, с безумными от ужаса глазами, обращался ко всем встречным офицерам и
врачам...
Шли слухи, что из строя выбыло уж двадцать тысяч человек, что речка Шахе алеет от крови, а мы кругом, десятки
врачей, сидели сложа
руки, без всякого дела.
Над головой наклонившегося
врача равномерно тряслись скрюченные пальцы дрожащих от боли
рук, слышались протяжные всхлипывания.
Смотритель был бездеятелен и ленив; юркому, деловитому главному
врачу это было только выгодно, всю хозяйственную часть он забрал в свои
руки.
От китайских могил скакали прочь два казака, вкладывая на скаку шашки в ножны. Наши солдаты держали за
руки бледного артиллериста, перед ним стоял главный
врач. У конической могилы тяжело хрипела худая, черная свинья; из-под левой лопатки текла чернеющая кровь.
Подали двенадцать повозок. Лошади фыркали и ржали, мелькали фонари. Офицеры в своей палате играли в преферанс; поручик Шестов, с
рукою на черной перевязи, лежал в постели и читал при свечке переводный роман Онэ. Главный
врач сказал офицерам, чтоб они не беспокоились и спали ночь спокойно, — их он успеет отправить завтра утром.
Но в
руке уж начиналась гангрена. Когда генерал вышел из офицерской палаты, наш главный
врач сказал ему...
— Что делаем? Записываем проезжающих раненых, — с усмешкою отвечали
врачи. — То и дело телеграммы: «Немедленно всех эвакуировать»… Записанные ставятся на довольствие. А на довольствие каждого нижнего чина полагается шестьдесят копеек в сутки, на довольствие офицера — рубль двадцать копеек. Смотрители ходят и потирают
руки.
Подали наш поезд. В вагоне было морозно, зуб не попадал на зуб,
руки и ноги обратились в настоящие ледяшки. К коменданту пошел сам главный
врач требовать, чтобы протопили вагон. Это тоже оказалось никак невозможно: и вагоны полагается топить только с 1-го октября.