Неточные совпадения
Долго молчит, будто прислушиваясь, — снова неохотно
роняет тяжелые
слова...
— Здесь ни одного нет, который бы стоил таких
слов! — разразилась Аглая, — здесь все, все не стоят вашего мизинца, ни ума, ни сердца вашего! Вы честнее всех, благороднее всех, лучше всех, добрее всех, умнее всех! Здесь есть недостойные нагнуться и поднять платок, который вы сейчас
уронили… Для чего же вы себя унижаете и ставите ниже всех? Зачем вы всё в себе исковеркали, зачем в вас гордости нет?
С этими
словами старик
уронил образ и упал на первый стул.
— Лизавета Егоровна такая честная и непорочная в своем поведении девушка, каких дай нам бог побольше, — начал он, давая вес каждому своему
слову, но с прежнею сдержанностью. — Она не
уронила себя ни в каком кружке, ни в коммерческом, ни в аристократическом.
Словом сказать, все выходило так, что ни одна воспитанница m-lle Тюрбо не ударила в грязь лицом и не
уронила репутации заведения.
Сказав эти
слова, Санин бросил на стол свою визитную карточку и в то же время проворно схватил Джеммину розу, которую один из сидевших за столом офицеров
уронил к себе на тарелку.
— Нет, не вздор! — догматически замечает Куликов, до сих пор величаво молчавший. Это парень с весом, лет под пятьдесят, чрезвычайно благообразного лица и с какой-то презрительно-величавой манерой. Он сознает это и этим гордится. Он отчасти цыган, ветеринар, добывает по городу деньги за лечение лошадей, а у нас в остроге торгует вином. Малый он умный и много видывал.
Слова роняет, как будто рублем дарит.
— Биче Сениэль! — тихо сказал я, первый раз произнеся вслух эти
слова. — Лисс, гостиница «Дувр». Там остановились вы дней восемь тому назад. Я в странном положении относительно вас, но верю, что вы примете мои объяснения просто, как все просто во мне. Не знаю, — прибавил я, видя, что она отступила,
уронила руки и молчит, молчит всем существом своим, — следовало ли мне узнавать ваше имя в гостинице.
Ярль Торгнир взглянул на нее и со слезами послал птичке
слово: «Утешь меня, добрая птичка!» И ласточка крылья сложила и, над его головой пролетев,
уронила ему русый волос… золотой как горючий янтарь волосок, а длиной в целый рост человека…
Напился,
роняя капли с почерневших сухих губ, и снова хрипит, тускло бормочет: сколько ни слушать,
слов не разберешь.
Уронил я раз Милля, толстенная, того-этого, книжища, и тоже обругался; и так, того-этого, стыдно стало: цивилизованный, думаю, англичанин, а я его такими
словами!
Гулки, как во сне, шаги отца: за много комнат слышно, как он идет, приближается, грузно давит скользкий, сухо поскрипывающий паркет; далеко слышен и голос его — громкий без натуги, сипловатый от водки, бухающий бас: будто не
слова, а кирпичи
роняет на землю.
— Вы! вы! и вы! — послала ему в напутствие Ида, и с этими
словами, с этим взрывом гнева она
уронила на грудь голову, за нею
уронила руки, вся пошатнулась набок всей своей стройной фигурой и заплакала целыми реками слез, ничего не видя, ничего не слыша и не сводя глаза с одной точки посередине пола.
День для сего выбирается не снежный и не ветреный: снег заносит приваду, налипает на сеть и может даже повалить шатер, а ветер качает его и также может
уронить; и то и другое обстоятельство, особенно последнее (то есть качка шатра), пугает тетеревов, и они под шатер не пойдут; одним
словом: чем мороз сильнее и погода тише, тем лучше.
— Батюшки-голубчики! — вскричал я,
уронив перо из рук: — ни за что в свете не напишу этого ужасного
слова! По этому
слову меня приняли в службу…
«Слушай же, — говорит мне, — красная девица, — а у самого чудно очи горят, — не праздное
слово скажу, а дам тебе великое
слово: на сколько счастья мне подаришь, на столько буду и я тебе господин, а невзлюбишь когда — и не говори,
слов не
роняй, не трудись, а двинь только бровью своей соболиною, поведи черным глазом, мизинцем одним шевельни, и отдам тебе назад любовь твою с золотою волюшкой; только будет тут, краса моя гордая, несносимая, и моей жизни конец!» И тут вся плоть моя на его
слова усмехнулася…
Урони ж хоть словечко, красная девица, просияй в бурю солнцем, разгони светом темную ночь!» Говорит, а сам усмехается; жгло его сердце по мне, да усмешки его, со стыда, мне стерпеть не хотелось; хотелось
слово сказать, да сробела, смолчала.
Андрей. А только теперь я очень конфужусь, провалиться, кажется б, сквозь землю! Все на меня смотрят, а я ни повернуться, ни
слова сказать… Стакан чуть не
уронил, чай на какую-то даму на платье пролил.
— Живала она в хороших людях, в Москве, —
слово за
словом роняла Фленушка. — Лучше ее никто из наших девиц купеческих порядков не знает… За тобой ходить, говоришь, некому — так я-то у тебя на что?.. От кого лучше уход увидишь?.. Я бы всей душой рада была… Иной раз чем бы и не угодила, ты бы своею любовью покрыла.
А вышло потом, что по ремонтере она слезки
роняла: тот утек восвояси, улепетнул подобру-поздорову, потому что, знаете, знать (оно пришлось теперь к
слову сказать) пришло ему время уехать, срок вышел, оно не то чтобы и казенный был срок-то! а так… уж после родители дражайшие спохватились, узнали всю подноготную, да что делать, втихомолку зашили беду, — своего дому прибыло!..
Не обгорят рябиновые кисти,
От желтизны не пропадет трава.
Как дерево
роняет тихо листья,
Так я
роняю грустные
слова.
— Вот она. Крестьянка Александра Акунина, — тем же убийственно спокойным голосом
роняет он. — У Александры Акуниной, видите ли, найдено сильнейшее злокачественное… тут он называет непонятное для меня латинское
слово.
Можно судить, в каком тревожном состоянии остался молодой человек. Все шаги, все
слова чудного посредника между ним и судьбою были заочно взвешены, рассчитаны по маятнику замиравшего сердца. «Вот, — думал Антон, — подошел старик к воротам Образца, вот он всходит на лестницу… Он в комнате боярина… произносит имя Анастасии, имя мое… Жребий мой положен на весы судьбы… Господи,
урони на него милостивый взор!»
Полина быстро вскочила со своего места. Валя
уронила ложку, которой барабанила по столу и осталась сидеть с разинутым ртом и выпученными глазами. Так вот о чем так долго совещалась нынче с их матерью новая гувернантка! — хотя они всячески старались подслушать под дверью, о чем шла речь y взрослых, но это им не удалось. Плотно запертая дверь и тяжелая портьера скрадывали звуки голосов, раздававшихся в материнской спальне, и им не удалось услышать ни
слова.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и чтó он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним
словом, одним аргументом
уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.