Неточные совпадения
Гляди — уж и вцепилися!
Роман тузит Пахомушку,
Демьян тузит Луку.
А два братана Губины
Утюжат Прова дюжего, —
И всяк свое
кричит!
— Ах, Анна Григорьевна, пусть бы еще куры, это бы еще ничего; слушайте только, что рассказала протопопша: приехала, говорит, к ней помещица Коробочка, перепуганная и бледная как смерть, и рассказывает, и как рассказывает, послушайте только, совершенный
роман; вдруг в глухую полночь, когда все уже спало в доме, раздается в ворота стук, ужаснейший, какой только можно себе представить;
кричат: «Отворите, отворите, не то будут выломаны ворота!» Каково вам это покажется? Каков же после этого прелестник?
А Туркины? Иван Петрович не постарел, нисколько не изменился и по-прежнему все острит и рассказывает анекдоты; Вера Иосифовна читает гостям свои
романы по-прежнему охотно, с сердечной простотой. А Котик играет на рояле каждый день, часа по четыре. Она заметно постарела, похварывает и каждую осень уезжает с матерью в Крым. Провожая их на вокзале, Иван Петрович, когда трогается поезд, утирает слезы и
кричит...
Роман, признанный катехизисом нигилизма, был оклеветан представителями правого лагеря, начали
кричать о его безнравственности те, кому это менее всего было к лицу.
Однажды я выходил из театра Корша и услыхал, как швейцар
Роман стремительно выбежал на театральное крыльцо и
кричит...
В одном сатирическом английском
романе прошлого столетия некто Гулливер, возвратясь из страны лилипутов, где люди были всего в какие-нибудь два вершка росту, до того приучился считать себя между ними великаном, что, и ходя по улицам Лондона, невольно
кричал прохожим и экипажам, чтоб они пред ним сворачивали и остерегались, чтоб он как-нибудь их не раздавил, воображая, что он всё еще великан, а они маленькие.
— О, это я могу тебе объяснить! — сказал окончательно гнусливым голосом камер-юнкер. — Название это взято у Дюма, но из какого
романа — не помню, и, по-моему, эти сборища, о которых так теперь
кричит благочестивая Москва, были не больше как свободные, не стесняемые светскими приличиями, развлечения молодежи. Я сам никогда не бывал на таких вечерах, — соврал, по мнению автора, невзрачный господин: он, вероятно, бывал на афинских вечерах, но только его не всегда приглашали туда за его мизерность.
«Пошел один!» —
крикнет ему
Роман, и Гнедко тотчас же повезет один, довезет до кухни и остановится, ожидая стряпок и парашников с ведрами, чтоб брать воду.
Юлия Филипповна. Да, это потом; я решаю остаться на пути порока, и пусть мой дачный
роман умрет естественною смертью. О чем вы так
кричали с Власом и писателем?
Не успел пан ответить, вскочил Опанас в седло и поехал. Доезжачие тоже на коней сели.
Роман вскинул рушницу на плечи и пошел себе, только, проходя мимо сторожки,
крикнул Оксане...
Забился тут пан,
закричал, а
Роман только ворчит про себя, как медведь, а козак насмехается. Вот и вышли.
— Paul! —
закричала графиня из-за ширмов, — пришли мне какой-нибудь новый
роман, только пожалуйста, не из нынешних.
— «Сомнамбула среди океана» — мой
роман!!! —
крикнул он.
— Значит, это мой
роман глупейший, мой? —
крикнул он так громко, что даже у Амаранты заболело горло. — Ах, ты, безмозглая утка! Так-то вы, сударыня, смотрите на мои произведения? Так-то, ослица? Проговорились? Больше меня уж вы не увидите! Прощайте! Гм…бррр…идиотка! Мой
роман глупейший?! Граф Барабанта-Алимонда знал, что издавал!
В отношении Толстого к своему
роману замечается та же рассудочная узость и мертвенность, как в его отношении, например, к «Крейцеровой сонате». Каждая строка «Сонаты»
кричит о глубоком и легкомысленном поругании человеком серьезного и светлого таинства любви. Сам же Толстой уверен, что показал в «Сонате» как раз противоположное — что сама любовь есть «унизительное для человека животное состояние», есть его «падение».