Неточные совпадения
Кутузов промычал что-то, а Клим бесшумно спустился вниз и снова зашагал вверх по лестнице, но уже торопливо и твердо. А когда он
вошел на площадку — на ней никого не было. Он очень возжелал немедленно рассказать брату этот диалог, но, подумав, решил, что это преждевременно:
роман обещает быть интересным, герои его все такие плотные, тельные. Их телесная плотность особенно возбуждала любопытство Клима. Кутузов и брат, вероятно, поссорятся, и это будет полезно для брата, слишком подчиненного Кутузову.
Каждый раз после свидания с Ритой Климу хотелось уличить Дронова во лжи, но сделать это значило бы открыть связь со швейкой, а Клим понимал, что он не может гордиться своим первым
романом. К тому же случилось нечто, глубоко поразившее его: однажды вечером Дронов бесцеремонно
вошел в его комнату, устало сел и заговорил угрюмо...
А что он читал там, какие книги, в это не
входили, и бабушка отдала ему ключи от отцовской библиотеки в старом доме, куда он запирался, читая попеременно то Спинозу, то
роман Коттен, то св. Августина, а завтра вытащит Вольтера или Парни, даже Боккачио.
Входя в дверь моего петербургского
романа со всеми позорными моими в нем приключениями, я нахожу это предисловие необходимым.
Моя оценка
романа связана со способностью автора заставить меня
войти в свой мир, иной, чем окружающая постылая действительность.
Мы до сих пор только слегка занимались Женни и гораздо невнимательнее
входили в ее жизнь, чем в жизнь Лизы Бахаревой, тогда как она, по плану
романа, имеет не меньшее право на наше внимание.
Володя лежал с ногами на диване и, облокотившись на руку, читал какой-то французский
роман, когда я, после вечерних классов, по своему обыкновению,
вошел к нему в комнату.
Оговариваюсь, впрочем, что в расчеты мои совсем не
входит критическая оценка литературной деятельности Зола. В общем я признаю эту деятельность (кроме, впрочем, его критических этюдов) весьма замечательною и говорю исключительно о"Нана", так как этот
роман дает мерило для определения вкусов и направления современного буржуа.
Бывало,
Роман, воротясь с реки, запирает ворота, отворенные ему унтер-офицером, а Гнедко,
войдя в острог, стоит с бочкой и ждет его, косит на него глазами.
Придя домой, Лаптев надел халат и туфли и сел у себя в кабинете читать
роман. Жены дома не было. Но прошло не больше получаса, как в передней позвонили и глухо раздались шаги Петра, побежавшего отворять. Это была Юлия. Она
вошла в кабинет в шубке, с красными от мороза щеками.
Слова Томского были не что иное, как мазурочная болтовня, но они глубоко заронились в душу молодой мечтательницы. Портрет, набросанный Томским, сходствовал с изображением, составленным ею самою, и, благодаря новейшим
романам, это уже пошлое лицо пугало и пленяло ее воображение. Она сидела, сложа крестом голые руки, наклонив на открытую грудь голову, еще убранную цветами… Вдруг дверь отворилась, и Германн
вошел. Она затрепетала…
Неожиданный случай помог мне. Однажды, когда я лежал на диване с каким-то глупым переводным французским
романом и долежался до головной боли и отупения от разных моргов, полицейских сыщиков и воскресений людей, которых смерти хватило бы на двадцать человек, отворилась дверь, и
вошел Гельфрейх.
«Гостила она у нас, но так как ко времени сенной и хлебной уборки старый генерал посылал всех дворовых людей, в том числе и кучера, в поле, то прислал за нею карету перед покосом. Пришлось снова биться над уроками упрямой сестры, после которых наставница ложилась на диван с французским
романом и папироской, в уверенности, что строгий отец, строго запрещавший дочерям куренье, не
войдет.
С некоторого времени
вошли в моду исторические
романы.
Пушкин восхищался отрывками твоего
романа, которые он читал в журнале;
входит Крылов из дворца: расспросы о тебе и улыбательные одобрения твоему
роману;
входит Гнедич: в восхищении от прекрасного твоего
романа; наконец является Жуковский и, сказав два слова, объявляет, что не спал вчера всю ночь — от чего же?
В другой раз он велел отвезти себя не в тот дом, куда хотел ехать и где ожидало его целое общество; он задумался,
вошел в гостиную, в которой бывал очень редко, и объявил хозяйке, с которой был не коротко, но давно знаком, что приехал прочесть ей по обещанию отрывок из своего
романа; хозяйка удивилась и очень обрадовалась, а Загоскин, приметивши наконец ошибку, посовестился признаться в ней и прочел назначенный отрывок к общему довольствию и хозяев и гостей.
В избу
входят постепенно разные лица, всё более пожилые и зажиточные, Аксенов, Минин, Поспелов,
Роман Пахомов. Вновь пришедшие кланяются молча с теми, которые пришли прежде. Говорят шепотом. Потом
входят Воевода, Алябьев, Биркин, Семенов, Колзаков и несколько народу.
Площадь наполняется.
Входят Роман Пахомов и Родион Мосеев.
— Однако теперь они какие деньги-то гребут! Ай-ай-ай… страшно вымолвить… Мне племянник студент летом рассказывал. Рубль за строку, говорит. Как новая строка — рубль. Например: «В комнату
вошел граф» — рубль. Или просто с новой строки «да» — и рубль. По полтиннику за букву. Или даже еще больше. Скажем, героя
романа спрашивают: «Кто отец этого прелестного ребенка?» А он коротко отвечает с гордостью «Я» — И пожалуйте: рубль в кармане.
Типичнейшая личность старой девицы Лизаветы (вольноотпущенной моей прабабки с материнской стороны)
вошла и в мой первый
роман.
После"Званых блинов"я набросал только несколько картинок из жизни казанских студентов (которые
вошли впоследствии в казанскую треть
романа"В путь-дорогу") и даже читал их у Дондуковых в первый их приезд в присутствии профессора Розберга, который был очень огорчен низменным уровнем нравов моих бывших казанских товарищей и вспоминал свое время в Москве, когда все они более или менее настраивали себя на идеи, чувства, вкусы и замашки идеалистов.
Читал больше французские
романы, и одно время довольно усердно Жорж Занда, и доставлял их девицам, моим приятельницам, прибегая к такому невинному приему:
входя в гостиную, клал томик в тулью своей треуголки и как только удалялся с барышней в залу ходить (по тогдашней манере), то сейчас же и вручал запретную книжку.
С замыслом большого
романа, названного им"Некуда", он стал меня знакомить и любил подробно рассказывать содержание отдельных глав. Я видел, что это будет широкая картина тогдашней"смуты", куда должна была
войти и провинциальная жизнь, и Петербург радикальной молодежи, и даже польское восстание. Программа была для молодого редактора, искавшего интересных вкладов в свой журнал, очень заманчива.
В России у меня ведь тоже не было ни одной связи. Студентом, в Казани и Дерпте, я годами жил без привязанности, а более мечтательная, чем реальная любовь к девушке, на которой я хотел жениться, кончилась ничем. Единственная моя дружба с моей кузиной пострадала от
романа"Жертва вечерняя", а родная сестра моя писала мне редко и совсем не
входила в мою жизнь.
То, что было среди них более характерного, то
вошло в сцены тех частей моего
романа"Солидные добродетели", где действие происходит в Париже.
Настоящее издание, рассчитанное на массовую аудиторию, имеет своей целью познакомить современного читателя с наиболее выразительными страницами творческого наследия Боборыкина. В трехтомник
вошли романы"Жертва вечерняя","Китай-город"и"Василий Теркин", повести"Долго ли?","Поумнел"и"Однокурсники", рассказ"Труп".
Мы в нескольких штрихах уже определили взаимные отношения этих двух влюбленных в описываемое нами время,
входить в подробности, значит, повторять то, о чем исписаны миллионы пудов бумаги, значит, писать сентиментальный
роман, так увлекавший наших бабушек.
После этого вызываются свидетели: командир полка и фельдфебель. Командир полка, обычный партнер председателя в винт и великий охотник и мастер игры, и фельдфебель, ловкий, красивый, услужливый поляк шляхтич, большой охотник до чтения
романов.
Входит и священник, пожилой человек, только что проводивший свою дочь с зятем и внуками, приезжавших к нему в гости, и расстроенный столкновением с матушкой из-за того, что он отдал дочери ковер, который матушка не желала отдавать.