Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что
мама и что мать
родная. (Отходит с Митрофаном.)
—
Мама,
родная, неужто вам можно оставаться? Пойдемте сейчас, я вас укрою, я буду работать для вас как каторжный, для вас и для Лизы… Бросимте их всех, всех и уйдем. Будем одни.
Мама, помните, как вы ко мне к Тушару приходили и как я вас признать не хотел?
— До свиданья,
мама! До свиданья,
родная…
— Спасибо,
мама! — глубоким, низким голосом заговорил Павел, тиская ее руку вздрагивающими пальцами. — Спасибо,
родная!
Девушка жадно слушала, как шамкали старые нянины губы о ее красавице
маме, которую унесли в белом гробу из противного петербургского отеля в
родную деревню…
Соня. Ш-ш! Он будет братом мне… Он груб, ты сделаешь его мягче, у тебя так много нежности… Ты научишь его работать с любовью, как работаешь сама, как научила меня. Он будет хорошим товарищем мне… и мы заживем прекрасно… сначала трое… а потом нас будет четверо… потому что,
родная моя, я выйду замуж за этого смешного Максима… Я люблю его,
мама, он такой славный!
— Говорит, что все они — эти несчастные декабристы, которые были вместе, иначе ее и не звали, как матерью: идем, говорит, бывало, на работу из казармы — зимою, в поле темно еще, а она сидит на снежку с корзиной и лепешки нам раздает — всякому по лепешке. А мы, бывало:
мама,
мама,
мама, наша
родная, кричим и лезем хоть на лету ручку ее поцеловать.
— Как, бывало, увидим ее, — продолжала Серафима Григорьевна, — как только еще издали завидим ее, все бежим и кричим: «
Мама наша идет!
Родная идет!»—совсем как галченята.
— Тише, Сашка! Я говорю, какая наша
мама красавица! Такая молодая, и глаза у нее… ах, да
родной же мой Сашечка, посмотри сам глазками, я спать хочу. У-ух, глазыньки мои… геометрические.
— Вы знаете, — говорила она мне, прощаясь, — вы не думайте, что мои
родные в самом деле сердятся, что я читаю книги. Фриц сказал, что ваши книги мне всегда можно читать, и
мама мне тоже позволила.
Поставила барыня девочку на пол; подняла ей подольчик рубашечки, да и ну ее валять ладонью, — словно как и не свое дитя
родное. Бедная Маша только вертится да кричит: «Ай-ай! ай, больно! ой,
мама! не буду, не буду».
—
Мама,
родная, ведь и я тоже одна.
—
Мама,
мама, — проговорила она, —
родная моя, если б ты знала, что со мной делается! Прошу тебя, умоляю, позволь мне уехать! Умоляю!
Надя (со слезами, но сдерживая их). Ничего вы не знаете, вот! И бедные богатым не
родня… Моя
мама была бедная, хорошая… Вы не понимаете бедных!.. Вы вот даже тетю Таню не понимаете…
Любовь (как в бреду). Жизнь и смерть — две подруги верные, две сестры
родные,
мама.
— Да, я злой, а вы с своей
мамой очень добрые: вы так устроили, что мне своим
родным сына показывать стыдно.
—
Мама, дружок мой, не спрашивай меня об этом, это, может быть, в самом деле все пустяки, которые я преувеличиваю; но их… как тебе,
мама, выразить, не знаю. Он хочет любить то, чего любить не может, он верит тем, кому не доверяет; он слушается всех и никого…
Родная! прости мне, что я тебя встревожила, и забудь о моей болтовне.
Вместо того чтобы повторять географию, я сидела задумавшись, забыв о географии, погруженная в мои мечты о недалеком будущем, когда я опять увижу дорогой
родной хуторок,
маму, Васю, Гапку…
— Э, полно, — отмахнулась она, — нам с тобой доставит удовольствие порадовать других… Если б ты знала, Галочка, как приятно прибежать в класс и вызвать к
родным ту или другую девочку!.. В такие минуты я всегда так живо-живо вспоминаю папу. Что было бы со мной, если бы меня вдруг позвали к нему! Но постой, вот идет старушка, это
мама Нади Федоровой, беги назад и вызови Надю.
—
Мама! — кричит Тася, — милая,
родная, я исправилась, я другая стала теперь, — и падает на грудь
мамы, охватившей ее своими нежными руками.
Эта неожиданная ласка и этот добрый голосок странно напомнили маленькой Тасе что-то милое,
родное — напомнили ей её
маму, прежнюю, добрую, ласковую
маму, a не строгую и взыскательную, какой она казалась Тасе со дня падения Леночки в пруд. Что-то екнуло в сердечке Таси. Какая-то теплая волна прихлынула к горлу девочки и сдавила его. Ей захотелось плакать. Дуся сумела пробудить в ней и затронуть лучшие струны её далеко не испорченного, но взбалмошного сердечка.
— Девочка моя
родная! Да разве я могу сердиться на тебя! Ни минутки не сердилась на тебя твоя
мама, ни когда из дома пришлось отдать в пансион, ни когда о побеге твоем узнала! Тасечка, жизнь моя! Ведь у меня самой кровью сердце обливалось, когда я, для твоего исправления, отдала тебя из дома. A ты, верно, упрекала
маму?
Родной разговор, и поющий самовар, и
мама в круглых очках, покрывающая чайник полотенцем. И теплый ветерок в окна. И странно было Кате: все такое милое, всегдашнее, а они — такие разные, разделенные; папа далеко, с непрощающими глазами, и непроглядные глаза у Веры, смотрящие в сторону.
Но наше счастье длилось недолго. Прошло всего несколько месяцев после того блаженного дня, как вдруг моя бедная дорогая
мама тяжко заболела и скончалась. Говорят, она зачахла от тоски по
родному аулу, который не могла даже навещать, боясь оскорблений со стороны фанатиков-татар и непримиримого врага ее — старого муллы.
Тем удивительнее и тем трогательнее была ее любовь к мужу, — католику и поляку; больше того, — во время женитьбы отец даже был неверующим материалистом, «нигилистом». Замужество матери возмутило многих ее
родных. И произошло оно как раз в 1863 году, во время восстания Польши. Двоюродный брат
мамы, с которым она была очень дружна, Павел Иванович Левицкий, богатый ефремовский помещик, тогда ярый славянофил (впоследствии известный сельский хозяин), совершенно даже прервал с
мамой всякое знакомство.
— Солнышко-папа! Мама-Нэлли! — издали кричала я, влетая в вестибюль. — Принята! Я принята! Порадуйтесь со мной! — И я бросилась в объятия моих
родных…
— Ну и это хорошо, что не можете обещать, не соразмерив своих сил, — подхватила Саня. — Так вот что: когда вас потянет в дурную компанию, Федя, приезжайте к нам. Вы знаете мою старушку-маму. Она пережила много горя и умеет влиять на людей. Она вас успокоит, развлечет и приголубит. А мои братья постараются вас занять, и вы почувствуете себя, как в
родной семье, как дома. Придете, Федя, да?
Галя печальными глазами огляделась вокруг: ей было жаль расстаться и с белой хаткой, и с вишневыми садочками, и с родимой деревней. Но тут же вспомнила девочка, что нет с нею больше ее
мамы, а без
мамы и хатка, и вишневые садочки, и
родная деревня для нее, Гали, не милы…
— Что же из того? Я и
мама любим тебя, как
родную.