Неточные совпадения
Вслед за доктором приехала Долли. Она знала, что в этот день должен быть консилиум, и, несмотря на то, что недавно поднялась
от родов (она
родила девочку в конце зимы), несмотря на то, что у ней было много своего горя и забот, она, оставив грудного
ребенка и заболевшую девочку, заехала узнать об участи Кити, которая решалась нынче.
История арестантки Масловой была очень обыкновенная история. Маслова была дочь незамужней дворовой женщины, жившей при своей матери-скотнице в деревне у двух сестер-барышень помещиц. Незамужняя женщина эта
рожала каждый год, и, как это обыкновенно делается по деревням,
ребенка крестили, и потом мать не кормила нежеланно появившегося, ненужного и мешавшего работе
ребенка, и он скоро умирал
от голода.
Сестрица послушалась и была за это вполне вознаграждена. Муж ее одной рукой загребал столько, сколько другому и двумя не загрести, и вдобавок никогда не скрывал
от жены, сколько у него за день собралось денег. Напротив того, придет и покажет: «Вот, душенька, мне сегодня Бог послал!» А она за это
рожала ему
детей и была первой дамой в городе.
— Ко всему несут любовь
дети, идущие путями правды и разума, и все облачают новыми небесами, все освещают огнем нетленным —
от души. Совершается жизнь новая, в пламени любви
детей ко всему миру. И кто погасит эту любовь, кто? Какая сила выше этой, кто поборет ее? Земля ее
родила, и вся жизнь хочет победы ее, — вся жизнь!
— Идут в мире
дети наши к радости, — пошли они ради всех и Христовой правды ради — против всего, чем заполонили, связали, задавили нас злые наши, фальшивые, жадные наши! Сердечные мои — ведь это за весь народ поднялась молодая кровь наша, за весь мир, за все люди рабочие пошли они!.. Не отходите же
от них, не отрекайтесь, не оставляйте
детей своих на одиноком пути. Пожалейте себя… поверьте сыновним сердцам — они правду
родили, ради ее погибают. Поверьте им!
Ведут ли населяющие их жители какую бы то ни было самостоятельную жизнь и имеют ли свойственные всем земноводным постоянные занятия? пользуются ли благами общественности, то есть держат ли, как в прочих местах, ухо востро, являются ли по начальству в мундирах для принесения поздравлений, фигурируют ли в процессах в качестве попустителей и укрывателей и затем уже, в свободное
от явок время, женятся,
рождают детей и умирают, или же представляют собой изнуренный летнею беготнёю сброд, который, сосчитав барыши, погружается в спячку, с тем чтоб проснуться в начале апреля и начать приготовление к новой летней беготне?
Мужа она терпеть не могла, но
родила от него двух
детей — мальчика и девочку; больше она решила не иметь
детей и не имела.
«Вот, отец у меня был хороший человек, да — зверь, а уж я — не зверь, а
от тебя
дети были бы ещё больше люди! Евгеньюшка! Ведь только так и можно — любовью только новых-то, хороших-то людей
родишь!»
В это время известная нам Афросинья Андревна,
от которой он менее скрывал свое беспокойство, состоявшее существенно в том, что невестка опять
родит дочь, рассказала как-то ему, что проезжая через Москву, ездила она помолиться богу к Троице, к великому угоднику Сергию, и слышала там, что какая-то одна знатная госпожа, у которой все родились дочери, дала обещание назвать первого своего
ребенка, если он будет мальчик, Сергием, и что точно, через год, у нее родился сын Сергий.
— Люди, — продолжала она, как
дитя, ибо каждая Мать — сто раз
дитя в душе своей, — люди — это всегда
дети своих матерей, — сказала она, — ведь у каждого есть Мать, каждый чей-то сын, даже и тебя, старик, ты знаешь это, —
родила женщина, ты можешь отказаться
от бога, но
от этого не откажешься и ты, старик!
Поклонимся Той, которая, неутомимо
родит нам великих! Аристотель сын Ее, и Фирдуси, и сладкий, как мед, Саади, и Омар Хайям, подобный вину, смешанному с ядом, Искандер [Искандер — арабизированное имя Александра Македонского.] и слепой Гомер — это всё Ее
дети, все они пили Ее молоко, и каждого Она ввела в мир за руку, когда они были ростом не выше тюльпана, — вся гордость мира —
от Матерей!
Кто бы он ни был — всё равно! Он — как
дитя, оторванное
от груди матери, вино чужбины горько ему и не радует сердца, но отравляет его тоскою, делает рыхлым, как губка, и, точно губка воду, это сердце, вырванное из груди родины, — жадно поглощает всякое зло,
родит темные чувства.
— Не
от бою ты не
родишь, а оттого, что жрешь много. Набьешь себе брюхо всякой пищей —
ребенку и негде зародиться.
Спросите у большинства матерей нашего круга достаточных людей, они вам скажут, что
от страха того, что
дети их могут болеть и умирать, они не хотят иметь
детей, не хотят кормить, если уж
родили, для того чтобы не привязаться и не страдать.
— Она пополнела с тех пор, как перестала
рожать, и болезнь эта — страдание вечное о
детях — стала проходить; не то что проходить, но она как будто очнулась
от пьянства, опомнилась и увидала, что есть целый мир Божий с его радостями, про который она забыла, но в котором она жить не умела, мир Божий, которого она совсем не понимала.
Как скоро положение графини стало известно, толки начались с новою силою. Чувствительные дамы ахали
от ужаса; мужчины бились об заклад, кого
родит графиня: белого ли или черного
ребенка. Эпиграммы сыпались на счет ее мужа, который один во всем Париже ничего не знал и ничего не подозревал.
Бессеменов. Погоди, не перебивай! Я постарше тебя. Я говорю: чего же быстрые-то умы по углам
от нас, стариков, разбегаются да оттуда смешные
рожи показывают, а говорить с нами не хотят? Вот ты и подумай… И я пойду подумаю… один, коли глуп я для вашей компании (с шумом отодвигает свой стул и в дверях своей комнаты говорит)… образованные мои
дети…
Священство — кое само сеть греха плетёт,
рождая детей от женщины, — укрепляет этим мир на стезе гибели и, чтобы оправдать отступничество своё
от закона, изолгало все законы!
«Не потому ли запрещаете вы женщине свободно
родить детей, что боитесь, как бы не родился некто опасный и враждебный вам? Не потому ли насилуется вами воля женщины, что страшен вам свободный сын её, не связанный с вами никакими узами? Воспитывая и обучая делу жизни своих
детей, вы имеете время и право ослеплять их, но боитесь, что ничей
ребёнок, растущий в стороне
от надзора вашего, — вырастет непримиримым вам врагом!»
Баре девок обнимают,
Девки брюхо наживают.
Да
от барских
от затей
Родят сукиных
детей!
Анна Федоровна, по ограниченности ума и беззаботности нрава, не давала никакого воспитания Лизе: не учила ее ни музыке, ни столь полезному французскому языку, а нечаянно
родила от покойного мужа здоровенькое, хорошенькое
дитя — дочку, отдала ее кормилице и няньке, кормила ее, одевала в ситцевые платьица и козловые башмачки, посылала гулять и сбирать грибы и ягоды, учила ее грамоте и арифметике посредством нанятого семинариста и нечаянно чрез шестнадцать лет увидела в Лизе подругу и всегда веселую, добродушную и деятельную хозяйку в доме.
«В поте лица снеси хлеб твой». Это неизменный закон телесный. Как женщине дан закон в муках
родить, так мужчине дан закон труда. Женщина не может освободиться
от своего закона. Если она усыновит не ею рожденного
ребенка, это будет все-таки чужой
ребенок, и она лишится радости материнства. То же с трудами мужчин. Если мужчина ест хлеб, выработанный не им, он лишает себя радости труда.
И разговор стал самый интересный для Дарьи Александровны: как
рожала? Чем была больна? Где муж? Часто ли бывает? Дарье Александровне не хотелось уходить
от баб: так интересен ей был разговор с ними, так совершенно одни и те же были их интересы. Приятнее всего Дарье Александровне было то, что она ясно видела, как все эти женщины любовались более всего тем, как много было у нее
детей, и как они хороши».
Что, например, может быть безобразнее и достойнее сожаления, чем беременная женщина? Беременность — это уродство, болезнь, — это проклятие, наложенное на женщину богом. «Умножая, умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь
рождать детей». Только и остается женщине — покорно и терпеливо нести тяжелую «скорбь» и замирать
от ужаса в ожидании грядущих мук и опасностей. Но не так для Толстого.
Двенадцать лет просидела «Салтычиха» в подземельи, а затем была переведена в «застенок», пристроенный нарочно к горней стене храма Ивановского монастыря. В застенке было «окошечко» на улицу и внутренняя дверь, куда входил солдат-тюремщик,
от которого, по сказанию старожилов, Салтыкова
родила ребенка, вскоре умершего.
Лелемико не имел
детей от жены; лекаря говорили, что она никогда не
родит; старушка мать его умерла; он убеждал меня отдать ему Мариуленьку, клялся, что выведет ее непременно в княжны, укрепит за нею все свое имение, а в случае, коли я не соглашусь, не даст мне ни полрубия и пустит нас таскаться по миру.
Счастливый или, вернее, несчастный случай помог ему выйти из затруднительного положения, когда приходилось чуть ли не отказываться
от исполнения княжеского поручения, сделав половину дела. Судомойка в доме Дарьи Васильевны Потемкиной — Акулина была тоже на сносях и полезла в погреб, оступилась и
родила мертвого
ребенка — девочку.
Степан медленно, со всеми подробностями своего путешествия, рассказал князю происшедшее в селе Чижове, в двух верстах
от имения княгини, передал свои затруднения исполнить волю его сиятельства, осенившую его мысль, при виде мертвого
ребенка Акулины, подмен
детей и полную уверенность княгини Зинаиды Сергеевны, что она
родила мертвую девочку.
— Нужно только все прежнее. Чтобы жена
рожала детей, заботилась о провизии, о дровах и устраивала уют. А чтоб самому спокойно пользоваться жизнью… Господи, настоящие пауки, право! Приникнут к женщине и сосут. И высасывают ум, запросы, всю духовную жизнь. И остается
от человека одна родильная машина.
Наташа не то чтобы любила уединение (она не знала, любила ли она или нет, ей даже казалось, что нет), но она нося,
рождая и кормя
детей и принимая участие в каждой минуте жизни мужа, не могла удовлетворить этим потребностям иначе, как отказавшись
от света.
Эта женщина разыграла всю свою увертюру с
ребенком как по нотам: сначала она
родила девочку
от случайного отца, потом сдала в воспитательный дом, притом ей почудилось, будто она ее любит, — она попросила, и ей девочку выдали, но
дитя вышло слабенькое — все плакало, а он этого не любит и жениться не хотел…