Неточные совпадения
И действительно, Левин никогда не пивал такого напитка, как эта теплая вода с плавающею зеленью и
ржавым от жестяной брусницы вкусом. И тотчас после этого наступала блаженная медленная прогулка с рукой на косе, во время которой можно
было отереть ливший пот, вздохнуть полною грудью и оглядеть всю тянущуюся вереницу косцов и то, что делалось вокруг, в лесу и в поле.
Он насильно пожал ему руку, и прижал ее к сердцу, и благодарил его за то, что он дал ему случай увидеть на деле ход производства; что передрягу и гонку нужно дать необходимо, потому что способно все задремать и пружины сельского управленья
заржавеют и ослабеют; что вследствие этого события пришла ему счастливая мысль: устроить новую комиссию, которая
будет называться комиссией наблюдения за комиссиею построения, так что уже тогда никто не осмелится украсть.
Ехать пришлось недолго; за городом, на огородах, Захарий повернул на узкую дорожку среди заборов и плетней, к двухэтажному деревянному дому; окна нижнего этажа
были частью заложены кирпичом, частью забиты досками, в окнах верхнего не осталось ни одного целого стекла, над воротами дугой изгибалась
ржавая вывеска, но еще хорошо сохранились слова: «Завод искусственных минеральных вод».
Подсели на лестницу и остальные двое, один — седобородый, толстый, одетый солидно, с широким, желтым и незначительным лицом, с длинным, белым носом; другой — маленький, костлявый, в полушубке, с босыми чугунными ногами, в картузе, надвинутом на глаза так низко, что виден
был только красный, тупой нос, редкие усы, толстая дряблая губа и
ржавая бороденка. Все четверо они осматривали Самгина так пристально, что ему стало неловко, захотелось уйти. Но усатый, сдув пепел с папиросы, строго спросил...
«Она не мало видела людей, но я остался для нее наиболее яркой фигурой. Ее первая любовь. Кто-то сказал: “Первая любовь — не
ржавеет”. В сущности, у меня не
было достаточно солидных причин разрывать связь с нею. Отношения обострились… потому что все вокруг
было обострено».
Следствие вел провинциальный чиновник, мудрец весьма оригинальной внешности, высокий, сутулый, с большой тяжелой головой, в клочьях седых волос, встрепанных, точно после драки, его высокий лоб, разлинованный морщинами, мрачно украшали густейшие серебряные брови, прикрывая глаза цвета
ржавого железа, горбатый, ястребиный нос прятался в плотные и толстые, точно литые, усы, седой волос усов очень заметно пожелтел от дыма табака. Он похож
был на военного в чине не ниже полковника.
Железная, когда-то зеленая крыша, давно некрашенная, краснела от ржавчины, и несколько листов
были задраны кверху, вероятно, бурей; тес, которым
был обшит дом,
был ободран местами людьми, обдиравшими его там, где он легче отдирался, отворачивая
ржавые гвозди.
Глупо или притворно
было бы в наше время денежного неустройства пренебрегать состоянием. Деньги — независимость, сила, оружие. А оружие никто не бросает во время войны, хотя бы оно и
было неприятельское, Даже
ржавое. Рабство нищеты страшно, я изучил его во всех видах, живши годы с людьми, которые спаслись, в чем
были, от политических кораблекрушений. Поэтому я считал справедливым и необходимым принять все меры, чтоб вырвать что можно из медвежьих лап русского правительства.
По обеим сторонам расстилалось топкое, кочковатое болото, по которому изредка рассеяны
были кривые и низкорослые деревца; по местам болото превращалось в
ржавые бочаги, покрытые крупной осокой, белыми водяными лилиями и еще каким-то растением с белыми головками, пушистыми, как хлопчатая бумага.
Тут
были изломанные замки, краденый самовар, топор с
ржавыми пятнами крови на лезвии, узлы с носильным платьем, большие болотные сапоги и две охотничьи двустволки.
Напротив, голова ужасно живет и работает, должно
быть, сильно, сильно, сильно, как машина в ходу; я воображаю, так и стучат разные мысли, всё неконченные и, может
быть, и смешные, посторонние такие мысли: «Вот этот глядит — у него бородавка на лбу, вот у палача одна нижняя пуговица
заржавела…», а между тем все знаешь и все помнишь; одна такая точка
есть, которой никак нельзя забыть, и в обморок упасть нельзя, и все около нее, около этой точки ходит и вертится.
Они вдвоем обходили все корпуса и подробно осматривали, все ли в порядке. Мертвым холодом веяло из каждого угла, точно они ходили по кладбищу. Петра Елисеича удивляло, что фабрика стоит пустая всего полгода, а между тем везде являлись новые изъяны, требовавшие ремонта и поправок. Когда фабрика
была в полном действии, все казалось и крепче и лучше. Явились трещины в стенах, машины
ржавели, печи и горны разваливались сами собой, водяной ларь дал течь, дерево гнило на глазах.
И тогда я — захлебываясь, путаясь — все что
было, все, что записано здесь. О себе настоящем, и о себе лохматом, и то, что она сказала тогда о моих руках — да, именно с этого все и началось, — и как я тогда не хотел исполнить свой долг, и как обманывал себя, и как она достала подложные удостоверения, и как я
ржавел день ото дня, и коридоры внизу, и как там — за Стеною…
И на каторге хлеб добрый и воду непорченную дают, а в пустыне он корнями да травами питался, а воду
пил гнилую и
ржавую.
Мало того, не
было бы и Петербурга, а лежало бы себе
ржавое чухонское болото и «угрюмый пасынок природы» [«Угрюмый пасынок природы» — у А.С.Пушкина в «Медном всаднике» (1833): «Печальный пасынок природы».] колотил бы свой дырявый челн…
— Ох, пане, пане, — говорит Опанас, — у нас говорят старые люди: в сказке правда и в песне правда. Только в сказке правда — как железо: долго по свету из рук в руки ходило,
заржавело… А в песне правда — как золото, что никогда его ржа не
ест… Вот как говорят старые люди!
В каждой щели дома сидел человек, и с утра до поздней ночи дом сотрясался от крика и шума, точно в нём, как в старом,
ржавом котле, что-то кипело и варилось. Вечерами все люди выползали из щелей на двор и на лавочку к воротам дома; сапожник Перфишка играл на гармонике, Савёл мычал песни, а Матица — если она
была выпивши —
пела что-то особенное, очень грустное, никому не понятными словами,
пела и о чём-то горько плакала.
Когда Фома, отворив дверь, почтительно остановился на пороге маленького номера с одним окном, из которого видна
была только
ржавая крыша соседнего дома, — он увидел, что старый Щуров только что проснулся, сидит на кровати, упершись в нее руками, и смотрит в пол, согнувшись так, что длинная белая борода лежит на коленях, Но, и согнувшись, он
был велик…
От смеха морщины старика дрожали, каждую секунду изменяя выражение лица; сухие и тонкие губы его прыгали, растягивались и обнажали черные обломки зубов, а рыжая бородка точно огнем пылала, и звук смеха
был похож на визг
ржавых петель.
Ныть,
петь Лазаря, нагонять тоску на людей, сознавать, что энергия жизни утрачена навсегда, что я
заржавел, отжил свое, что я поддался слабодушию и по уши увяз в этой гнусной меланхолии, — сознавать это, когда солнце ярко светит, когда даже муравей тащит свою ношу и доволен собою, — нет, слуга покорный!
Забор из белого ноздреватого камня уже выветрился и обвалился местами, и на флигеле, который своею глухою стеной выходил в поле, крыша
была ржавая, и на ней кое-где блестели латки из жести.
Доримедонт Васильевич любил верхнее короткое платье вроде камзола или куртки, похожей на бедный колет рыцаря Ламанча, и туго стягивался
ржавым металлическим поясом, состоявшим из продолговатых блях, соединенных между собою тоненькими крепкими цепочками, из которых, впрочем, многие
были оборваны.
Ржавым криком кричал на луговой низине коростель; поздний опрокинутый месяц тающим серпочком лежал над дальним лесом и заглядывал по ту сторону земли. Жарко
было от долгой и быстрой ходьбы, и теплый, неподвижный воздух не давал прохлады — там в окна он казался свежее. Колесников устало промолвил...
Вечернее солнце порою играло на тесовой крыше и в стеклах золотыми переливами, раскрашенные резные ставни, колеблемые ветром, стучали и скрып<
ели>, качаясь на
ржавых петлях.
И на ихней ферме жили тревожно: не только ночью, но и днем спускали собак, и хозяин ночью клал возле себя ружье. Такое же ружье, но только одноствольное и старое, он хотел дать Янсону, но тот повертел ружье в руках, покачал головою и почему-то отказался. Хозяин не понял причины отказа и обругал Янсона, а причина
была в том, что Янсон больше верил в силу своего финского ножа, чем этой старой
ржавой штуке.
Было ещё рано, около полудня, но уже очень жарко; песок дороги и синь воздуха становились всё горячее. К вечеру солнце напарило горы белых облаков, они медленно поплыли над краем земли к востоку, сгущая духоту. Артамонов погулял в саду, вышел за ворота. Тихон мазал дёгтем петли ворот;
заржавев во время весенних дождей, они скверно визжали.
Как не помнить! Дело
было в том, что хотя на свете и существует фельдшер Демьян Лукич, который рвет зубы так же ловко, как плотник
ржавые гвозди из старых шалевок, но такт и чувство собственного достоинства подсказали мне на первых же шагах моих в Мурьевской больнице, что зубы нужно выучиться рвать и самому. Демьян Лукич может и отлучиться или заболеть, а акушерки у нас все могут, кроме одного: зубов они, извините, не рвут, не их дело.
В окошке над столом тихонько
пел ржавый вертун жестяной форточки, и самовар тоже
напевал, — речь хозяина не мешала слушать эти звуки.
Служивый давно докурил трубку; и так как набить ее
было нечем, то он поковырял в ней
ржавым гвоздем и стал тянуть отвратительный табачный сок…
Стало
быть, я еще не совсем
заржавела здесь.
Но, может
быть, я сама
заржавела в этом городишке…
Некоторые из рублевиков относились тоже к глубокой древности; истертые и изрубленные елизаветинские, немецкие крестовики, петровские монеты, екатерининские;
были, например, теперь весьма редкие монетки, старые пятиалтыннички, проколотые для ношения в ушах, все совершенно истертые, но с законным количеством точек; даже медь
была, но вся уже зеленая,
ржавая…
Я люблю родину.
Я очень люблю родину!
Хоть
есть в ней грусти ивовая
ржавь.
Приятны мне свиней испачканные морды
И в тишине ночной звенящий голос жаб.
Я нежно болен вспоминаньем детства,
Апрельских вечеров мне снится хмарь и сырь.
Как будто бы на корточки погреться
Присел наш клён перед костром зари.
О, сколько я на нём яиц из гнёзд вороньих,
Карабкаясь по сучьям, воровал!
Все тот же ль он теперь, с верхушкою зелёной?
По-прежнему ль крепка его кора?
Человек живет для тела и говорит: всё скверно; человек живет для души и говорит: неправда, всё прекрасно. То, что ты называешь скверным, это то самое точило, без которого затупилось,
заржавело бы самое дорогое, что
есть во мне: моя душа.
Вспомнила Дуня об изображении Амвросия Медиоланского. Быстрым движеньем руки распахнула раму, вскочила на подоконник и, раскрыв ставни, выпрыгнула в палисадник. Другого выхода ей не
было, дом наполнен
был людьми Божьими — ее бы остановили и отдали на жертву Денисову. В отчаянии она и кинулась в окно, между тем как араратский пророк изо всех сил старался
ржавым ключом отпереть входную дверь кладовой.
Еще ниже Мухень принимает в себя с левой стороны приток Пунчи и два ключика Дай Холга и Нючь Холга с
ржавою болотною водою. Может
быть, это обстоятельство и является причиной того, что в Мухень идет мало кеты. Зато он богат частиковой рыбой всевозможных пород, начиная от максунов и кончая карасями.
День
был долог и спокоен, и Мне очень понравилась спокойная правильность, с какою солнце с своей вышины скатывалось к краю Земли, с какою высыпали звезды на небо, сперва большие, потом маленькие, пока все небо не заискрилось и не засверкало, с какою медленно нарастала темнота, с какою в свой час вышла розовая луна, сперва немного
ржавая, потом блестящая, с какою поплыла она по пути, освобожденному и согретому солнцем.
Что-то стучало между ними и скрипело
ржавым скрипом, что-то отрывисто шаркало:
было похоже на толпу пьяных, глупых, бестолково блуждающих людей.
Мебель в зале
была некрашеная, срубленная, очевидно, плотником; на стенах висели ружья, ягдташи, нагайки, и вся эта старая дрянь давно уже
заржавела и казалась серой от пыли.
— Нет, лучше привяжем его к камню, да свалим в волны, а то нож так
заржавеет в крови его, что не ототрешь никакими заговорами. Страшно
будет опоясаться им, как зельем.
Прошло томительных полчаса, пока наконец, после неимоверных усилий и множества проб всевозможных отмычек, тяжелый замок
был отперт. Но он так
заржавел в петле, на которой
был надет железный болт, что его пришлось выбивать молотком. Этим же молотком пришлось расшатывать болт. Удары молотка звучно раздавались по княжескому парку и отдавались гулким эхом внутри беседки.
Дрожа, с напряжением подбирая русские слова, которых он знал немного, и заикаясь, татарин заговорил о том, что не приведи бог захворать на чужой стороне, умереть и
быть зарытым в холодной
ржавой земле, что если бы жена приехала к нему хотя на один день и даже на один час, то за такое счастье он согласился бы принять какие угодно муки и благодарил бы бога. Лучше один день счастья, чем ничего.
На Миллионной вошли в ворота большого — не сказать двора, не сказать сада. Среди высоких сосен и берез
были разбросаны домики в три-четыре окна. Юрка, бледный, шел уверенною дорогою к почерневшему домику с
ржавой крышей.
— Отчего вы так грустны? — говорил Павел, как заклинание, как мольбу о пощаде; но бессильна она
была перед новыми, еще смутными, но уже знакомыми и страшными образами. Как гнилой туман над
ржавым болотом, поднимались они из этой черной ямы, и разбуженная память властно вызывала все новые и новые картины.