Неточные совпадения
В воротах с ними встретился
Лакей, какой-то буркою
Прикрытый: «Вам кого?
Помещик за границею,
А управитель при смерти!..» —
И спину показал.
Крестьяне наши прыснули:
По всей спине дворового
Был нарисован лев.
«Ну, штука!» Долго спорили,
Что за наряд диковинный,
Пока Пахом догадливый
Загадки не
решил:
«Холуй хитер: стащит ковер,
В ковре дыру проделает,
В дыру просунет голову
Да и гуляет так...
Луга-то (эти самые),
Да водка, да с три короба
Посулов то и сделали,
Что мир
решил помалчивать
До смерти старика.
Какой из этих двух вариантов заслуживает большего доверия —
решить трудно; но справедливость требует сказать,
что атрофирование столь важного органа, как голова, едва ли могло совершиться в такое короткое время.
Наконец страшный момент настал. После недолгих колебаний он
решил так: сначала разрушить город, а потом уже приступить и к реке. Очевидно, он еще надеялся,
что река образумится сама собой.
Дома он через минуту уже
решил дело по существу. Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига были обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так как не было той силы в природе, которая могла бы убедить прохвоста в неведении
чего бы то ни было, то в этом случае невежество являлось не только равносильным знанию, но даже в известном смысле было прочнее его.
Но словам этим не поверили и
решили: сечь аманатов до тех пор, пока не укажут, где слобода. Но странное дело!
Чем больше секли, тем слабее становилась уверенность отыскать желанную слободу! Это было до того неожиданно,
что Бородавкин растерзал на себе мундир и, подняв правую руку к небесам, погрозил пальцем и сказал...
Она
решила,
что малую часть приданого она приготовит всю теперь, большое же вышлет после, и очень сердилась на Левина за то,
что он никак не мог серьезно ответить ей, согласен ли он на это или нет.
— Я не знаю, — отвечал он, не думая о том,
что говорит. Мысль о том,
что если он поддастся этому ее тону спокойной дружбы, то он опять уедет ничего не
решив, пришла ему, и он решился возмутиться.
Точно так же я должен буду
решать,
что должен делать с ней.
Получив письмо Свияжского с приглашением на охоту, Левин тотчас же подумал об этом, но, несмотря на это,
решил,
что такие виды на него Свияжского есть только его ни на
чем не основанное предположение, и потому он всё-таки поедет. Кроме того, в глубине души ему хотелось испытать себя, примериться опять к этой девушке. Домашняя же жизнь Свияжских была в высшей степени приятна, и сам Свияжский, самый лучший тип земского деятеля, какой только знал Левин, был для Левина всегда чрезвычайно интересен.
Но в семье она — и не для того только, чтобы показывать пример, а от всей души — строго исполняла все церковные требования, и то,
что дети около года не были у причастия, очень беспокоило ее, и, с полным одобрением и сочувствием Матрены Филимоновны, она
решила совершить это теперь, летом.
Он иронически улыбнулся, поглядев на вороного рысака и уже
решив в своем уме,
что этот вороной в шарабане хорош только на проминаж и не пройдет сорока верст в жару в одну упряжку.
День скачек был очень занятой день для Алексея Александровича; но, с утра еще сделав себе расписанье дня, он
решил,
что тотчас после раннего обеда он поедет на дачу к жене и оттуда на скачки, на которых будет весь Двор и на которых ему надо быть. К жене же он заедет потому,
что он
решил себе бывать у нее в неделю раз для приличия. Кроме того, в этот день ему нужно было передать жене к пятнадцатому числу, по заведенному порядку, на расход деньги.
Портрет Анны, одно и то же и писанное с натуры им и Михайловым, должно бы было показать Вронскому разницу, которая была между ним и Михайловым; но он не видал ее. Он только после Михайлова перестал писать свой портрет Анны,
решив,
что это теперь было излишне. Картину же свою из средневековой жизни он продолжал. И он сам, и Голенищев, и в особенности Анна находили,
что она была очень хороша, потому
что была гораздо более похожа на знаменитые картины,
чем картина Михайлова.
— Обещание дано было прежде. И я полагал,
что вопрос о сыне
решал дело. Кроме того, я надеялся,
что у Анны Аркадьевны достанет великодушия… — с трудом, трясущимися губами, выговорил побледневший Алексей Александрович.
«Разумеется, я скажу,
что Бетси прислала меня спросить, приедет ли она на скачки. Разумеется, поеду»,
решил он сам с собой, поднимая голову от книги. И, живо представив себе счастье увидать ее, он просиял лицом.
Но, пробыв два месяца один в деревне, он убедился,
что это не было одно из тех влюблений, которые он испытывал в первой молодости;
что чувство это не давало ему минуты покоя;
что он не мог жить, не
решив вопроса: будет или не будет она его женой; и
что его отчаяние происходило только от его воображения,
что он не имеет никаких доказательств в том,
что ему будет отказано.
«Да, я распоряжусь»,
решила она и, возвращаясь к прежним мыслям, вспомнила,
что что-то важное душевное было не додумано еще, и она стала вспоминать,
что̀. «Да, Костя неверующий», опять с улыбкой вспомнила она.
Они потолковали и
решили,
что надо ехать Петрицкому и Кедрову с Вронским к этому титулярному советнику извиняться.
Потом, вспоминая брата Николая, он
решил сам с собою,
что никогда уже он не позволит себе забыть его, будет следить за ним и не выпустит его из виду, чтобы быть готовым на помощь, когда ему придется плохо.
С той минуты, как Алексей Александрович понял из объяснений с Бетси и со Степаном Аркадьичем,
что от него требовалось только того, чтоб он оставил свою жену в покое, не утруждая ее своим присутствием, и
что сама жена его желала этого, он почувствовал себя столь потерянным,
что не мог ничего сам
решить, не знал сам,
чего он хотел теперь, и, отдавшись в руки тех, которые с таким удовольствием занимались его делами, на всё отвечал согласием.
—
Что я могу
решить одна?
Во-первых, с этого дня он
решил,
что не будет больше надеяться на необыкновенное счастье, какое ему должна была дать женитьба, и вследствие этого не будет так пренебрегать настоящим.
— Ну, Костя, теперь надо
решить, — сказал Степан Аркадьич с притворно-испуганным видом, — важный вопрос. Ты именно теперь в состоянии оценить всю важность его. У меня спрашивают: обожженные ли свечи зажечь или необожженные? Разница десять рублей, — присовокупил он, собирая губы в улыбку. — Я
решил, но боюсь,
что ты не изъявишь согласия.
Она смутно
решила себе в числе тех планов, которые приходили ей в голову, и то,
что после того,
что произойдет там на станции или в именьи графини, она поедет по Нижегородской дороге до первого города и останется там.
Он знал,
что между им и ею не может и не должно быть тайн, и потому он
решил,
что так должно; но он не дал себе отчета о том, как это может подействовать, он не перенесся в нее.
Это было одно из того,
что он
решил сказать ей. Он решился сказать ей с первых же дней две вещи — то,
что он не так чист, как она, и другое —
что он неверующий. Это было мучительно, но он считал,
что должен сказать и то и другое.
Алексей Александрович
решил,
что поедет в Петербург и увидит жену. Если ее болезнь есть обман, то он промолчит и уедет. Если она действительно больна при смерти и желает его видеть пред смертью, то он простит ее, если застанет в живых, и отдаст последний долг, если приедет слишком поздно.
— Ну, доктор,
решайте нашу судьбу, — сказала княгиня. — Говорите мне всё. «Есть ли надежда?» — хотела она сказать, но губы ее задрожали, и она не могла выговорить этот вопрос. — Ну
что, доктор?…
Он не сбирался уезжать на другой день, но теперь
решил,
что уедет рано утром домой.
Он
решил,
что необходимо объясниться с ней.
Он считал переделку экономических условий вздором, но он всегда чувствовал несправедливость своего избытка в сравнении с бедностью народа и теперь
решил про себя,
что, для того чтобы чувствовать себя вполне правым, он, хотя прежде много работал и нероскошно жил, теперь будет еще больше работать и еще меньше будет позволять себе роскоши.
Левин ничего не ответил. Выйдя в коридор, он остановился. Он сказал,
что приведет жену, но теперь, дав себе отчет в том чувстве, которое он испытывал, он
решил,
что, напротив, постарается уговорить ее, чтоб она не ходила к больному. «За
что ей мучаться, как я?» подумал он.
Раз
решив сам с собою,
что он счастлив своею любовью, пожертвовал ей своим честолюбием, взяв, по крайней мере, на себя эту роль, — Вронский уже не мог чувствовать ни зависти к Серпуховскому, ни досады на него за то,
что он, приехав в полк, пришел не к нему первому. Серпуховской был добрый приятель, и он был рад ему.
В конце зимы в доме Щербацких происходил консилиум, долженствовавший
решить, в каком положении находится здоровье Кити и
что нужно предпринять для восстановления ее ослабевающих сил.
Весь день этот, за исключением поездки к Вильсон, которая заняла у нее два часа, Анна провела в сомнениях о том, всё ли кончено или есть надежда примирения и надо ли ей сейчас уехать или еще раз увидать его. Она ждала его целый день и вечером, уходя в свою комнату, приказав передать ему,
что у нее голова болит, загадала себе: «если он придет, несмотря на слова горничной, то, значит, он еще любит. Если же нет, то, значит, всё конечно, и тогда я
решу,
что мне делать!..»
Одно верно,
что эта ночь
решила мою судьбу.
— Всё-таки ты будешь у Арсения, поговори с ним; он тебе скажет,
что мы
решили.
Адвокат почтительно поклонился, выпустил из двери клиента и, оставшись один, отдался своему радостному чувству. Ему стало так весело,
что он, противно своим правилам, сделал уступку торговавшейся барыне и перестал ловить моль, окончательно
решив,
что к будущей зиме надо перебить мебель бархатом, как у Сигонина.
Оставшись одна, Долли помолилась Богу и легла в постель. Ей всею душой было жалко Анну в то время, как она говорила с ней; но теперь она не могла себя заставить думать о ней. Воспоминания о доме и детях с особенною, новою для нее прелестью, в каком-то новом сиянии возникали в ее воображении. Этот ее мир показался ей теперь так дорог и мил,
что она ни за
что не хотела вне его провести лишний день и
решила,
что завтра непременно уедет.
— Нет, ничего не будет, и не думай. Я поеду с папа гулять на бульвар. Мы заедем к Долли. Пред обедом тебя жду. Ах, да! Ты знаешь,
что положение Долли становится решительно невозможным? Она кругом должна, денег у нее нет. Мы вчера говорили с мама и с Арсением (так она звала мужа сестры Львовой) и
решили тебя с ним напустить на Стиву. Это решительно невозможно. С папа нельзя говорить об этом… Но если бы ты и он…
Левин подошел к брату. Ничего не ловилось, но Сергей Иванович не скучал и казался в самом веселом расположении духа. Левин видел,
что, раззадоренный разговором с доктором, он хотел поговорить. Левину же, напротив, хотелось скорее домой, чтобы распорядиться о вызове косцов к завтрему и
решить сомнение насчет покоса, которое сильно занимало его.
Левин чувствовал,
что брат Николай в душе своей, в самой основе своей души, несмотря на всё безобразие своей жизни, не был более неправ,
чем те люди, которые презирали его. Он не был виноват в том,
что родился с своим неудержимым характером и стесненным чем-то умом. Но он всегда хотел быть хорошим. «Всё выскажу ему, всё заставлю его высказать и покажу ему,
что я люблю и потому понимаю его»,
решил сам с собою Левин, подъезжая в одиннадцатом часу к гостинице, указанной на адресе.
«Эта холодность — притворство чувства, — говорила она себе. — Им нужно только оскорбить меня и измучать ребенка, а я стану покоряться им! Ни за
что! Она хуже меня. Я не лгу по крайней мере». И тут же она
решила,
что завтра же, в самый день рожденья Сережи, она поедет прямо в дом мужа, подкупит людей, будет обманывать, но во
что бы ни стало увидит сына и разрушит этот безобразный обман, которым они окружили несчастного ребенка.
Она приехала с намерением пробыть два дня, если поживется. Но вечером же, во время игры, она
решила,
что уедет завтра. Те мучительные материнские заботы, которые она так ненавидела дорогой, теперь, после дня проведенного без них, представлялись ей уже в другом свете и тянули ее к себе.
— Знаешь, на меня нашло почти вдохновение, — говорила она. — Зачем ждать здесь развода? Разве не все равно в деревне? Я не могу больше ждать. Я не хочу надеяться, не хочу ничего слышать про развод. Я
решила,
что это не будет больше иметь влияния на мою жизнь. И ты согласен?
Получив от лакея Сергея Ивановича адрес брата, Левин тотчас же собрался ехать к нему, но, обдумав,
решил отложить свою поездку до вечера. Прежде всего, для того чтобы иметь душевное спокойствие, надо было
решить то дело, для которого он приехал в Москву. От брата Левин поехал в присутствие Облонского и, узнав о Щербацких, поехал туда, где ему сказали,
что он может застать Кити.
Когда Алексей Александрович
решил сам с собою,
что нужно переговорить с женою, ему казалось это очень легко и просто; но теперь, когда он стал обдумывать это вновь возникшее обстоятельство, оно показалось ему очень сложным и затруднительным.
Еще бывши женихом, он был поражен тою определенностью, с которою она отказалась от поездки за границу и
решила ехать в деревню, как будто она знала что-то такое,
что нужно, и кроме своей любви могла еще думать о постороннем.
Они говорили об общих знакомых, вели самый ничтожный разговор, но Кити казалось,
что всякое сказанное ими слово
решало их и ее судьбу.