Неточные совпадения
Почти полвека стояла зрячая Фемида, а может быть, и до сего времени уцелела как памятник старины в том же виде. Никто не обращал внимания на нее, а когда один газетный
репортер написал об этом заметку в либеральную
газету «Русские ведомости», то она напечатана не была.
— Напрасно ждете. Их вы не увидите, — заявил вошедший в комнату
репортер одной
газеты.
Подхалимов,
репортер русской
газеты «И шило бреет».
И вдруг меня осенила мысль: скажусь
репортером от
газеты"И шило бреет"и явлюсь побеседовать.
Репортер, поверивший старому литератору, напечатал то и другое известие в воскресном номере своей
газеты.
За тридцать лет он не переменился сам в себе до мелочей, даже и в то время, когда стал из голодного
репортера благодаря своей
газете миллионером.
Газета «Голос Москвы», издававшаяся года за два до «Здоровья», памятна для меня тем, что в ней Влас Михайлович Дорошевич прямо с гимназической скамьи начал свою литературную карьеру
репортером. Его ввел в печать секретарь редакции «Голоса Москвы» Андрей Павлович Лансберг.
Тому и другому пришлось оставить сотрудничество после следующего случая: П.И. Кичеев встретил в театре
репортера «Русского курьера», которому он не раз давал сведения для
газеты, и рассказал ему, что сегодня лопнул самый большой колокол в Страстном монастыре, но это стараются скрыть, и второе, что вчера на Бронной у модистки родились близнецы, сросшиеся между собою спинами, мальчик и девочка, и оба живы-здоровы, и врачи определили, что они будут жить.
— Федор Константинович, я к вам по важному делу. Губернатор Василий Степанович (Перфильев) сердится очень на
газету. Что у вас за
репортеры!
— Так, газетный репортеришко! — говорили некоторые чуть не с презрением, забывая, что
репортером начинал свою деятельность Диккенс, не хотели думать, что знаменитый Стенли, открывший неизвестную глубь Африки, был
репортером и открытие совершил по поручению
газеты; репортерствовал В.М. Дорошевич, посетивший Сахалин, дав высокохудожественные, но репортерские описания страшного по тем временам острова.
Газета «Sun», одна из наиболее распространенных, обещала самое подробное описание митинга в нескольких его фазах, для чего каждые полчаса должно было появляться специальное прибавление. Один из
репортеров был поэтому командирован ранним утром, чтобы дать заметку: «Центральный парк перед началом митинга».
Несколько дней
газеты города Нью-Йорка, благодаря лозищанину Матвею, работали очень бойко. В его честь типографские машины сделали сотни тысяч лишних оборотов, сотни
репортеров сновали за известиями о нем по всему городу, а на площадках, перед огромными зданиями
газет «World», «Tribune», «Sun», «Herald», толпились лишние сотни газетных мальчишек. На одном из этих зданий Дыма, все еще рыскавший по городу в надежде встретиться с товарищем, увидел экран, на котором висело объявление...
Работа в
газете шла чередом. Я уже привык к ней и относился к печатным строчкам с гонорарной точки зрения. Во всяком случае, работа была интересная и очень полезная, потому что вводила в круг новых знаний и новых людей. Своих товарищей-репортеров я видал очень редко, за исключением неизменного Фрея. «Академия» попрежнему сходилась в трактире Агапыча или в портерной. Прихожу раз утром, незадолго до масленицы, с отчетом в трактир.
Шустрый молодой человек оказался представителем большой распространенной
газеты и поэтому держал себя с соответствующим апломбом. Затем явились еще два
репортера — один прилизанный, чистенький, точно накрахмаленный, а другой суровый, всклокоченный, с припухшими веками. Это уже было свое общество, и я сразу успокоился.
На суде в качестве
репортера от петербургской
газеты присутствовал Антон Чехов, писавший прекрасные отчеты.
Кроме меня, в
газете были еще
репортеры, и иногда приходилось нам встречаться на происшествиях. В таких случаях право на гонорар оставалось за тем, кто раньше сообщит в редакцию или кто первый явится.
Репортерскую школу я прошел у Пастухова суровую. Он был
репортер, каких до него не было, и прославил свою
газету быстротой сведений о происшествиях.
Петр Платонович Мещерский, которого жандарм называл «князем», был действительно потомок обедневшей княжеской семьи. Прекрасно образованный, он существовал переводами, литературным заработком, гонораром за свои пьесы и был некоторое время мировым судьей. Его камеру охотно посещали газетные
репортеры, находившие интересный материал для
газет.
По этому же поводу в
газете"Истинный Российский Пенкосниматель"говорится следующее:"В литературе нашей много наделал шуму вопрос: следует ли отметчиков и газетных
репортеров считать членами"Вольного Союза Пенкоснимателей"?
В передовой статье, напечатанной об этом предмете в
газете"Старейшая Всероссийская Пенкоснимательница", сказано:"Газетный
репортер есть, так сказать, первообраз истинного литературного пенкоснимателя, от которого все прочие (ученые, публицисты, беллетристы и проч.) заимствуют свои главные типические особенности.
Вообще, когда она стала ходить, как девочка, по митингам и собраниям, и ее любезно проводили в первые ряды? Даже в
газету раз попала, и
репортер придавал ее появлению на митинге очень большое значение, одобрял ее и называл «генеральша Н.». Тогда же по поводу заметки очень смеялись над нею дети.
Один
репортер местной
газеты, Сашкин знакомый, уговорил как-то профессора музыкального училища пойти в Гамбринус послушать тамошнего знаменитого скрипача. Но Сашка догадался об этом и нарочно заставил скрипку более обыкновенного мяукать, блеять и реветь. Гости Гамбринуса так и разрывались от смеха, а профессор сказал презрительно...
Да. Так вот. Давеча я вам назвался бывшим студентом, но это все неправда. Просто увидел, что вы — человек интеллигентный, и думаю: он всего скорее клюнет на студента. И стрельнул. Но вы обошлись со мной по-благородному, и потому я с вами буду совершенно откровенно… Был я в университете только один раз в жизни, и то на археологическом съезде, когда служил
репортером в
газете. Был, не утаю, сильно намочившись, и что там такое бормотали, ничего не понял. О каких-то каменных бабах какого-то периода…
Он был и в Индии, занимался торговлей в Китае, но неудачно; потом поехал в Гаванну служить на одной сигарной фабрике, оттуда перебрался в Калифорнию, был
репортером и затем редактором
газеты и — авантюрист в душе, жаждущий перемен, — приехал на Сандвичевы острова, в Гонолулу, понравился королю и скоро сделался первым министром с жалованьем в пять тысяч долларов и, как говорили, был очень хороший первый министр и честный человек.
Не прошло и пяти минут, как уже на корвет явились разные комиссионеры, поставщики, портные, китайцы-прачки, и весь стол кают-компании был завален объявлениями всевозможных магазинов. Не замедлили явиться и
репортеры калифорнийских
газет за сведениями. Они осматривали корвет во всех подробностях, расспрашивали о России, записали все фамилии офицеров и, выпив по бокалу шампанского, уехали.
На другое утро любезные американцы прислали всем именные билеты на право свободного входа во все клубы, библиотеки, музеи и т.д., а
репортеры прислали номера
газет, в которых были напечатаны подробные отчеты о корвете с более или менее правдоподобными сведениями о России и с перевранными фамилиями офицеров.
Но все-таки эти сборища у Сарсе были мне полезны для дальнейшего моего знакомства с Парижем. У него же я познакомился и с человеком, которому судьба не дальше как через три года готовила роль ни больше ни меньше как диктатора французской республики под конец Франко-прусской войны. А тогда его знали только в кружках молодых литераторов и среди молодежи Латинского квартала. Он был еще безвестный адвокат и ходил в Палату простым
репортером от
газеты «Temps». Сарсе говорит мне раз...
Я не заметил ни одной известности политического или литературного мира. Конечно, были газетные
репортеры, и на другой день в нескольких оппозиционных
газетах появились сочувственные некрологи, но проводы А.И. не имели и одной сотой торжественности и почета, с которыми парижская интеллигенция проводила тело Тургенева тринадцать лет спустя.
Узнав по дороге, что я пишу в
газете, он предложил мне ввести меня в кулуары, в Salle des pas perdus, куда я еще не проникал, а попадал только в трибуны прессы. Сам он, при малой адвокатской практике, состоял парламентским
репортером от
газеты"Temps", тогда хотя и либеральной и оппозиционной, однако весьма умеренной.
— Как же мне не плакать? — говорит моя незнакомка. — Вы посудите: сегодня нам нужно платить за квартиру, а мой балбес-муженек дал в
газеты только 60 строчек! Ну, разве мы можем так жить? Вчера он написал ровно на 11 руб. 40 коп., а сегодня я едва насчитала три рубля! Ну не несчастна ли я? Нет, и злой татарке не пожелаю быть женой
репортера! Он негодяй! мерзавец! Вместо того, чтобы работать, у Саврасенкова сидит! Постой же, придешь ты!..
В этот момент в залу не вошел, а буквально влетел
репортер и рецензент одной из самых распространенных в Петербурге
газет мелкой прессы, Марк Иванович Вывих. Это был высокий, стройный молодой человек, блондин, со слегка одутловатым лицом, в синих очках.
— Небывалый скандал! И в
газетах некоторые
репортеры… — говорил он картаво, растягивая слова, — полиберальничали и написали, что шикающих было два-три человека… Il y avait une minorité, presque la moitié… [Было подавляющее меньшинство, почти половина… (фр.).]