Неточные совпадения
«Только при таком решении я поступаю и сообразно с
религией, — сказал он себе, — только при этом решении я не отвергаю от себя преступную жену, а
даю ей возможность исправления и даже — как ни тяжело это мне будет — посвящаю часть своих сил на исправление и спасение ее».
Хотя Алексей Александрович и знал, что он не может иметь на жену нравственного влияния, что из всей этой попытки исправления ничего не выйдет, кроме лжи; хотя, переживая эти тяжелые минуты, он и не подумал ни разу о том, чтоб искать руководства в
религии, теперь, когда его решение совпадало с требованиями, как ему казалось,
религии, эта религиозная санкция его решения
давала ему полное удовлетворение и отчасти успокоение.
Конфликт создается ложными притязаниями науки на верховенство над человеческой жизнью, на способность авторитетно разрешать вопросы
религии, философии, морали, на способность
давать директивы для творчества духовной культуры.
«Москвитянин» в некоторых статьях
дал торжественное доказательство, до чего может дойти при таланте содомизм философии и
религии.
Привычка к оружию, необходимая для сибиряка, повсеместна; привычка к опасностям, к расторопности сделала сибирского крестьянина более воинственным, находчивым, готовым на отпор, чем великорусского.
Даль церквей оставила его ум свободнее от изуверства, чем в России, он холоден к
религии, большей частью раскольник. Есть дальние деревеньки, куда поп ездит раза три в год и гуртом накрещивает, хоронит, женит и исповедует за все время.
Мне было около пятнадцати лет, когда мой отец пригласил священника
давать мне уроки богословия, насколько это было нужно для вступления в университет. Катехизис попался мне в руки после Вольтера. Нигде
религия не играет такой скромной роли в деле воспитания, как в России, и это, разумеется, величайшее счастие. Священнику за уроки закона божия платят всегда полцены, и даже это так, что тот же священник, если
дает тоже уроки латинского языка, то он за них берет дороже, чем за катехизис.
Наука вообще, в частности историческая науки,
дает превосходные исследования о
религии, о мистике, о Пифагоре, например, или о бл. Августине.
— К чему вы мне все это говорите! — перебил его уже с некоторою досадой Неведомов. — Вы очень хорошо знаете, что ни вашему уму, ни уму Вольтера и Конта, ни моему собственному даже уму не уничтожить во мне тех верований и образов, которые
дала мне моя
религия и создало воображение моего народа.
— Такая же, как между всякой философией и
религией: первая учит познавать сущность вещей посредством разума, а
религия преподает то, что сказано в божественном откровении; но путь в достижении того и другого познания в мистицизме иной, чем в других философских системах и в других вероучениях, или, лучше сказать, оба эти пути сближены у мистиков: они в своей философии ум с его постепенным ходом, с его логическими выводами ставят на вторую ступень и
дают предпочтение чувству и фантазии, говоря, что этими духовными орудиями скорее и вернее человек может достигнуть познания сущности мирового бытия и что путем ума человек идет черепашьим шагом, а чувством и созерцанием он возлетает, как орел.
— Oui, mon ami, la patrie — vous devez la porter dans votre coeur! Да, мой друг, отечество — вы должны носить его в своем сердце! A прежде всего дворянский долг, а потом нашу прекрасную православную
религию (si tu veux, je te donnerai une lettre pour l'excellent abbe Guete если хочешь, я тебе
дам письмо к милейшему аббату Гете.). Без этих трех вещей — что мы такое? Мы путники или, лучше сказать, пловцы…
— Да, он красноречив.
Религия в твоем положении может
дать тебе утешение. Но ты ведь должен знать Игнатия Брянчанинова — он твой товарищ.
Туманная, наклонная к созерцанию и мистицизму фантазия германских народов развернулась во всем своем бесконечном характере, приняв в себя и переработав христианство; но с тем вместе она придала
религии национальный цвет, и христианство могло более
дать, нежели романтизм мог взять; даже то, что было взято ею, взято односторонно и, развившись — развилось на счет остальных сторон.
«Мне это все равно, — я
религии не признаю; а если можете пять рублей мне занять, так я поеду, потому что она мне сулила
дать школу».
Говоря о примирении искусства с
религией, он всеми словами и действиями своими доказывает, что художник погиб в нем;
дай бог, чтобы это было только на время…
5) Основатель разумной системы деятельно помогал Беллю и Ланкастеру в утверждении их планов воспитания. Он
дал первому в несколько раз более тысячи фунтов стерлингов. «Национальному комитету» доктора Белля он
дал 500 фунтов и предлагал подписать 1000, если эти народные школы будут открыты для всех детей, без различия сословий и
религий. О предложении этом спорили в комитете два дня, и оно было отвергнуто весьма ничтожным большинством голосов. (См. протоколы комитета.)
Еще дальше идет Беха-Улла [Беха-улла Мирза Хуссейн Али — основатель бехаизма, иранского религиозно-политического течения, возникшего в середине XIX в. уже после подавления восстания бабидов и ориентированного на соединение науки и
религии, отрицавшего религиозный и национальный фанатизм мусульманского Востока.], автор «Китабе-Акдес», в своей беседе с Э. Г. Броуном: «Мы же
даем, — говорит он, — чтобы все народы пришли к единой вере, и люди стали братьями; чтобы рознь религиозная перестала существовать и уничтожено было различие национальностей.
Говорили также, что эту поездку в монастырь Модест Алексеич, как человек с правилами, затеял, собственно, для того, чтобы
дать понять своей молодой жене, что и в браке он отдает первое место
религии и нравственности.
Религия, которой нечего
дать,
дает векселя на жизнь после смерти.
Религиозный опыт каждого отдельного человека не
дает ощутить всю полноту
религии, однако обычно бывает достаточно живого касания к религиозной реальности, которое дается верою, в одном только месте, и тогда принимается, как постулат, как надежда, как путь, и все остальное содержание
религии, все ее обетования.
Даже для поверхностного «психологического» исследования
религии все это
дает драгоценнейший материал, однако, почти нетронутый.
В сравнении с таким отсутствием религиозного вкуса нельзя не отметить относительной проницательности у Гегеля, который в «Философии
религии»
дает высокую оценку значению «культа», а в его составе, конечно, и молитвы [См.: Гегель.
Ибо чувство само по себе, чистое чувство, совершенно не способно
дать то, без чего нет и не может быть
религии: ЕСИ, ощутить Бога, связь с которым и есть
религия.
Итак, в самой общей форме можно
дать такое определение
религии:
религия есть опознание Бога и переживание связи с Богом.
Поэтому между разными
религиями здесь все-таки оказывалось возможным и сближение, слияние, «синкретизм» [«Потому что Бог во Христе примирил с Собою мир, не вменяя людям преступлений их, и
дал нам слово примирения» (2 Кор. 5:19).
«Тайной» в обычном смысле не является природа Божия, — говорит Гегель, выдавая в этих словах основную тайну своего собственного (да и Шеллингова) философствования, — и менее всего в христианской
религии: здесь Бог
дал познать себя, показал, что Он есть; здесь Он раскрыт.
Баадер противопоставляет творение и эманацию (2, 89, ib.) и видит пантеизм в объединении Бога с творением, считая ложным, противоречащим всякой
религии утверждением, что «Бог
дает себе содержание лишь чрез творение, и что всеопределяющее определяет, наполняет, осуществляет себя лишь чрез акт творения, становясь действительным Богом из того, что не есть Бог» (I, 396, ib. 119).
Практическое устремление
религии Abgeschiedenheit есть буддийская нирвана, не только акосмизм, но и антикосмизм: вырваться из мира, который возникает чрез раздвоение твари и Бога, в изначальное божественное ничто. Очевидно, это воззрение не
дает места идее истории, мирового процесса, мирового свершения: идеал восстановления первоначального состояния, апокатастасйс, есть здесь голое отрицание мира.
Христианство вполне удерживает серьезный и трагический характер, свойственный вообще
религии, и даже больше, чем всякая другая
религия,
дает оно почувствовать горечь мира, вселяет в отношении к нему известную безочарованность, а вместе и заставляет ощутить степень удаления человека от Бога.
Сказанное
дает основание и для суждения о пределах религиозного гнозиса, или вообще о гностическом направлении в
религии, которое всегда существовало, в настоящее же время проявляется с наибольшею силой, с одной стороны, в метафизическом рационализме, а с другой — в так называемом теософическом движении, точнее, в современном оккультизме.
Интуиция тварности, имеющая столь первостепенное значение в
религии, вообще с трудом переводится на язык религиозной философии, ибо последней здесь приходится не «дедуцировать» понятия, но
давать лишь философский пересказ религиозного переживания.
В самом деле, каким же образом может оказаться иудейство
религией Отца, если оно не знает Сына, который и принес в мир откровение об Отце, «показал в Себе Отца», явил Его людям,
дал им «область быть чадами Божиими», научил их молиться: «Отче наш», «Авва Отче»?
— Признаться, надоело, святой отец… Вы напрасно только потратили столько красноречия… Поберегите его для анамитов… И — извините, господа, — я ведь слушал вас только для того, чтобы посмотреть, как вы улавливаете души. Но моей вы не уловите,
даю вам слово, и ни в чем меня не убедили… Поверьте, что порядочные люди не меняют
религии, как перчатки… Спокойной ночи, святые отцы!
А патер все страстнее и страстнее говорил о католической
религии, о папе, о тех утешениях и радостях, которые
дает католичество, и как бы мимоходом делал неодобрительные отзывы о «схизме», сетуя, что схизматики, разумея под ними православных, не просветлены истинным учением.
Водопьянов ловко подбирал доводы к своим положениям; история гражданская и библейская
давала ему бездну примеров участия неизвестных нам сил в делах смертных, причем он с удивительною памятливостью перечислял эти явления; в философии разных эпох он черпал доказательства вечности духа и неземного его происхождения; в
религиях находил сходство со спиритскими верованиями.
—
Дай мне договорить: ты не права; христианская
религия не кладет никаких границ великодушию. Конечно, есть чувства… есть вещи… которыми возмущается натура и… я понимаю твои затруднения! Но пойми же меня: разве бы ты не рвалась к Подозерову, если б он был в несчастии, в горе, в болезни?
Лишь ортодоксальный диалектический материализм
дает единственно верное понимание сущности всякой
религии.
Он сам хочет быть
религией, идущей на смену христианству, он претендует ответить на религиозные запросы человеческой души,
дать смысл жизни.
Ленин
дает свое определение
религии, скорее демагогическое, чем научное: «
Религия есть один из видов духовного гнета, лежащего везде и повсюду на народных массах, задавленных вечной работой на других, нуждою и одиночеством».
Именно Достоевский много
дает для христианства будущего, для торжества вечного Евангелия,
религии свободы и любви.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который
давала Элен, на своей даче на Каменном Острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными, блестящими глазами, обворожительный m-r de Jobert, un Jésuite à robe courte, [г-н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к Богу, к Христу, к сердцу Божьей Матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною, католическою
религией.
Что же я с ним сотворю теперь? возьму ли я у него эту
религию и разобью ее, когда другой, лучшей и сладостнейшей, я лишен возможности
дать ему, доколе «слова путают смысл смертного», а дел, для пленения его, показать невозможно?