Неточные совпадения
Это
миф о суверенитете в
религиозной области, это
миф о папской непогрешимости или
миф о сборе епископов.
1:23.], как главная тема христианской проповеди, могла явиться только из полноты
религиозного откровения, как «
миф» в положительном значении этого слова, и лишь в дальнейшем из этого зерна выросла система догматов учения церкви.
Здесь в законные права вступает
религиозная интуиция или вера: о нездешних корнях нашего бытия нам может поведать только откровение, неизбежно выливающееся в форму
мифа, который затем уже может получить и философскую обработку, быть положен в основу философемы.
Миф возникает из
религиозного переживания, почему и мифотворчество предполагает не отвлеченное напряжение мысли, но некоторый выход из себя в область бытия божественного, некое богодейство, — другими словами,
миф имеет теургическое происхождение и теургическое значение [По определению В. С. Соловьева, задача «свободной теургии» — «осуществление человеком божественных сил в самом реальном бытии природы» (Соловьев В. С. Соч.
Возвращаясь к нашей исходной проблеме — возможна ли
религиозная философия и как она возможна, — мы должны настойчиво указать, что если действительно в основе философствования лежит некое «умное ведение», непосредственное, мистически-интуитивное постижение основ бытия, другими словами, своеобразный философский
миф, хотя и не имеющий яркости и красочности
религиозного, то всякая подлинная философия мифична и постольку религиозна, и потому невозможна иррелигиозная, «независимая», «чистая» философия.
Между живым
религиозным мифом-догматом и его догматом-формулой имеется поэтому заведомое несоответствие, подобное тому, какое существует между каталогом художественного хранилища и произведениями, в нем перечисленными, или программой концерта и самим музыкальным исполнением.
В таком случае человеческая история, не переставая быть историей, в то же время мифологизируется, ибо постигается не только в эмпирическом, временном выражении своем, но и ноуменальном, сверхвременном существе; так наз. священная история, т. е. история избранного народа Божия, и есть такая мифологизированная история: события жизни еврейского народа раскрываются здесь в своем
религиозном значении, история, не переставая быть историей, становится
мифом.
Религиозное переживание несовершенно, незаконченно, пока оно не выразилось и слове,
миф не отчетлив, пока из него не родилась мысль.
В богослужебном ритуале, естественно возникающем в каждой религии, символически переживается содержание
мифа, догмат становится не формулой, но живым
религиозным символом.
Можно сказать (применяя кантовский термин), что
миф есть синтетическое
религиозное суждение a priori» [Ср. с высказыванием В. И. Иванова: «
Миф есть синтетическое суждение, где сказуемое-глагол присоединено к подлежащему-символу» (Иванов В. Собр. соч.
От такого философско-художественного замысла требуется, с одной стороны, верность и точность саморефлексии в характеристике
религиозного опыта, при выявлении «
мифа», а с другой — нахождение соответственной формы, достаточно гибкой и емкой для его раскрытия.
На первое место здесь следует поставить иконографию; помимо
религиозного значения иконы, как таковой, этого мифа-вещи, в которой эмпирическая вещность таинственно соединяется с трансцендентной сущностью, она всегда имеет вполне определенное содержание, это есть мифология в красках, камне или мраморе.
Таково гносеологическое значение
мифа: параллельно с дискурсивным мышлением и наукотворчеством, рядом с художественным творчеством стоит
религиозное мифотворчество как особая, самозаконная область человеческого духа;
миф есть орудие
религиозного ведения.
Однако эта противоречивость становится совершенно естественной, если понять кантовское учение в его надлежащем смысле — не как философему, но как
миф или
религиозное постижение, ибо в противоречивом с точки зрения спекулятивной философии определении трансцендентно-имманентного, Ding an sich, именно и выражается самое существо
религиозного переживания.
К
мифу в одинаковой мере прибегают и Платон и Плотин, с той разницей, что платоновский
миф конкретнее и
религиознее, плотиновский же выглядит обесцвеченным мистической спекуляцией.
Вообще,
миф завладевает всеми искусствами для своей реализации, так что писаное слово, книга, есть в действительности лишь одно из многих средств для выражения содержания веры (и здесь выясняется
религиозная ограниченность протестантизма, который во всем церковном предании признает только книгу, хочет быть «Buch-Religion» [Книжная религия (нем.).]).
Ибо только в мысли, в слове
религиозное переживание получает определенность, преодолевается сентиментальная расплывчатость (Шлейермахер), и
мифу придается последняя чеканка; лишь в мысли и через мысль сознается окончательно его объективность и кафоличность.
Религиозные образы, реализующие и выражающие
религиозное содержание, представляют собою то, что обычно называют
мифом.
Мифу в религии принадлежит роль, аналогичная той, какая свойственна понятию или суждению в теоретической философии: от его понимания зависит оценка религиозно-догматического сознания.
Народная масса в прошлом имела свою духовную культуру, основанную на
религиозной вере, массы же в этот переходный период лишены всякой духовной культуры, и они дорожат только
мифами и символами, которые им демагогически внушены,
мифами и символами национальными и социальными, расы, нации, государства, класса и пр.