Неточные совпадения
По
жилам ходит чарочка,
Рекою льется речь.
Он думал о благополучии дружеской жизни, о том, как бы хорошо было
жить с другом на берегу какой-нибудь
реки, потом чрез эту
реку начал строиться у него мост, потом огромнейший дом с таким высоким бельведером, [Бельведер — буквально: прекрасный вид; здесь: башня на здании.] что можно оттуда видеть даже Москву и там пить вечером чай на открытом воздухе и рассуждать о каких-нибудь приятных предметах.
А что ж Онегин? Кстати, братья!
Терпенья вашего прошу:
Его вседневные занятья
Я вам подробно опишу.
Онегин
жил анахоретом;
В седьмом часу вставал он летом
И отправлялся налегке
К бегущей под горой
реке;
Певцу Гюльнары подражая,
Сей Геллеспонт переплывал,
Потом свой кофе выпивал,
Плохой журнал перебирая,
И одевался…
И вы, читатель благосклонный,
В своей коляске выписной
Оставьте град неугомонный,
Где веселились вы зимой;
С моею музой своенравной
Пойдемте слушать шум дубравный
Над безыменною
рекойВ деревне, где Евгений мой,
Отшельник праздный и унылый,
Еще недавно
жил зимой
В соседстве Тани молодой,
Моей мечтательницы милой,
Но где его теперь уж нет…
Где грустный он оставил след.
— Ай, славная монета! Ай, добрая монета! — говорил он, вертя один червонец в руках и пробуя на зубах. — Я думаю, тот человек, у которого пан обобрал такие хорошие червонцы, и часу не
прожил на свете, пошел тот же час в
реку, да и утонул там после таких славных червонцев.
Он страдал тоже от мысли: зачем он тогда себя не убил? Зачем он стоял тогда над
рекой и предпочел явку с повинною? Неужели такая сила в этом желании
жить и так трудно одолеть его? Одолел же Свидригайлов, боявшийся смерти?
— Нет, как хотите, но я бы не мог
жить здесь! — Он тыкал тросточкой вниз на оголенные поля в черных полосах уже вспаханной земли, на избы по берегам мутной
реки, запутанной в кустарнике.
— Я всего второй год здесь,
жила в Кишиневе, это тоже ужасно, Кишинев. Но здесь… Трудно привыкнуть. Такая противная, злая
река. И всем хочется революции.
— Да что же продолжать? Вот хочу ехать в деревню, к Туробоеву, он хвастается, что там, в
реке, необыкновенные окуни
живут.
В последний вечер пред отъездом в Москву Самгин сидел в Монастырской роще, над
рекою, прислушиваясь, как музыкально колокола церквей благовестят ко всенощной, — сидел, рисуя будущее свое: кончит университет, женится на простой, здоровой девушке, которая не мешала бы
жить, а
жить надобно в провинции, в тихом городе, не в этом, где слишком много воспоминаний, но в таком же вот, где подлинная и грустная правда человеческой жизни не прикрыта шумом нарядных речей и выдумок и где честолюбие людское понятней, проще.
«Как это они
живут?» — думал он, глядя, что ни бабушке, ни Марфеньке, ни Леонтью никуда не хочется, и не смотрят они на дно жизни, что лежит на нем, и не уносятся течением этой
реки вперед, к устью, чтоб остановиться и подумать, что это за океан, куда вынесут струи? Нет! «Что Бог даст!» — говорит бабушка.
Позовет ли его опекун посмотреть, как молотят рожь, или как валяют сукно на фабрике, как белят полотна, — он увертывался и забирался на бельведер смотреть оттуда в лес или шел на
реку, в кусты, в чащу, смотрел, как возятся насекомые, остро глядел, куда порхнула птичка, какая она, куда села, как почесала носик; поймает ежа и возится с ним; с мальчишками удит рыбу целый день или слушает полоумного старика, который
живет в землянке у околицы, как он рассказывает про «Пугача», — жадно слушает подробности жестоких мук, казней и смотрит прямо ему в рот без зубов и в глубокие впадины потухающих глаз.
По Лене
живут все русские поселенцы и, кроме того, много якутов: оттого все русские и здесь говорят по-якутски, даже между собою. Все их сношения ограничиваются якутами да редкими проезжими. Летом они занимаются хлебопашеством, сеют рожь и ячмень, больше для своего употребления, потому что сбывать некуда. Те, которые
живут выше по Лене, могут сплавлять свои избытки по
реке на золотые прииски, находящиеся между городами Киренском и Олекмой.
Он с ранних лет
живет в ней и четыре раза то один, то с товарищами ходил за крайние пределы ее, за Оранжевую
реку, до 20˚ (южной) широты, частью для геологических исследований, частью из страсти к путешествиям и приключениям.
Он собрал войско и расположил его лагерем у городских стен, а сам
жил на джонках и действовал с
реки.
Макомо, с братом своим Тиали, перешел на берега Чуми, притока
реки Кейскаммы, где племя Гаики
жило постоянно, с согласия пограничных начальников.
Что нам известно о хлебопашестве в этом углу Сибири, который причислен, кажется, так, из снихождения, к
жилым местам, к Якутской области? что оно не удается, невозможно; а между тем на самых свежих и новых поселениях, на
реке Мае, при выходе нашем из лодки на станции, нам первые бросались в глаза огороды и снопы хлеба, на первый раз ячменя и конопли.
М. Венюков, путешествовавший в Уссурийском крае в 1857 году, говорит, что тогда на
реке Бикин китайцев не было вовсе, а
жили только одни удэгейцы (он называет их орочонами).
В нижнем течении
река Иодзыхе принимает в себя три небольших притока: справа — Сяо-Иодзыхе длиной 19 км и слева — Дунгоу, с которой мы познакомились уже в прошлом году, и Литянгоу, по которой надлежало теперь идти А.И. Мерзлякову.
Река Сяо-Иодзыхе очень живописная. Узенькая, извилистая долинка обставлена по краям сравнительно высокими горами. По словам китайцев, в вершине ее есть мощные
жилы серебросвинцовой руды и медного колчедана.
В этот день мы вышли сравнительно поздно, потому и прошли немного. С первых же шагов Дерсу определил, что
река Холонку не
жилая, что туземцы заглядывают сюда редко и что года два назад здесь соболевали корейцы.
Около устья Уленгоу
жил удэгеец Сунцай. Это был типичный представитель своего народа. Он унаследовал от отца шаманство. Жилище его было обставлено множеством бурханов. Кроме того, он славился как хороший охотник и ловкий, энергичный и сильный пловец на лодках по быстринам
реки. На мое предложение проводить нас до Сихотэ-Алиня Сунцай охотно согласился, но при условии, если я у него простою один день.
Километрах в десяти от моря правый берег
реки скалистый и состоит из крепкого, не поддающегося разрушению гранита с многочисленными
жилами из афанита и скилита.
На опушке лиственного леса, что около болота, староверы часто находили неглубоко в земле бусы, серьги, браслеты, пуговицы, стрелы, копья и человеческие кости. Я осмотрел это место и нашел следы жилищ. На старинных морских картах при устье Амагу показаны многочисленные туземные юрты. Старик рассказывал мне, что лет 30 назад здесь действительно
жило много удэгейцев, но все они погибли от оспы. В 1870 году, по словам Боголюбского, на берегу моря, около
реки Амагу,
жило много туземцев.
Около
реки Амагу домашние пчелы могут еще
жить, но требуют за собой большого ухода.
Раньше они
жили на
реке Сунгари, откуда ради охоты переселились на
реку Нор, впадающую в Уссури.
Когда взошло солнце, мы сняли палатки, уложили нарты, оделись потеплее и пошли вниз по
реке Ляоленгоузе, имеющей вид порожистой горной речки с руслом, заваленным колодником и камнями. Километров в 15 от перевала Маака Ляоленгоуза соединяется с другой речкой, которая течет с северо-востока и которую удэгейцы называют Мыге. По ней можно выйти на
реку Тахобе, где
живут солоны. По словам Сунцая, перевал там через Сихотэ-Алинь низкий, подъем и спуск длинные, пологие.
Об этих Дыроватых камнях у туземцев есть такое сказание. Одни люди
жили на
реке Нахтоху, а другие — на
реке Шооми. Последние взяли себе жен с
реки Нахтоху, но, согласно обычаю, сами им в обмен дочерей своих не дали. Нахтохуские удэгейцы отправились на Шооми и, воспользовавшись отсутствием мужчин, силой забрали столько девушек, сколько им было нужно.
Невдалеке от устья
реки Бягаму стояла одинокая удэгейская юрта. Видно было, что в ней давно уже никто не
жил. Такие брошенные юрты, в представлении туземцев, всегда служат обиталищем злых духов.
В нижнем течении
река Иодзыхе принимает в себя три небольших притока: справа — Сяо-Иодзыхе (малая
река с омутами) длиною 16 км и слева — Дангоу (восточная долина), с которой мы познакомились уже в прошлом году, и Литянгоу, по которой надлежало теперь идти А.И. Мерзлякову.
Река Сяо-Иодзыхе очень живописна. Узенькая извилистая долинка обставлена по краям сравнительно высокими горами. По словам китайцев, в вершине ее есть мощные
жилы серебросвинцовой руды и медного колчедана.
В лесу мы не страдали от ветра, но каждый раз, как только выходили на
реку, начинали зябнуть. В 5 часов пополудни мы дошли до четвертой зверовой фанзы. Она была построена на берегу небольшой протоки с левой стороны
реки. Перейдя
реку вброд, мы стали устраиваться на ночь. Развьючив мулов, стрелки принялись таскать дрова и приводить фанзу в
жилой вид.
Тазы на Такеме те же, что и в Южно-Уссурийском крае, только менее подвергшиеся влиянию китайцев.
Жили они в фанзах, умели делать лодки и лыжи, летом занимались земледелием, а зимой соболеванием. Говорили они по-китайски, а по-удэгейски знали только счет да отдельные слова. Китайцы на Такеме были полными хозяевами
реки; туземцы забиты и, как везде, находились в неоплатных долгах.
На Сяо-Кеме, в полутора километрах от моря,
жил старообрядец Иван Бортников с семьей. Надо было видеть, какой испуг произвело на них наше появление! Схватив детей, женщины убежали в избу и заперлись на засовы. Когда мы проходили мимо, они испуганно выглядывали в окна и тотчас прятались, как только встречались с кем-нибудь глазами. Пройдя еще с полкилометра, мы стали биваком на берегу
реки, в старой липовой роще.
Впоследствии, с приходом на Даубихе русских переселенцев, он перешел на Улахе, затем
жил на
реках Судзухе, Пхусуне и Вай-Фудзине и, наконец, добрался до
реки Такемы, где и
прожил 34 года.
Лет 40 назад удэгейцев в прибрежном районе было так много, что, как выражался сам Люрл, лебеди, пока летели от
реки Самарги до залива Ольги, от дыма, который поднимался от их юрт, из белых становились черными. Больше всего удэгейцев
жило на
реках Тадушу и Тетюхе. На Кусуне было 22 юрты, на Амагу — только 3 и на Такеме — 18. Тогда граница обитания их спускалась до
реки Судзухе и к западу от нее.
Незадолго до сумерек, немного не доходя
реки Хабагоу, мы нашли еще одну
жилую юрту и около нее стали биваком.
Река Адимил в верховьях слагается из двух ручьев, текущих навстречу друг другу. Километров в пяти от земледельческой фанзы находится другая, лудевая фанза, в которой
живут три китайца-охотника, занимающиеся ловлей оленей ямами.
Он рассказывал, что ранее
жил на Уссури, но, потесненный русскими переселенцами, перекочевал на
реку Бикин, где и
живет уже более 10 лет.
Это было для нас непоправимым несчастьем. В лодке находилось все наше имущество: теплая одежда, обувь и запасы продовольствия. При себе мы имели только то, что могли нести: легкую осеннюю одежду, по одной паре унтов, одеяла, полотнища палаток, ружья, патроны и весьма ограниченный запас продовольствия. Я знал, что к северу, на
реке Един, еще
живут удэгейцы, но до них было так далеко и они были так бедны, что рассчитывать на приют у них всего отряда нечего было и думать.
Еще дальше будет большая
река Самарга, на которой
живет много туземцев.
Там, где долина Оленьей
реки сходится с долиной
реки Медвежьей, на конце увала приютилась маленькая фанза. Она была пуста. Окинув ее взором, Дерсу сказал, что здесь
живут корейцы, 4 человека, что они занимаются ловлей соболей и недавно ушли на охоту на всю зиму.
Более зажиточных фанз, чем на Картуне, я нигде не видывал. Они были расположены на правом берегу
реки и походили скорее на заводы, чем на
жилые постройки.
Граница между обоими государствами проходит здесь по прямой линии от устья
реки Тур (по-китайски Байминхе [Бай-мин-хэ — речка ста имен, то есть
река, на которой
живут многие.]) к
реке Сунгаче (по-китайски Суначан [Сунчжа-Ачан — вероятно, название маньчжурское, означающее пять связей — пять сходящихся лучей, пять отрогов и т.д.]), берущей начало из озера Ханка в точке, имеющей следующие географические координаты: 45° 27' с. ш. к 150° 10' в. д. от Ферро на высоте 86 м над уровнем моря.
Тут мы нашли брошенные инородческие юрты и старые развалившиеся летники. Дерсу мне сообщил, что раньше на
реке Ното
жили удэгейцы (четверо мужчин и две женщины с тремя детьми), но китайцы вытеснили их на
реку Ваку. В настоящее время по всей долине Ното охотничают и соболюют одни манзы.
В 2 км от устья ее с правой стороны издавна
живут удэгейцы. Стойбище их состоит из 4 фанз. В 1906 году их тут было только 15 человек обоего пола. В одном переходе от Арму, ниже по Иману, есть другое удэгейское стойбище, Лаолю, с населением в восемь человек. Лаолю представляет собой поляну с правой стороны
реки длиной 4 км и шириной 1,5 км.
В нижней части
живет много китайцев. На
реке Аохобе они появились не более 20 лет тому назад. Раньше здесь
жили удэгейцы, впоследствии вымершие и частью переселившиеся на другое место.
40 лет тому назад на террасах около устья
реки Касафуновой
жили тазы-удэгейцы. Большей частью они вымерли от оспенной эпидемии в 1881 году.
После горы Тудинзы долина
реки Лефу сразу расширяется (от 1 до 3 км). Отсюда начинались
жилые места.
В Уссурийском крае
реки, горы и мысы на берегу моря имеют различные названия. Это произошло оттого, что туземцы называют их по-своему, китайцы — по-своему, а русские, в свою очередь, окрестили их своими именами. Поэтому, чтобы избежать путаницы, следует там, где
живут китайцы, придерживаться названий китайских, там, где обитают тазы, не следует руководствоваться названиями, данными русскими. Последние имеют место только на картах и местным жителям совершенно не известны.
В нижнем течении Лефу принимает в себя с правой стороны два небольших притока: Монастырку и Черниговку. Множество проток и длинных слепых рукавов идет перпендикулярно к
реке, наискось и параллельно ей и образует весьма сложную водную систему. На 8 км ниже Монастырки горы подходят к Лефу и оканчиваются здесь безымянной сопкой в 290 м высоты. У подножия ее расположилась деревня Халкидон. Это было последнее в здешних местах селение. Дальше к северу до самого озера Ханка
жилых мест не было.
На другой стороне
реки виднелась фанза. Здесь
жили 2 китайца. Один из них был хромой, другой слепой.