Неточные совпадения
Через несколько минут он растянулся на диване и замолчал; одеяло на
груди его волнообразно поднималось и опускалось, как земля за окном. Окно то срезало верхушки деревьев, то
резало деревья под корень; взмахивая ветвями, они бежали прочь. Самгин смотрел на крупный, вздернутый нос, на обнаженные зубы Стратонова и представлял его в деревне Тарасовке, пред толпой мужиков. Не поздоровилось бы печнику при встрече с таким барином…
Налив себе чаю, она стала
резать хлеб, по-крестьянски прижав ко
грудям каравай;
груди мешали. Тогда она бесцеремонно заправила кофту за пояс юбки, от этого
груди наметились выпуклее. Самгин покосился на них и спросил...
На берегу, около обломков лодки, сидел человек в фуражке с выцветшим околышем, в странной одежде, похожей на женскую кофту, в штанах с лампасами, подкатанных выше колен; прижав ко
груди каравай хлеба, он
резал его ножом, а рядом с ним, на песке, лежал большой, темно-зеленый арбуз.
Свежий ветер так и
режет ему лицо, за уши щиплет мороз, в рот и горло пахнуло холодом, а
грудь охватило радостью — он мчится, откуда ноги взялись, сам и визжит и хохочет.
Лошади от ветра воротят морды назад, ямщики тоже, и седоки прячут лицо в подушки — напрасно: так и
режет шею, спину,
грудь и непременно доберется до носа.
«Слава Богу, если еще есть поварня! — говорил отец Никита, — а то и не бывает…» — «Как же тогда?» — «Тогда ночуем на снегу». — «Но не в сорок градусов, надеюсь». — «И в сорок ночуем: куда ж деться?» — «Как же так? ведь, говорят, при 40˚ дышать нельзя…» — «Трудно,
грудь режет немного, да дышим. Мы разводим огонь, и притом в снегу тепло. Мороз ничего, — прибавил он, — мы привыкли, да и хорошо закутаны. А вот гораздо хуже, когда застанет пурга…»
Я выехал из Якутска 26 ноября при 36˚ мороза; воздух чист, сух, остр,
режет легкие, и горе страждущим
грудью! но зато не приобретешь простуды, флюса, как, например, в Петербурге, где стоит только распахнуть для этого шубу. Замерзнуть можно, а простудиться трудно.
Чиновник сказал: «так вот от этого вызова не откажетесь» и ударил его по лицу; франт схватил палку, чиновник толкнул его в
грудь; франт упал, на шум вбежала прислуга; барин лежал мертвый, он был ударен о землю сильно и попал виском на острый выступ
резной подножки стола.
Я слышал, как он ударил ее, бросился в комнату и увидал, что мать, упав на колени, оперлась спиною и локтями о стул, выгнув
грудь, закинув голову, хрипя и страшно блестя глазами, а он, чисто одетый, в новом мундире, бьет ее в
грудь длинной своей ногою. Я схватил со стола нож с костяной ручкой в серебре, — им
резали хлеб, это была единственная вещь, оставшаяся у матери после моего отца, — схватил и со всею силою ударил вотчима в бок.
— Не, отец мой, ваших-то русских я бы давно перевешал, кабы царь был. Только
резать и умеют. Так-то нашего казака Баклашева не-человеком сделали, ногу отрезали. Стало, дураки. На чтò теперь Баклашев годится? Нет, отец мой, в горах дохтура есть настоящие. Так-то Гирчика, няню моего, в походе ранили в это место, в
грудь, так дохтура ваши отказались, а из гор приехал Саиб, вылечил. Травы, отец мой, знают.
И вот ее совершеннолетие исполнилось; здесь вы видите, как она только что всплыла; надводный воздух остро
режет ее непривычное тело, и в
груди ей больно от этого воздуха, а между тем все, что перед нею открылось, поражает ее; вдруг все это, что понималось смутно, уясняется; все начинает ей говорить своим языком, и она…
Но, вспоминая неутомимое тело Глафиры, певучий носовой звук ее речей и заглатывающий взгляд синих пьяных глаз, он сжимал кулаки, скрипел зубами и готов был реветь от обиды. Точно пила
резала ему
грудь, он обливался потом от возбуждения, бродил по арестантской, шатаясь, как слепой, и скороговоркою, сквозь зубы говорил...
Режет меня поперёк
груди беспомощный голос его.
Вот тебе сейчас кто-то стонет горько, просит помощи и
режет тебе
грудь, как ножом.
Она топала ногами, махала руками и кричала так, точно ее
режут. Потом, видя, что никто не слушает её стонов и не думает везти ее домой, Тася с быстротой молнии бросилась к двери и, широко распахнув ее, готовилась убежать отсюда без оглядки, как вдруг громкий крик испуга вырвался из её
груди. Три большие лохматые зверя с грозным рычанием бросились к девочке. Это были три огромные собаки, которыми господин Злыбин, так звали хозяина-фокусника, потешал публику.
Рука ее блуждает… наконец, схватывает пузырек… бумажная пробочка вон, и… боже? что с нею?.. глаз ее поврежден… кипящий свинец
режет щеку… бьется мозг в голове, будто череп сверлят… пред остальным глазом прыгают солнцы… в
груди тысячи ножей…
Фельдфебель ладонь ребром к козырьку,
грудь корытом, воздуху забрал да как
резанет...
— Не покидай меня, — сказала Мариорица, стиснув руку арабке, отворившей ей потаенную дверь, — у меня ножи в
груди…
режут ее… Но счастие мое было так велико!.. Я все преодолела… победа за мной!.. Теперь нет сил терпеть… Понимаю… яд… Как я им благодарна!.. Они… за меня сами все исполнили… избавили меня от самоубийства… Господи! как ты милостив!
Начиная с 26-го августа и по 2-е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей, осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда всё блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза
режет, когда
грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний, пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые, и когда в темных, теплых ночах этих, с неба, беспрестанно пугая и радуя, сыплются золотые звезды.