Неточные совпадения
Только в
редкие минуты, когда опиум заставлял его на мгновение забыться от непрестанных страданий, он в полусне иногда говорил то, что сильнее, чем у всех других, было в его
душе: «Ах, хоть бы один конец!» Или: «Когда это кончится!»
Искоса бросив еще один взгляд на все, что было в комнате, он почувствовал, что слово «добродетель» и «
редкие свойства
души» можно с успехом заменить словами «экономия» и «порядок»; и потому, преобразивши таким образом речь, он сказал, что, наслышась об экономии его и
редком управлении имениями, он почел за долг познакомиться и принести лично свое почтение.
— Рассказывать не будут напрасно. У тебя, отец, добрейшая
душа и
редкое сердце, но ты поступаешь так, что иной подумает о тебе совсем другое. Ты будешь принимать человека, о котором сам знаешь, что он дурен, потому что он только краснобай и мастер перед тобой увиваться.
Он уже хотел было выразиться в таком духе, что, наслышась о добродетели и
редких свойствах
души его, почел долгом принести лично дань уважения, но спохватился и почувствовал, что это слишком.
Движения его, когда он был даже встревожен, сдерживались также мягкостью и не лишенною своего рода грации ленью. Если на лицо набегала из
души туча заботы, взгляд туманился, на лбу являлись складки, начиналась игра сомнений, печали, испуга; но редко тревога эта застывала в форме определенной идеи, еще
реже превращалась в намерение. Вся тревога разрешалась вздохом и замирала в апатии или в дремоте.
И уж не выбраться ему, кажется, из глуши и дичи на прямую тропинку. Лес кругом его и в
душе все чаще и темнее; тропинка зарастает более и более; светлое сознание просыпается все
реже и только на мгновение будит спящие силы. Ум и воля давно парализованы, и, кажется, безвозвратно.
Зося от
души смеялась над этой взаимной ненавистью и уверяла Привалова, что он полюбит несравненного Александра Павлыча, когда ближе познакомится с его
редкими качествами.
Сквозь бледный мрак ночи зачернелась вдруг твердая масса строений, раскинутых на огромном пространстве. Село Мокрое было в две тысячи
душ, но в этот час все оно уже спало, и лишь кое-где из мрака мелькали еще
редкие огоньки.
В тихие и кроткие минуты я любил слушать потом рассказы об этой детской молитве, которою начиналась одна широкая жизнь и оканчивалось одно несчастное существование. Образ сироты, оскорбленной грубым благодеянием, и рабы, оскорбленной безвыходностью своего положения — молящихся на одичалом дворе о своих притеснителях, — наполнял сердце каким-то умилением, и
редкий покой сходил на
душу.
Каждое слово об этом времени тяжело потрясает
душу, сжимает ее, как
редкие и густые звуки погребального колокола, и между тем я хочу говорить об нем — не для того, чтоб от него отделаться, от моего прошедшего, чтоб покончить с ним, — нет, я им не поступлюсь ни за что на свете: у меня нет ничего, кроме его.
Всё ж будет верст до восьмисот,
А главная беда:
Дорога хуже там пойдет,
Опасная езда!..
Два слова нужно вам сказать
По службе, — и притом
Имел я счастье графа знать,
Семь лет служил при нем.
Отец ваш
редкий человек
По сердцу, по уму,
Запечатлев в
душе навек
Признательность к нему,
К услугам дочери его
Готов я… весь я ваш…
Лиза задумалась. Лаврецкий заговорил о своем житье-бытье в Васильевском, о Михалевиче, об Антоне; он чувствовал потребность поговорить с Лизой, сообщить ей все, что приходило ему в
душу: она так мило, так внимательно его слушала; ее
редкие замечания и возражения казались ему так просты и умны. Он даже сказал ей это.
«Неужели я трус и тряпка?! — внутренне кричал Лихонин и заламывал пальцы. — Чего я боюсь, перед кем стесняюсь? Не гордился ли я всегда тем, что я один хозяин своей жизни? Предположим даже, что мне пришла в голову фантазия, блажь сделать психологический опыт над человеческой
душой, опыт
редкий, на девяносто девять шансов неудачный. Неужели я должен отдавать кому-нибудь в этом отчет или бояться чьего-либо мнения? Лихонин! Погляди на человечество сверху вниз!»
Ее падчерица была почти красавица, почти еще девочка, но с
редким сердцем, с ясной, непорочной
душой, весела, умна, нежна.
Шум начал стихать, и дождь хлынул ровной полосой, как из открытой
души, но потом все стихло, и
редкие капли дождя падали на мокрую листву деревьев, на размякший песок дорожек и на осклизнувшую крышу с таким звуком, точно кто бросал дробь в воду горстями.
Мать засмеялась. У нее еще сладко замирало сердце, она была опьянена радостью, но уже что-то скупое и осторожное вызывало в ней желание видеть сына спокойным, таким, как всегда. Было слишком хорошо в
душе, и она хотела, чтобы первая — великая — радость ее жизни сразу и навсегда сложилась в сердце такой живой и сильной, как пришла. И, опасаясь, как бы не убавилось счастья, она торопилась скорее прикрыть его, точно птицелов случайно пойманную им
редкую птицу.
Он уже чувствовал, что идеи покинутого мира посещали его
реже, вращаясь в голове медленнее и, не находя в окружающем ни отражения, ни сопротивления, не сходили на язык и умирали не плодясь. В
душе было дико и пусто, как в заглохшем саду. Ему оставалось уж немного до состояния совершенной одеревенелости. Еще несколько месяцев — и прощай! Но вот что случилось.
Как могущественно все настроивало ум к мечтам, сердце к тем
редким ощущениям, которые во всегдашней, правильной и строгой жизни кажутся такими бесполезными, неуместными и смешными отступлениями… да! бесполезными, а между тем в те минуты
душа только и постигает смутно возможность счастья, которого так усердно ищут в другое время и не находят.
— Н-на, ты-таки сбежал от нищей-то братии! — заговорил он, прищурив глаза. Пренебрёг? А Палага — меня не обманешь, нет! — не жилица, — забил её, бес… покойник! Он всё понимал, — как собака, примерно.
Редкий он был! Он-то? Упокой, господи,
душу эту! Главное ему, чтобы — баба! Я, брат, старый петух, завёл себе тоже курочку, а он — покажи! Показал. Раз, два и — готово!
— Видите ли — вот вы все здесь, желающие добра отечеству, без сомнения, от
души, а между тем, из-за простой разницы в способах совершения дела, между вами спор даже до взаимных обид. Я бы находил, что это совсем лишнее и очень мешает усвоению разных мыслей, я бы просил — поласковей как и чтобы больше внимания друг ко другу. Это — обидно, когда такие, извините,
редкие люди и вдруг — обижают друг друга, стараясь об одном только добре…
Иногда — всё
реже — Кожемякин садился за стол, открывал свою тетрадь и с удивлением видел, что ему нечего записывать о людях, не к чему прицепиться в них. Все они сливались в один большой серый ком, было в каждом из них что-то своё, особенное, но — неясное, неуловимое — оно не задевало
души.
Я записан в шестую часть родословной книги своей губернии; получил в наследство по разным прямым и боковым линиям около двух тысяч
душ крестьян; учился когда-то и в России и за границей; служил неволею в военной службе; холост, корнет в отставке, имею преклонные лета, живу постоянно за границей и проедаю там мои выкупные свидетельства; очень люблю Россию, когда ее не вижу, и непомерно раздражаюсь против нее, когда живу в ней; а потому наезжаю в нее как можно
реже, в экстренных случаях, подобных тому, от которого сегодня только освободился.
Это
редкие и дорогие качества
души.
Теперь они сделались еще глуше и уединеннее: фонари стали мелькать
реже — масла, как видно, уже меньше отпускалось; пошли деревянные домы, заборы; нигде ни
души; сверкал только один снег по улицам да печально чернели с закрытыми ставнями заснувшие низенькие лачужки.
Беспрерывная изменчивость ее физиономии, по-видимому, несообразная с чертами несколько резкими, мешала ей нравиться всем и нравиться во всякое время, но зато человек, привыкший следить эти мгновенные перемены, мог бы открыть в них
редкую пылкость
души и постоянную раздражительность нерв, обещающую столько наслаждений догадливому любовнику.
В простоте
души они полагали, что говорят новость, не подозревая, что теперь уже
редкий сапожник и
редкий человек (в барском значении) не знает этой новости.
— Видишь ты: думал я, что быть мне колдуном, — очень
душа моя тянулась к этому. У меня и дед с материной стороны колдун был и дядя отцов — тоже. Дядя этот — в нашей стороне — знаменитейший ведун и знахарь, пчеляк тоже
редкий, — по всей губернии его слава известна, его даже и татаре, и черемисы, чуваши — все признают. Ему уж далеко за сто лет, а он годов семь тому назад взял девку, сироту-татарку, — дети пошли. Жениться ему нельзя уж — трижды венчался.
Но мне все чаще думалось, что, любя доброе, как дети сказку, удивляясь его красоте и редкости, ожидая как праздника, — почти все люди не верят в его силу и
редкие заботятся о том, чтоб оберечь и охранить его рост. Все какие-то невспаханные
души: густо и обильно поросли они сорной травою, а занесет случайно ветер пшеничное зерно — росток его хиреет, пропадает.
Но являются случаи, где то же самое робкое существо, по-видимому, лишенное воли и силы, проявляет вдруг твердость воли, какою одарены только
редкие, на диво сплоченные натуры. Так бывает, когда доведут до предела вложенные ему в
душу кротость и терпение. Все силы, тратившиеся понемногу на пути жизни, оставшись в нем непочатыми, нетронутыми, как бы заодно пробуждаются тогда и восстают всею своею массою.
Пока Шамохин говорил, я заметил, что русский язык и русская обстановка доставляли ему большое удовольствие. Это оттого, вероятно, что за границей он сильно соскучился по родине. Хваля русских и приписывая им
редкий идеализм, он не отзывался дурно об иностранцах, и это располагало в его пользу. Было также заметно, что на
душе у него неладно и хочется ему говорить больше о себе самом, чем о женщинах, и что не миновать мне выслушать какую-нибудь длинную историю, похожую на исповедь.
Смотрю я на него и радостно думаю: «А ты, милый, видать, птица
редкая и новая — пусть скажется в добрый час!» Нравится мне его возбуждение, это не тот красивый хмель, который охватит городского интеллигента на краткий час, а потом ведёт за собою окисляющее
душу стыдное похмелье, это настоящий огонь жизни, он должен спокойно и неугасимо жечь
душу человека до дня, пока она вся не выгорит.
Я, даже не испытав еще настоящим образом удовольствие ловить бабочек особенно
редких или почему-нибудь замечательных, — я уже всею
душою, страстно предался новому увлечению, и в это время, кроме отыскивания червяков, хризалид и ловли бабочек, ничего не было у меня в голове...
Признаюсь, чувство невыразимо оградного спокойствия и радости разлилось в
душе моей, когда удары грома начали становиться
реже и отдаленнее.
И это понятно, потому что
редкие прогоны, разверстываемые по
душам, ничтожны сравнительно с «жалованьем» этих счастливцев.
Редкий немецкий студент не лелеет в
душе какой-нибудь любимой идеи, — у них все больше ударяются в теорию, — какой-нибудь громадной мечты.
Чуть светало. Я ехал на извозчике по пустынным темным улицам; в предрассветном тумане угрюмо дрожали гудки далеких заводов; было холодно и сыро;
редкие огоньки сонно мигали в окнах. На
душе было смутно и как-то жутко-пусто. Я вспомнил свое вчерашнее состояние, наблюдал теперешнюю разбитость — и с ужасом почувствовал, что я болен, болен тяжело и серьезно. Уж два последние года я замечал, как у меня все больше выматываются нервы, но теперь только ясно понял, до чего я дошел.
Под наплывом своих воспоминаний, в одну из тех в высшей степени
редких у нее минут, когда переполненная
душа настоятельно запросила поделиться с кем-нибудь своим горем, Татьяна в каком-то экзальтированном порыве села и написала письмо Устинову.
Только теоретически оно способно представить себе неизбежность смерти, чует же ее
душою разве только в
редкие отдельные мгновения.
И Ницше крепко держится за эти
редкие минуты, старается отрешиться от себя и заглушить мрачные похоронные песни, которые поет его увечная
душа. Ей нельзя верить, нельзя позволить ей обмануть себя и его. «Я сделал свою волю к здоровью, свою волю к жизни своей философией, — рассказывает он. — Годы полного падения моей жизненной силы и были теми, когда я перестал быть пессимистом: инстинкт самосохранения воспретил мне философию нищеты и уныния».
Как молния — бурную тьму ночи, постижение «тайны земной» только в
редкие мгновения пронизывает
душу Достоевского. Сверкнув, тайна исчезает, мрак кругом еще чернее, ни отсвета нигде, и только горит в
душе бесконечная тоска по исчезнувшему свету.
Гуще становились сумерки. Зеленая вечерняя звезда ярко горела меж скал. Особенная,
редкая тишина лежала над поселком, и четко слышен был лай собачонки на деревне. Они долго сидели вместе, пожимали друг другу руки и молчали. Иван Ильич пошел спать. Катя тоже легла, но не могла заснуть.
Душа металась, и тосковала, и беззвучно плакала.
Они оба были уверены, что ни одна
душа ничего не видала и не слыхала. В классе Виттих вел себя осторожно и стал как будто даже мирволить им: спрашивал
реже и отметки пошли щедрее. Как надзиратель в пансионе обходился с Зверевым по-прежнему, балагурил, расспрашивал про его деревню, родных, даже про бильярдную игру.
Третье лицо, капитан Тросенко, был старый кавказец в полном значении этого слова, то есть человек, для которого рота, которою он командовал, сделалась семейством, крепость, где был штаб, — родиной, а песенники — единственными удовольствиями жизни, — человек, для которого все, что не было Кавказ, было достойно презрения, да и почти недостойно вероятия; все же, что было Кавказ, разделялось на две половины: нашу и не нашу; первую он любил, вторую ненавидел всеми силами своей
души, и главное — он был человек закаленной, спокойной храбрости,
редкой доброты в отношении к своим товарищам и подчиненным и отчаянной прямоты и даже дерзости в отношении к ненавистным для него почему-то адъютантам и бонжурам.
К архимандриту обедать! А на поле возле ярмонки столы накроют, бочки с вином ради холопей и для черного народу выкатят. И тут не одна тысяча людей на княжой кошт ест, пьет, проклажается до поздней ночи. Всем один приказ: «пей из ковша, а мера
душа».
Редкий год человек двадцать, бывало, не обопьется. А пьяных подбирать было не велено, а коли кто на пьяного наткнулся, перешагни через него, а тронуть пальцем не смей.
Из-за высокой спинки кресел видна черная, лоснящаяся голова, обвитая белоснежною чалмою, как будто для того, чтобы придать еще более достоинства ее
редкой черноте. Можно бы почесть ее за голову куклы, так она неподвижна, если бы в физиономии араба не выливалась
душа возвышенно-добрая и глаза не блистали то негодованием, то жалостью при виде страданий или неволи ближнего.
— Как знать! Государь милостив и, главное, человек
редкой, высокой
души! — заметила Наталья Федоровна.
Это был высокий, худощавый старик, с гладко выбритым выразительным лицом и начесанными на виски
редкими седыми волосами. Только взгляд его узко разрезанных глаз производил неприятное впечатление своею тусклостью и неопределенностью выражения. Если справедливо, что глаза есть зеркало
души, то в глазах Павла Кирилловича ее не было видно. Вообще это был человек, который даже для близких к нему людей, не исключая и его единственного сына, всегда оставался загадкой.
Мертвая осенняя природа; тяжелые, подобно оледенелым валам, тучи, едва движущиеся с севера; песчаная степь, сердито всчесанная непогодами; по ней
редкие ели, недоростки и уроды из царства растений; временем необозримые, седые воды Чудского озера, бьющиеся непрерывно с однообразным стоном о мертвые берега свои, как узник о решетку своей темницы; иссохший лист, хрустящий под ногами путника нашего, — все вторило состоянию
души Владимира.
Несмотря на простоту его одежды, небольшой рост, сгорбленный летами стан и маленькое худощавое лицо, наружность его вселяла некоторый страх: резкие черты его лица были суровы; ум, проницательность и коварство, исходя из маленьких его глаз, осененных густыми седыми бровями, впивались когтями в
душу того, на кого только устремлялись; казалось, он беспрерывно что-то жевал, отчего седая и
редкая борода его ходила то и дело из стороны в сторону; в движениях его не прокрадывалось даже игры смирения, но все было в них явный приказ, требование или урок.
Небольшого роста, с
редкими, совершенно седыми волосами на голове и такой же
редкой бородкой, в незатейливой крашеной ряске, он по внешнему своему виду не представлял, казалось, ничего внушительного, но между тем при взгляде на его худое, изможденное лицо, всегда светящееся какой-то неземной радостью, невольно становилось ясно на
душе человека с чистою совестью и заставляло потуплять глаза тех, кто знал за собой что-либо дурное.