Неточные совпадения
Он не договорил и зарыдал громко от нестерпимой боли сердца, упал
на стул, и оторвал совсем висевшую разорванную полу фрака, и швырнул ее прочь от
себя, и, запустивши обе руки
себе в волосы, об укрепленье которых прежде старался, безжалостно
рвал их, услаждаясь болью, которою хотел заглушить ничем не угасимую боль сердца.
Дорога из Марьина огибала лесок; легкая пыль лежала
на ней, еще не тронутая со вчерашнего дня ни колесом, ни ногою. Базаров невольно посматривал вдоль той дороги,
рвал и кусал траву, а сам все твердил про
себя: «Экая глупость!» Утренний холодок заставил его раза два вздрогнуть… Петр уныло взглянул
на него, но Базаров только усмехнулся: он не трусил.
Она
рвала манишку
на себе.
— Представьте
себе, — вскипела она тотчас же, — он считает это за подвиг!
На коленках, что ли, стоять перед тобой, что ты раз в жизни вежливость оказал? Да и это ли вежливость! Что ты в угол-то смотришь, входя? Разве я не знаю, как ты перед нею
рвешь и мечешь! Мог бы и мне сказать «здравствуй», я пеленала тебя, я твоя крестная мать.
И вот, захватив пакет, которого он прежде никогда не видал, он и
рвет обложку, чтоб удостовериться, есть ли деньги, затем бежит с деньгами в кармане, даже и подумать забыв, что оставляет
на полу колоссальнейшее
на себя обвинение в виде разорванной обложки.
«Приятный город», — подумал я, оставляя испуганного чиновника… Рыхлый снег валил хлопьями, мокро-холодный ветер пронимал до костей,
рвал шляпу и шинель. Кучер, едва видя
на шаг перед
собой, щурясь от снегу и наклоняя голову, кричал: «Гись, гись!» Я вспомнил совет моего отца, вспомнил родственника, чиновника и того воробья-путешественника в сказке Ж. Санда, который спрашивал полузамерзнувшего волка в Литве, зачем он живет в таком скверном климате? «Свобода, — отвечал волк, — заставляет забыть климат».
Без возражений, без раздражения он не хорошо говорил, но когда он чувствовал
себя уязвленным, когда касались до его дорогих убеждений, когда у него начинали дрожать мышцы щек и голос прерываться, тут надобно было его видеть: он бросался
на противника барсом, он
рвал его
на части, делал его смешным, делал его жалким и по дороге с необычайной силой, с необычайной поэзией развивал свою мысль.
Всего более раздражен был камердинер моего отца, он чувствовал всю важность укладки, с ожесточением выбрасывал все положенное другими,
рвал себе волосы
на голове от досады и был неприступен.
Часто, отправляясь
на Сенную площадь за водой, бабушка брала меня с
собою, и однажды мы увидели, как пятеро мещан бьют мужика, — свалили его
на землю и
рвут, точно собаки собаку. Бабушка сбросила ведра с коромысла и, размахивая им, пошла
на мещан, крикнув мне...
— Вот, Оксинька, какие дела
на белом свете делаются, — заключил свои рассказы Петр Васильич, хлопая молодайку по плечу. — А ежели разобрать, так ты поумнее других протчих народов
себя оказала… И ловкую штуку уколола!.. Ха-ха!.. У дедушки, у Родиона Потапыча, жилку прятала?.. У родителя стянешь да к дедушке?.. Никто и не подумает… Верно!.. Уж так-то ловко… Родитель-то и сейчас волосы
на себе рвет. Ну, да ему все равно не пошла бы впрок и твоя жилка. Все по кабакам бы растащил…
Таисью так и
рвало побежать к Гущиным, но ей не хотелось выдавать
себя перед проклятым Кириллом, и она нарочно медлила. От выпитой водки широкое лицо инока раскраснелось, узенькие глазки покрылись маслом и
на губах появилась блуждающая улыбка.
Так обаятелен этот чудный запах леса после весенней грозы, запах березы, фиалки, прелого листа, сморчков, черемухи, что я не могу усидеть в бричке, соскакиваю с подножки, бегу к кустам и, несмотря
на то, что меня осыпает дождевыми каплями,
рву мокрые ветки распустившейся черемухи, бью
себя ими по лицу и упиваюсь их чудным запахом.
— Ты не поверишь, как они бедны! ах, как бедны! — продолжала она таким голосом, как будто ей вот-вот сейчас душу
на части начнут
рвать. — И представь
себе, бедны, а в кабаке у меня всегда толпа!
Никогда еще девушка не чувствовала
себя такой жалкой и ничтожной, как в этот момент, и от бессильной злобы в клочки
рвала какую-то несчастную оборку
на своем платье.
Народу наемного самая малость вышла — всего три человека, и тоже все, должно быть, точно такие, как я, полубродяжки, а нанимать выбежало много людей, и всё так нас нарасхват и
рвут, тот к
себе, а этот
на свою сторону.
Но этого мало: как бы мстя за свою осьмнадцатилетнюю безнаказанность, бандит оставил по
себе конкретный след, в виде организованной шайки, которая и теперь изъявляет готовность во всякое время с легким сердцем
рвать на куски свое отечество 19.
Наконец, он блуждающей и нетвердой рукой нащупал
на груди свою ладонку и начал
рвать ее с
себя, точно и та была ему в тягость, беспокоила, давила его.
И слишком часто русское веселье неожиданно и неуловимо переходит в жестокую драму. Пляшет человек, словно разрывая путы, связавшие его, и вдруг, освобождая в
себе жесточайшего зверя, в звериной тоске бросается
на всех и все
рвет, грызет, сокрушает…
— Тоже! — восклицал он, дёргая
себя за бороду. — Какой герой, князь Галицкой нашёлся! Кольца
рвать, туда же! Их веками ковали, а мальчишка пришёл — на-ко! И эта девчонка, живёт без призору, потеряет
себя с эдакими вот…
— Нет, — сказал он, — мы не для того целовали крест польскому королевичу, чтоб иноплеменные, как стая коршунов, делили по
себе и
рвали на части святую Русь! Да у кого бы из православных поднялась рука и язык повернулся присягнуть иноверцу, если б он не обещал сохранить землю Русскую в прежней ее славе и могуществе?
Казалось, он бешено
рвет те цепи, которые сам
на себя сковал и носит,
рвет их и бессилен разорвать.
Фома посмотрел
на широкие полосы взбешенных волн за кормой парохода и ощутил в
себе дикое желание ломать,
рвать что-нибудь, — тоже пойти грудью против течения и раздробить его напор о грудь и плечи свои…
Прочитают, бывало, волосы
на себе рвут, так что даже смотреть
на них страшно; а потом даже вовсе этих писем распечатывать не стали.
Я бы, кажется, имела основание уподобить состояние бабушки с состоянием известной сверстницы Августа Саксонского, графини Кόзель, когда ее заключили в замке. Обе они были женщины умные и с большими характерами, и обе обречены
на одиночество, и обе стали анализировать свою религию, но Кόзель оторвала от своей Библии и выбросила в
ров Новый Завет, а бабушка это одно именно для
себя только и выбрала и лишь это одно сохранила и все еще добивалась, где тут материк?
— Переехала-с… Елизавета Петровна очень этим расстроилась: стала плакать, метаться, волоски даже
на себе рвала, кушать ничего не кушала, ночь тоже не изволила почивать, а поутру только было встала, чтоб умываться, как опять хлобыснулась
на постелю. «Марфуша! — кричит: — доктора мне!». Я постояла около них маненько: смотрю точно харабрец у них в горлышке начинает ходить; окликнула их раза два — три, — не отвечают больше, я и побежала к вам.
Само
собою разумеется, что несмотря
на толстые лесы и крючки, без уменья удить и без помощи сачка самая крупная рыба часто срывалась, ломала удилища и крючки и
рвала лесы.
Я могу найти
себе место по способностям только в балагане,
на ярмарке, где мог бы
рвать железные цепи, поднимать гири… и прочее.
Я до сих пор не могу позабыть двух старичков прошедшего века, которых, увы! теперь уже нет, но душа моя полна еще до сих пор жалости, и чувства мои странно сжимаются, когда воображу
себе, что приеду со временем опять
на их прежнее, ныне опустелое жилище и увижу кучу развалившихся хат, заглохший пруд, заросший
ров на том месте, где стоял низенький домик, — и ничего более. Грустно! мне заранее грустно! Но обратимся к рассказу.
Покойный Михайло Максимыч пытал
на себе волосы
рвать и прямо дворянству сказал: «После того вы хуже мужиков, коли этой, согрешила, грешная, старой ведьмы испугались».
Платонов (после паузы). Вот они, последствия… Доигрался малый! Исковеркал женщину, живое существо, так, без толку, без всякой
на то надобности… Прроклятый язык! Довел до чего… Что теперь делать? А ну-ка, мудрая ты голова, подумай! Брани
себя теперь,
рви волосы… (Думает.) Ехать! Сейчас же ехать и не сметь показываться сюда до самого страшного суда! Марш отсюда
на все четыре стороны, в ежовые рукавицы нужды, труда! Лучше худшая жизнь, чем эта с глупой историей!
И жжет и
рвет у Алексея сердце. Злоба его разбирает, не
на Карпушку,
на сестру. Не жаль ему сестры, самого
себя жаль… «Бог даст, в люди выду, — думает он, — вздумаю жену из хорошего дома брать, а тут скажут — сестра у него гулящая!.. Срам, позор!.. Сбыть бы куда ее, запереть бы в четырех стенах!..»
Певец в ожидании песню прервал,
Украдкой глядит
на Канута;
Беспечно тот едет
себе вперевал,
Рвёт ветки с черёмухи гнутой...
Я взял шляпу и не простясь вышел. Впоследствии Ольга рассказывала мне, что тотчас же после моего ухода, как только шум от моих шагов смешался с шумом ветра и сада, пьяный граф сжимал уже ее в своих объятиях. А она, закрыв глаза, зажав
себе рот и ноздри, едва стояла
на ногах от чувства отвращения. Была даже минута, когда она чуть было не вырвалась из его объятий и не убежала в озеро. Были минуты, когда она
рвала волосы
на голове, плакала. Нелегко продаваться.
Бывало, гляжу
на нее в окно, любуюсь и… волосы
рву у
себя на голове…
Хор персидских старцев, в страшных, бледных масках, метался с воплями по орхестре,
рвал бороды, раздирал
на себе одежды.
И занялось. Он чуть не волосы
на себе рвал, но потом вдруг успокоился и в подавленном настроении, близком к чувству потери близкого существа, ездил вдоль пожарища, сам не распоряжался, но и не сходил с седла ни
на минуту.
— И, брат, все может статься, теперь такое веселое дело заиграло, что отчего и тебе за его здоровье не попить; а придет то, что и ему
на твоих похоронах блин в горле комом станет. Знаешь, в писании сказано: «Ископа
ров себе и упадет». А ты думаешь, не упадет?
Много шелухи поднялось в воздух с ураганом, грозно загудело в нем — и бессильно упало наземь, когда ураган стих. Я думал, Катра не из этих. Но и она как большинство. Ее радостно и жутко ослепил яркий огонь,
на минуту вырвавшийся из-под земли, и она поклонилась ему. Теперь огонь опять пошел темным подземным пламенем, — и она брезгливо смотрит, зевает и с вызовом
рвет то, чем связала
себя с жизнью.
— Его простите, ведь он волосы
на себе рвет; этот проклятый подучил его и письмо написать, — врала она, — и прошение.
За спущенной сторой бился о стекло и жужжал шмель. Софья Петровна глядела
на ниточки, слушала шмеля и представляла
себе, как она едет… Vis-а-vis день и ночь сидит Ильин, не сводящий с нее глаз, злой
на свое бессилие и бледный от душевной боли. Он величает
себя развратным мальчишкой, бранит ее,
рвет у
себя волосы
на голове, но, дождавшись темноты и, улучив время, когда пассажиры засыпают или выходят
на станцию, падает перед ней
на колени и сжимает ей ноги, как тогда у скамьи…
Мы, немцы, рассчитываем и гадаем, как перепрыгнуть
ров или яму, а он уж
на том краю или сломал
себе шею.
В описываемое нами время он представлял
собой неприступную твердыню. Широкие стены его, поросшие мхом и плющом, указывали
на их незапамятную древность, грозные же в них бойницы и их неприступность, глубина
рва, его окружавшего, и огромные дубовые ворота, крепкие, как медь, красноречиво говорили, что он был готов всякую минуту к обороне, необходимой в те неспокойные, опасные времена.
В описываемое нами время он представлял
собою неприступную твердыню. Широкие стены его, поросшие мхом и плюшем, указывали
на их незапамятную древность, грозные же в них бойницы и их неприступность, глубина
рва, его окружавшего, и огромные дубовые ворота, крепкие, как медь, красноречиво говорили, что он был готов всякую минуту к обороне, необходимой в те неспокойные, опасные времена.