Неточные совпадения
В заключение, несмотря
на свои сорок лет, он обладал замечательно красивой наружностью (
глаза у него были совсем «волшебные»). Матери семейств избегали и боялись его, но девицы при его появлении
расцветали.
И вот, блаженно и пьяно, я иду по лестнице вниз, к дежурному, и быстро у меня
на глазах, всюду кругом неслышно лопаются тысячелетние почки и
расцветают кресла, башмаки, золотые бляхи, электрические лампочки, чьи-то темные лохматые
глаза, граненые колонки перил, оброненный
на ступенях платок, столик дежурного, над столиком — нежно-коричневые, с крапинками, щеки Ю. Все — необычайное, новое, нежное, розовое, влажное.
О лежала. Я медленно целовал ее. Я целовал эту наивную пухлую складочку
на запястье, синие
глаза были закрыты, розовый полумесяц медленно
расцветал, распускался — и я целовал ее всю.
В это время
на моих
глазах расцвел на скачках тотализатор.
И ни в чем еще не был виноват Алексей Степаныч: внушениям семьи он совершенно не верил, да и самый сильный авторитет в его
глазах был, конечно, отец, который своею благосклонностью к невестке возвысил ее в
глазах мужа; об ее болезненном состоянии сожалел он искренне, хотя, конечно, не сильно, а
на потерю красоты смотрел как
на временную потерю и заранее веселился мыслию, как опять
расцветет и похорошеет его молодая жена; он не мог быть весел, видя, что она страдает; но не мог сочувствовать всем ее предчувствиям и страхам, думая, что это одно пустое воображение; к тонкому вниманию он был, как и большая часть мужчин, не способен; утешать и развлекать Софью Николавну в дурном состоянии духа было дело поистине мудреное: как раз не угодишь и попадешь впросак, не поправишь, а испортишь дело; к этому требовалось много искусства и ловкости, которых он не имел.
Ее тонкий стан развился и
расцвел, очертания некогда сжатых плеч напоминали теперь богинь, выступающих
на потолках старинных итальянских дворцов. Но
глаза остались те же, и Литвинову показалось, что они глядели
на него так же, как и тогда, в том небольшом московском домике.
Колебались в отблесках огней стены домов, изо всех окон смотрели головы детей, женщин, девушек — яркие пятна праздничных одежд
расцвели, как огромные цветы, а мадонна, облитая серебром, как будто горела и таяла, стоя между Иоанном и Христом, — у нее большое розовое и белое лицо, с огромными
глазами, мелко завитые, золотые волосы
на голове, точно корона, двумя пышными потоками они падают
на плечи ее.
Широкое добродушное лицо Ароматова при последних словах точно
расцвело от улыбки: около
глаз и по щекам лучами разбежались тонкие старческие морщины, рыжеватые усы раздвинулись и по широким чувственным губам проползла удивительная детская улыбка. Ароматов носил окладистую бородку, которую
на подбородке для чего-то выбривал, как это делают чиновники. Черный шелковый галстук сбился набок, открывая сомнительной белизны ситцевую рубашку и часть белой полной шеи.
Он любил белолицых, черноглазых, красногубых хеттеянок за их яркую, но мгновенную красоту, которая так же рано и прелестно
расцветает и так же быстро вянет, как цветок нарцисса; смуглых, высоких, пламенных филистимлянок с жесткими курчавыми волосами, носивших золотые звенящие запястья
на кистях рук, золотые обручи
на плечах, а
на обеих щиколотках широкие браслеты, соединенные тонкой цепочкой; нежных, маленьких, гибких аммореянок, сложенных без упрека, — их верность и покорность в любви вошли в пословицу; женщин из Ассирии, удлинявших красками свои
глаза и вытравливавших синие звезды
на лбу и
на щеках; образованных, веселых и остроумных дочерей Сидона, умевших хорошо петь, танцевать, а также играть
на арфах, лютнях и флейтах под аккомпанемент бубна; желтокожих египтянок, неутомимых в любви и безумных в ревности; сладострастных вавилонянок, у которых все тело под одеждой было гладко, как мрамор, потому что они особой пастой истребляли
на нем волосы; дев Бактрии, красивших волосы и ногти в огненно-красный цвет и носивших шальвары; молчаливых, застенчивых моавитянок, у которых роскошные груди были прохладны в самые жаркие летние ночи; беспечных и расточительных аммонитянок с огненными волосами и с телом такой белизны, что оно светилось во тьме; хрупких голубоглазых женщин с льняными волосами и нежным запахом кожи, которых привозили с севера, через Баальбек, и язык которых был непонятен для всех живущих в Палестине.
К счастию ее, отрава не сильна, время не упущено. Сила врачебных пособий, сделанных ей Антоном, уничтожает силу яда. Гаида спасена. Это прекрасное создание, близкое к уничтожению,
расцветает снова жизнью пышной розы;
на губы,
на щеки спешит свежая кровь из тайников своих. Обеими руками своими, отлитыми
на дивование, берет она руку молодого врача, прижимает ее к груди и, обращая к небу черноогненные
глаза, из которых выступили слезы, благодарит ими сильнее слов.
На другой день доктор, уверенный в полном выздоровлении Сурмина, исполнил свое обещание. Предупредив его, он ввел к нему Антонину Павловну и оставил их одних. Радость и любовь сияли в
глазах ее: казалось, она
расцвела в эти минуты. Сурмин сидел в креслах, она села подле него в другие. Он взял ее руку, с жаром поцеловал ее и, задержав в своей, сказал...
Ей в то время, когда Алексей Андреевич купил ее, было всего шестнадцать лет и она находилась в полном
расцвете своей красоты. Ее черные как смоль волосы, черные
глаза, полные страсти и огня, смуглый цвет лица,
на котором играл яркий румянец, ее гренадерский рост и дебелость вскоре совсем очаровали слабого до женской красоты Аракчеева.
Так волновались московские невесты. Мужья и отцы остались, как мы видели, «при особом мнении», особенно те, кто видел Дарью Николаевну
на пресловутом обеде у Глафиры Петровны. Красота Дарьи Николаевны, ее полный
расцвет молодости и силы, соблазнительная, полная неги фигура и
глаза, в которых теплился огонек только что возникающей страсти — все это не могло не произвести впечатления
на представителей непрекрасного пола Белокаменной.