Иероглиф зла

Марина Серова, 2019

Маргарита Шабурова была очень обеспокоена жизнью и здоровьем своего преподавателя японского языка Юрия Кузьмина и потому обратилась к профессиональному телохранителю Евгении Охотниковой. Учителю-сэнсэю уже несколько раз присылали угрожающие послания на японском, причем оба раза во время уроков. В первый раз курьер доставил Кузьмину старинную маску японского бога загробного мира Эмма. На следующий день – открытку с унылым осенним пейзажем и указанием на японское кладбище. Оба послания затрагивали тему смерти и загробного мира, и Маргарита очень переживала, что злоумышленники не только хотят запугать преподавателя, но и могут всерьез навредить ему…

Глава 3

На очередное занятие я явилась с опозданием — выехала как обычно, но простояла в неожиданно возникшей пробке. Какой-то недалекий товарищ въехал в бампер впереди идущей машины, и я не успела проскочить до возникновения длинной очереди автомобилей. Пришлось минут тридцать плестись с черепашьей скоростью и проклинать невнимательного торопыгу-водителя, который, очевидно, так спешил куда-то, что пренебрег правилами дорожного движения.

Таким образом, когда я наконец-то вошла в здание языкового центра, занятие шло уже минут пятнадцать, если не больше. Про себя я надеялась, что сэнсэй, как обычно, припоздал и я не слишком много пропустила. Как оказалось, к моему появлению урок еще не начался — в аудитории царил шум и слышались приглушенные голоса переговаривающихся учеников. Я поздоровалась с присутствующими и оглядела стол, за которым теперь сидело куда больше народу, чем обычно. Помимо уже знакомых мне Маргариты, Александра, Димы, Кати и Лены я увидела еще двух девушек и трех юношей. Как я поняла, это и были студенты из Японии — все черноволосые, с темными, немного раскосыми, характерными для восточных людей глазами. На вид им было от 17 до 22–23 лет, не больше. Девушки были одеты в белые летние блузки и черные плиссированные юбки, а обязательным аксессуаром формы был черный в полоску галстук. Молодые люди были облачены в строгие брючные костюмы — никаких джинсов или ярких футболок, видимо, в Японии всегда ходят в определенной одежде, подчеркивающей социальный статус и род занятий. Я слышала, что у японских школьников существует форма не как у нас в начальных классах, а даже в институтах и университетах. Это у нас в России ходят в чем попало — сейчас даже в театре или на концерте классической музыки можно встретить людей, одетых в рваные, по последней моде, джинсовые штаны и в футболки с яркими принтами. Думаю, в Стране восходящего солнца подобный вид строго карается общественным мнением — если ты учишься в престижном университете или работаешь в какой-либо фирме, сделай милость, одевайся соответствующим образом. На фоне официально облаченных японцев наша группа казалась каким-то сбродом, как будто случайно забредшим на занятие. Только один сэнсэй имел представительный вид, на нем, как обычно, был надет строгий костюм и бабочка.

Я заняла свое место рядом с Маргаритой и смогла разглядеть сидевших напротив японских студентов. Сперва они показались все на одно лицо — наверно, из-за характерного разреза глаз и формы скул. Девушки отличались друг от друга больше, чем парни. У одной была короткая стрижка каре, у другой — длинные распущенные по плечам волосы и прямая челка, совсем как у Риты-сан. Студентка со стрижкой показалась мне симпатичнее своей подружки — у нее была фарфорово-белая кожа, совсем как у японских гейш, аккуратные красные губы, а черные глаза даже казались неестественно большими и какими-то бездонными. Наверно, по японским меркам она считается настоящей красавицей, да и не только по японским, думаю…

Наконец сэнсэй объявил, что урок начался, и сперва предложил всем познакомиться. Требовалось по цепочке спрашивать, как зовут рядом сидящего человека, и называть свое имя по-японски. Выяснилось, что красивую японку с каре зовут Марико-сан, ее длинноволосую подружку — Наоко-сан, а молодых людей — Акио-кун, Харуо-кун и Хадзимэ-кун. Маргарита шепотом пояснила, что «кун» — это приставка к имени, которую используют, называя мужчин и молодых парней, тогда как «сан» — универсальная приставка к любому имени или фамилии. Вообще, японцы обращаются друг к другу в основном по фамилии, а именами пользуются только в кругу семьи и близких друзей. Детей называют по имени, используя уменьшительно-ласкательную приставку «тян». Иногда, впрочем, и имена девушек и даже женщин произносят с этой приставкой, но это в редких случаях. Такое могут позволить себе лишь близкие подружки, а в общепринятом смысле «тян» используют, называя клички животных.

— Зато у нас в России все анимэшники зовут друг друга «тян», — усмехнулась Маргарита. — Только не вздумайте так обратиться к сэнсэю или к гостям из Японии, а то получится весьма странная и неловкая ситуация…

Сегодняшний урок не был похож на предыдущие — мы ничего не записывали, никакую тему не изучали. Кузьмин сказал, что мы можем разговаривать с японскими студентами на любые темы, задавать какие угодно вопросы, только желательно все на японском языке. Мне-то легче было бы пользоваться английским, его я знала в совершенстве. Более-менее разговаривала с японскими учениками лишь Маргарита, иногда что-то пытался сказать Александр, тогда как Дима, Лена и Катя отмалчивались. Я, как могла, принимала участие в диалоге, пытаясь задавать вопросы на японском, которые мне удалось записать за предыдущие занятия. Сэнсэй сиял, точно начищенный медный таз — поди, радовался, что хоть кто-то из его учеников проявляет энтузиазм в общении с гостями из далекой страны. Он улыбался мне ободряюще, видимо, был доволен, что я не молчу, подобно неразговорчивой троице. Я с удивлением отметила про себя, что Александр, оказывается, владеет японским языком ничуть не хуже старательной Маргариты, а может, даже лучше. По крайней мере, он свободно беседовал с японскими студентами, в основном — с красавицей Марико-сан, которая, ко всем прочим достоинствам, оказалась весьма словоохотливой барышней. Она не переставала одаривать собеседников своей обаятельной улыбкой, которая очень шла ее красивому личику. Девушка буквально расцветала на глазах, и я не могла отвести взгляд от ее живого, прекрасного лица.

Я быстро выдала весь свой запас японских выражений, и мой энтузиазм заметно иссяк. Чуть позже сдалась и Маргарита, а вот Александр, напротив, о чем-то увлеченно болтал с Марико-сан. Ее подружка Наоко беседовала с сэнсэем, среди японцев-парней словоохотливым оказался лишь один, вроде его звали Харуо-кун. Двое других от общения воздержались и лишь молча улыбались, всем своим видом демонстрируя, что они в восторге от познаний русских студентов в японском языке. Утомившаяся задавать вопросы и переводить ответы Маргарита шепотом рассказала мне, что в Японии жители очень хорошо относятся к иностранцам, которые могут сказать по-японски хотя бы одну фразу. Дело в том, что японцы считают, будто выучить их язык невозможно, поэтому всегда говорят туристам, что у тех прекрасный японский.

— По-моему, они правы! — тихо ответила я. — На что я изучала различные иностранные языки, могу сказать, что они куда проще. Одно дело — разговаривать на японском с одногруппниками, и совсем другое — слышать настоящую японскую речь. Я вот ни слова не разберу, о чем беседуют Арэкс-сан с Марико-сан…

— Да обо всем подряд, — махнула рукой Маргарита. — Начинали обсуждать погоду, потом вроде японскую еду, теперь что-то про семью разговаривают. Сейчас…

Девушка прислушалась к рассказу Александра, который что-то объяснял своей симпатичной собеседнице, а потом неуверенно пояснила мне:

— Арэкс-сан говорит, что в России в семьях обычно один ребенок, два — уже редкость. И что у него нет братьев или сестер. Говорю же, они семью обсуждают. В четырнадцатом уроке, который мы еще не проходили, новые иероглифы означают членов семьи и прилагательные, которые их характеризуют. Мы на втором уроке летнего практикума некоторые слова учили, только без иероглифов. Японцы часто интересуются, большая у собеседника семья или нет, кто чем занимается и где работают родители…

Марико-сан тоже стала рассказывать о своей семье. Маргарита, как смогла, перевела мне, что вроде у нее мать — учительница рисования, а братьев или сестер, как и у Александра, нет.

— Наоко-сан — лучшая подруга Марико-сан, — продолжала Маргарита. — Они чем-то занимаются вдвоем, слово незнакомое… А в выходные… ездят в Нару, смотрят животных разных. Наверно, в этой префектуре расположен зоопарк… так, что-то непонятное… ага, они в теннис играют и в бассейн ходят. По-моему, так. Как будет «плавать» по-японски, я не знаю, но слово «мидзу» переводится «вода». Пить воду на японском — «мидзу о ному», но слово «ному» я не слышала, а значит, они любят плавать…

В конце концов и мне, и Маргарите надоело слушать, о чем разговаривают нашедшие общий язык Александр и Марико-сан, и мы, а точнее, Рита-сан перестала переводить более-менее знакомые фразы. Я поняла, что репетиции сегодня точно не будет — Кузьмин рад донельзя, что Арэкс-сан так великолепно общается с японкой, и если они не закончат сами свой разговор, сэнсэй ни за что не прервет их. Тем временем, к нашему общему с Маргаритой удивлению, Наоко-сан разговорилась с Катей — сначала они обсуждали, какие красивые вещи находятся в аудитории, потом стали беседовать про школьные уроки. Естественно, Маргарита перевела мне содержание их диалога. Правда, Катя не слишком хорошо владела разговорным языком, а говорила в основном Наоко-сан. Японские студенты в лице Хадзимэ-куна и Акио-куна разговаривали между собой, похоже, они тоже были друзьями и беседовали на свои темы.

Пару раз сэнсэй отлучался из аудитории, потом возвращался. В середине занятия он предложил заварить зеленый чай — как я поняла, Кузьмин решился открыть пакет настоящего японского, который находился на полочке вместе с предметами для чайной церемонии. Японские студенты с радостью согласились, а Маргарита шепотом пояснила, что сейчас мы точно будем разговаривать о посуде и красоте пластмассовых одноразовых стаканчиков.

— На фестивале будет организована настоящая японская чайная церемония, — сообщила мне девушка. — Ну как настоящая, просто максимально приближенная к японской. Сэнсэй участвовал в традиционной чайной церемонии, когда ездил в Японию. Там же существуют целые школы, в которых учатся годами. У нас в Тарасове ничего подобного, понятное дело, нет, хотя жалко. На месте сэнсэя я бы организовала обучение на мастера чая, это очень интересно.

— Боюсь, в нашем городе вряд ли получится набрать учеников, — возразила я. — Если на уроки японского языка ходит так мало народу, то что будет, если открыть чайную школу? Если знания иностранного всегда приветствуются, то никто же не будет учиться проводить чайное действо! Хотя бы потому, что в России эти знания применить невозможно, разве только для себя, для общего развития, так сказать…

— И то правда, — согласилась со мной Маргарита. — Вот на курсы художника японских комиксов, пожалуй, пришло бы много народу. Те же самые анимэшники, к примеру. Лена как-то говорила, что мечтает стать мангакой — создателем японских книжек в картинках. Ну или мультипликатором. У них же, японцев, поголовно все читают мангу. Есть даже комиксы для бизнесменов, вроде и учебники у них построены в форме картинок и диалогов. Интересно было бы увидеть пособие по физике или математике в виде комиксов…

Юрий Алексеевич тем временем включил электрический чайник и разрезал ножницами пакет с японским чаем, на котором был изображен глиняный чайник и какой-то экзотический зеленый фрукт, названия которого я не знала. Маргарита объяснила, что картинка — всего лишь красочная иллюстрация, потому что японцы пьют чай без добавок.

— У настоящего чая весьма специфический, немного горьковатый вкус, — объяснила девушка. — Что самое интересное, японцы никогда не добавляют в чай сахар или даже мед. Они привыкли ко вкусу настоящего чая, к нему только подают традиционные японские сладости, которые называются «окаси». Сэнсэй однажды летом проводил чайную церемонию в парке, и я впервые в жизни попробовала японский чай. Честно говоря, настоящая гадость, ума не приложу, как такое можно пить… Пришлось незаметно высыпать в чашку пакетик кофе с сахаром, я его взяла на всякий случай. Хорошо, что Юрий Алексеевич ничего не заметил, а то позор бы был… Сейчас увидите, с каким удовольствием японцы будут дегустировать подобное пойло, уверена, они скажут, что ничего вкуснее им пробовать не доводилось.

— Это, наверно, такой же комплимент, как и замечание по поводу нашего превосходного владения японским языком! — заметила я с усмешкой.

— Нет, они на самом деле любят такой чай, — возразила Маргарита. — Наверно, дело привычки. Если с детства пить только такой напиток, он и будет казаться вкусным. А вот в моем случае, когда не можешь запихнуть в себя несладкий кофе или чай, привыкнуть к японскому будет невозможно…

Сэнсэй аккуратно насыпал мелкие сухие листики чая в красивый миниатюрный глиняный чайник, а затем залил заварку кипятком. По аудитории разнесся и правда весьма необычный запах — я сразу не могла сообразить, на что похож странный аромат. Вроде и чай, и в то же время — нечто другое, непонятное. Кузьмин поставил рядом со всеми присутствующими по стаканчику — как и говорила Маргарита, вместо глиняных чашечек нам предстояло пить «божественный» напиток из одноразовой посуды, так как в аудитории имелась только одна чашка, и то в качестве музейного экспоната, — а потом поставил на стол коробку с какими-то миниатюрными конфетками, по всей видимости мармеладом. Ни я, ни Маргарита представления не имели, какие сладости принято употреблять на настоящем японском чаепитии, но на коробке тоже имелись незнакомые нам иероглифы, из чего мы сделали вывод, что, по всей видимости, мармелад, равно как и чай, родом из Страны восходящего солнца.

Немного подождав, пока чай заварится, сэнсэй принялся разливать заварку по стаканчикам. И ученики нашей группы, и в особенности японские студенты смотрели на сие действо завороженными взглядами, как будто Кузьмин творит на наших глазах некое чудо. А преподаватель всего-навсего наполнял стаканчики светло-коричневой жидкостью, которая, вдобавок ко всему, обладала далеко не волшебным ароматом. Но я почему-то поддалась всеобщему настроению и тоже стала наблюдать за движениями Кузьмина.

Внезапно атмосфера чего-то необычайного оказалась грубо нарушена стуком в дверь. Сэнсэй недовольно поставил чайник на место и обернулся. Дверь аудитории приоткрылась, и я увидела какого-то парня лет семнадцати. У него было виноватое лицо — видимо, из-за того, что прерывает учебное занятие.

— Здравствуйте, — робко поздоровался молодой человек. — Вы уж извините, что отвлекаю, но вроде это вам…

Парень протиснулся в дверь, и я разглядела, что одной рукой он держит в правой руке довольно увесистый запечатанный конверт, на котором были нарисованы японские иероглифы.

— Понимаете, я в соседнем кабинете английским языком индивидуально с преподавателем занимаюсь, — пояснил он. — Сегодня, до занятия, какой-то человек принес конверт, положил на стол учителю. Я ждал преподавателя, повторял заданное, и забыл про посылку. Преподаватель сперва внимания не обратил, а сейчас увидел, ну, раз иероглифы, значит, вам… Еще раз простите за беспокойство, вот, возьмите…

Молодой человек неловко всунул конверт в руки Кузьмину и поспешил ретироваться, видимо, до сих пор переживая за возникшую неловкость. Какой, однако, вежливый товарищ, подумала я. Ни дать ни взять настоящий японец — вроде там они любят переживать, если каким-то образом доставили неудобство другому человеку…

Сэнсэй, по-видимому, был удивлен возникновением конверта. Я сразу же насторожилась — Маргарита ведь рассказывала про странные посылки, и я была уверена, что конверт появился в кабинете неспроста. Скорее всего, это продолжение всей запутанной истории, которую мне предстоит раскрыть, дабы предотвратить возможное покушение на жизнь Юрия Алексеевича.

Сэнсэй подошел к своему преподавательскому столу и, не став дожидаться окончания нашего своеобразного занятия, вскрыл конверт. Я ожидала увидеть что угодно — письмо, открытку, фигурку оригами, наконец, маску, только гораздо меньших размеров, нежели те, что имелись в кабинете. Однако то, что вытащил Кузьмин, оказалось для меня полной неожиданностью. Как, впрочем, и для остальных присутствующих в аудитории…

В конверте находилось не письмо и не рукописное послание. Преподаватель извлек на свет божий засушенный огненно-красный цветок с красивыми закрученными лепестками и длинными тычинками. Я никогда раньше не видела подобного растения не только вживую, но даже на картинках. Чем-то лепестки и тычинки цветка походили на огненные языки пламени, каким его изображают на детских иллюстрациях.

По всей аудитории пронесся возглас изумления — видимо, японским студентам было знакомо это растение. На стол выплеснулась заварка — Марико-сан случайно опрокинула свой стакан. Я увидела, что глаза девушки были испуганы, как будто она увидела призрак. Посмотрела на Маргариту — та побелела, точно полотно. Ни Александр, ни Катя с Леной, ни Дима напуганы не были, но они замерли и взирали на сэнсэя с нескрываемым удивлением.

— Это же хиганбана! — прошептала с нескрываемым ужасом Маргарита. Я посмотрела на девушку с недоумением.

Конец ознакомительного фрагмента.