Неточные совпадения
Я слово вам скажу!»
Притихла площадь людная,
И тут Ермил
про мельницу
Народу
рассказал:
«Давно купец Алтынников
Присватывался к мельнице,
Да не плошал и я,
Раз пять справлялся в
городе,
Сказали: с переторжкою
Назначены торги.
Нехлюдов посидел несколько времени с стариком, который
рассказал ему
про себя, что он печник, 53 года работает и склал на своем веку печей что и счету нет, а теперь собирается отдохнуть, да всё некогда. Был вот в
городе, поставил ребят на дело, а теперь едет в деревню домашних проведать. Выслушав рассказ старика, Нехлюдов встал и пошел на то место, которое берег для него Тарас.
Нехлюдов поблагодарил и сел на указанное место. Как только Нехлюдов уселся, женщина продолжала прерванный рассказ. Она
рассказывала про то, как ее в
городе принял муж, от которого она теперь возвращалась.
Девушки крестьянские зайдут, погуторят; странница забредет, станет
про Иерусалим
рассказывать,
про Киев,
про святые
города.
Я ответил, что пойдем в Черниговку, а оттуда — во Владивосток, и стал приглашать его с собой. Я обещал в скором времени опять пойти в тайгу, предлагал жалованье… Мы оба задумались. Не знаю, что думал он, но я почувствовал, что в сердце мое закралась тоска. Я стал снова
рассказывать ему
про удобства и преимущества жизни в
городе. Дерсу слушал молча. Наконец он вздохнул и проговорил...
Воодушевившись, Петр Елисеич
рассказывал о больших европейских
городах, о музеях, о разных чудесах техники и вообще о том, как живут другие люди. Эти рассказы уносили Нюрочку в какой-то волшебный мир, и она каждый раз решала
про себя, что, как только вырастет большая, сейчас же уедет в Париж или в Америку. Слушая эту детскую болтовню, Петр Елисеич как-то грустно улыбался и молча гладил белокурую Нюрочкину головку.
В
городе между тем, по случаю этого спектакля, разные небогатые городские сплетницы, перебегая из дома в дом,
рассказывали, что Пиколова сделала себе костюм для Офелии на губернаторские, разумеется, деньги в тысячу рублей серебром, — что инженер Виссарион Захаревский тоже сделал себе и сестре костюм в тысячу рублей: и тот действительно сделал, но только не в тысячу, а в двести рублей для Юлии и в триста для себя;
про Вихрова говорили, что он отлично играет.
Вот она как стала выздоравливать, то и начала мне опять
рассказывать, как она прежде жила… тут и
про Азорку
рассказала, потому что раз где-то на реке, за
городом, мальчишки тащили Азорку на веревке топить, а мамаша дала им денег и купила у них Азорку.
Сам я как-то не удосужился посетить
город Гороховец,
про который мне это
рассказывали и знакомые нижегородцы и приятели москвичи, бывавшие там, но одного взгляда на богатыря Бугрова достаточно было, чтобы поверить, тем более зная его жизнь, в которой он был не человек, а правило!
Во время дороги они мало разговаривали, и то заводил речи только Николай Афанасьевич. Стараясь развлечь и рассеять протопопа, сидевшего в молчании со сложенными на коленях руками в старых замшевых перчатках, он заговаривал и
про то и
про другое, но Туберозов молчал или отзывался самыми краткими словами. Карлик
рассказывал, как скучал и плакал по Туберозове его приход, как почтмейстерша, желая избить своего мужа, избила Препотенского, как учитель бежал из
города, гонимый Бизюкиной, — старик все отмалчивался.
После свадьбы Варвара, с радости, стала выпивать, особенно часто с Грушиною. Раз, под хмельком, когда у нее сидела Преполовенская, Варвара проболталась о письме. Всего не
рассказала, а намекнула довольно ясно. Хитрой Софье и того было довольно, — ее вдруг словно осенило. И как сразу не догадаться было! — мысленно пеняла она себе. По секрету
рассказала она
про подделку писем Вершиной, и от той пошло по всему
городу.
Она просто, ясно, без всякого преувеличения, описала постоянную и горячую любовь Алексея Степаныча, давно известную всему
городу (конечно, и Софье Николавне); с родственным участием говорила о прекрасном характере, доброте и редкой скромности жениха; справедливо и точно
рассказала про его настоящее и будущее состояние;
рассказала правду
про всё его семейство и не забыла прибавить, что вчера Алексей Степанович получил чрез письмо полное согласие и благословение родителей искать руки достойнейшей и всеми уважаемой Софьи Николавны; что сам он от волнения, ожидания ответа родителей и несказанной любви занемог лихорадкой, но, не имея сил откладывать решение своей судьбы, просил ее, как родственницу и знакомую с Софьей Николавной даму, узнать: угодно ли, не противно ли будет ей, чтобы Алексей Степаныч сделал формальное предложение Николаю Федоровичу.
— Ну, сначала
расскажите мне
про город, а потом вообще.
У него уже была своя семья — жена и трое детей; женился он рано, когда еще был на втором курсе, и теперь в
городе рассказывали про него, что он несчастлив в семейной жизни и уже не живет с женой.
Скандальная хроника
рассказывала про нее множество приключений, и даже в настоящее время шла довольно положительная молва о том, что она ездила на рандеву к одному юному музыкальному таланту, но уже сильному пьянице
города Москвы.
Заманить меня опять… упросить… и если я не соглашусь, то сын мой всему
городу станет
рассказывать про такую жестокость!
Ермак стал спрашивать Таузика
про его царя. Далеко ли его
город Сибирь? Много ли у Кучума силы, много ли у него богатства? Таузик все
рассказал. Говорит: «Кучум первейший царь на свете.
Город его Сибирь — самый большой
город на свете. В
городе этом, говорит, людей и скотины столько, сколько звезд на небе. А силы у Кучума-царя счету нет, его все цари вместе не завоюют».
Думают, что все так глупы и слепы, что никто ничего не замечает!» Фелисата Егоровна в ужасе качает головой, и идет
рассказывать — как противная Ярыжникова, в неприличной позе, за кулисами шепталась и целовалась, и обнималась со своим аманом, а на следующий день весь
город уже уверял, что madame Ярыжникова делала в кулисах такое,
про что и сказать невозможно.
С полчаса он расписывал ему
про веселое житье в
городе и
про тамошних красавиц, что на все руки горазды и уже так ласковы и податливы, что и
рассказать недостанет слов.
Он был тогда очень красив и имел необычайный успех у женщин, так что его знал весь
город, и
рассказывали про него, будто он каждый день ездил с визитами к своим поклонницам, как доктор к больным.
Старый
город и Печерск особенно щедро были изукрашены «бибиковскими досками», так как здесь должно было совершиться и в весьма значительной степени и совершилось намеченное Бибиковым капитальное «преобразование». А на Печерске жил самый непосредственнейший из киевлян,
про которых я попробую здесь для начала
рассказать, что удержала моя память.
— Ага!
про это изволь, — отвечал Памфалон, — если ты так уже непременно этого требуешь, то я тебе
расскажу этот случай, но только ты после моего рассказа, наверно, не захочешь ко мне возвратиться. Восстанем же лучше и пойдем отсюда за
город, в поле: там на свободе я
расскажу тебе
про то происшествие, которое совсем меня отдалило от надежды исправления.
Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба
города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью,
рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.