Неточные совпадения
— И этот
вопрос, я полагаю, лучше для вас же самих не
разбирать в подробности. Вы, чай, слыхали о снохачах? Послушайте меня, Павел Петрович, дайте себе денька два сроку, сразу вы едва ли что-нибудь найдете. Переберите все наши сословия да подумайте хорошенько над каждым, а мы пока с Аркадием будем…
Впрочем, Базарову было не до того, чтобы
разбирать, что именно выражали глаза его матери; он редко обращался к ней, и то с коротеньким
вопросом. Раз он попросил у ней руку «на счастье»; она тихонько положила свою мягкую ручку на его жесткую и широкую ладонь.
«Леонтий, бабушка! — мечтал он, — красавицы троюродные сестры, Верочка и Марфенька! Волга с прибрежьем, дремлющая, блаженная тишь, где не живут, а растут люди и тихо вянут, где ни бурных страстей с тонкими, ядовитыми наслаждениями, ни мучительных
вопросов, никакого движения мысли, воли — там я сосредоточусь,
разберу материалы и напишу роман. Теперь только закончу как-нибудь портрет Софьи, распрощаюсь с ней — и dahin, dahin! [туда, туда! (нем.)]»
— Это другой
вопрос, который я постараюсь
разобрать обстоятельнее.
Разбирая некоторые уже поданные мнения об этом
вопросе, он высказал и свой личный взгляд.
На реке Санхобе мы опять встретились с начальником охотничьей дружины Чжан Бао и провели вместе целый день. Оказалось, что многое из того, что случилось с нами в прошлом году на Имане, ему было известно. От него я узнал, что зимой он ходил
разбирать спорный земельный
вопрос между тазами и китайцами, а весной был на реке Ното, где уничтожил шайку хунхузов.
Какая наша грамота?» — и лишь при повторении
вопроса говорят: «
Разбирал когда-то по-печатному, да теперь, знать, забыл.
Обыкновенно
вопрос предлагают в такой форме: «Знаешь ли грамоте?» — я же спрашивал так: «Умеешь ли читать?» — и это во многих случаях спасало меня от неверных ответов, потому что крестьяне, не пишущие и умеющие
разбирать только по-печатному, называют себя неграмотными.
На
вопрос мой — кто он был? — узнал я, что то был старого покрою стряпчий, едущий в Петербург с великим множеством изодранных бумаг, которые он тогда
разбирал.
От этих общих понятий и определений генерал перешел к частностям, то есть принялся
разбирать пункт за пунктом все спорные
вопросы уставной грамоты и те требования, какие были изложены в «бумаге».
— Не забудьте потереть грудь оподельдоком! — кричала вслед Марья Михайловна. И вот Александру опять задача —
разбирать, к чему был сделан Наденькою
вопрос? что в нем заключалось: желание или боязнь видеть его?
— А такой
вопрос, что после него станет ясно: оставаться нам вместе или молча
разобрать наши шапки и разойтись в свои стороны.
— Я разумею… но, впрочем, мне удобнее будет ответить на ваш
вопрос прочтением письма, которое я когда-то еще давно писал к одному из друзей моих и отпуск с которого мне, как нарочно, сегодня поутру, когда я
разбирал свои старые бумаги, попался под руку. Угодно вам будет прослушать его? — заключил Михаил Михайлыч.
Егор Егорыч ничего не мог
разобрать: Людмила, Москва, любовь Людмилы к Ченцову, Орел, Кавказ — все это перемешалось в его уме, и прежде всего ему представился
вопрос, правда или нет то, что говорил ему Крапчик, и он хоть кричал на того и сердился, но в то же время в глубине души его шевелилось, что это не совсем невозможно, ибо Егору Егорычу самому пришло в голову нечто подобное, когда он услыхал от Антипа Ильича об отъезде Рыжовых и племянника из губернского города; но все-таки, как истый оптимист, будучи более склонен воображать людей в лучшем свете, чем они были на самом деле, Егор Егорыч поспешил отклонить от себя эту злую мысль и почти вслух пробормотал: «Конечно, неправда, и доказательство тому, что, если бы существовало что-нибудь между Ченцовым и Людмилой, он не ускакал бы на Кавказ, а оставался бы около нее».
Но другой
вопрос, о том, имеют ли право отказаться от военной службы лица, не отказывающиеся от выгод, даваемых насилием правительства, автор
разбирает подробно и приходит к заключению, что христианин, следующий закону Христа, если он не идет на войну, не может точно так же принимать участия ни в каких правительственных распоряжениях: ни в судах, ни в выборах, — не может точно так же и в личных делах прибегать к власти, полиции или суду.
Делается, во-1-х, тем, что всем рабочим людям, не имеющим времени самим
разбирать нравственные и религиозные
вопросы, с детства и до старости, примером и прямым поучением внушается, что истязания и убийства совместимы с христианством и что для известных государственных целей не только могут быть допущены, но и должны быть употребляемы истязания и убийства; во-2-х, тем, что некоторым из них, отобранным по набору, по воинской повинности или найму, внушается, что совершение своими руками истязаний и убийств составляет священную обязанность и даже доблестный, достойный похвал и вознаграждений поступок.
«Но это не тот мир, который мы любим. И народы не обмануты этим. Истинный мир имеет в основе взаимное доверие, тогда как эти огромные вооружения показывают явное и крайнее недоверие, если не скрытую враждебность между государствами. Что бы мы сказали о человеке, который, желая заявить свои дружественные чувства соседу, пригласил бы его
разбирать предлежащие
вопросы с заряженным револьвером в руке?
Вот Мерзопупиос и Штановский засели там в своей мурье и грызутся,
разбирая по косточкам
вопрос о подсудности, — это понятно, потому что они именно ничего, кроме этой мурьи, и не видят; но общество должно жить не так, оно должно иметь идеи легкие. Les messieurs et les dames обязаны забывать обо всем, кроме взаимных друг к другу отношений.
Ни хвалить, ни бранить этих людей нечего, но нужно обратить внимание на ту практическую почву, на которую переходит
вопрос; надо признать, что человеку, ожидающему наследства от дяди, трудно сбросить с себя зависимость от этого дяди, и затем надо отказаться от излишних надежд на племянников, ожидающих наследства, хотя бы они и были «образованны» по самое нельзя. Если тут
разбирать виноватого, то виноваты окажутся не столько племянники, сколько дяди, или, лучше сказать, их наследство.
Допустим, что в участке
разберут и отпустят, но как бы удивились мы в оные дни, если б нам сказали, что наступит время, когда участок (по-прежнему квартал, или съезжая) сделается посредником в разрешении споров и недоумений по жизненным
вопросам?
Приходят новые деятели; слышатся
вопросы: «решена?», «аудиенции-то добился ли, по крайней мере?» и ответы: «а черт их
разберет!», «семь дней хожу, и дальше передней ни-ни!» В пять часов мы выходим наконец на воздух.
Ни один из этих вполне естественных
вопросов не пришел нам на мысль — до такой степени было сильно убеждение, что мы виноваты и что"там
разберут"!
Но и сон приходит какой-то особенный. Мечтания канувшего дня не прерываются, а только быстрее и отрывочнее следуют одни за другими. Вот и опять «величие России», вот «Якуб-хан», вот «исторические
вопросы», а вот и «ну, уж нынче зима!» Не
разберешь, где кончилось бодроствование и где начался сон…
Советник (услышав ее
вопрос). Ныне, матушка, всех игор и не
разберешь, в которые люди тешиться изволят.
А она чувствовала себя нехорошо… Ее раздражали многолюдство, смех,
вопросы, шутник, ошеломленные и сбившиеся с ног лакеи, дети, вертевшиеся около стола; ее раздражало, что Вата похожа на Нату, Коля на Митю и что не
разберешь, кто из них пил уже чай, а кто еще нет. Она чувствовала, что ее напряженная приветливая улыбка переходит в злое выражение, и ей каждую минуту казалось, что она сейчас заплачет.
Очевидно, это было больное место, и
вопрос этот занимал всех домашних, но они из приличия при чужих не
разбирали своего частного дела.
Прежде всего мне бросилось в глаза на стене большое пятно, продолговатое, точно написанная строчка. Подойдя ближе, я увидел, что это была действительно надпись, глубоко врезанная гвоздем в стену и после тщательно сцарапанная скребком. Очевидно, это была фамилия моего предшественника, прежнего жильца этой камеры. Казалось,
разобрать ее было совершенно невозможно. Я подумал, что мне может разрешить этот
вопрос мой сторож, и потому, тотчас после поверки, постучал в дверку.
Эти разговоры взвинтили воображение, и мы невольно вздрагивали от каждого шороха в лесу. Меня всегда занимал
вопрос об этих таинственных ночных звуках в лесу, которые на непривычного человека нагоняют панику. Откуда они, и почему они не походят ни на один дневной звук? Скрипит ли старое дерево, треснет ли сухой сучок под осторожной лапой крадущегося зверя, шарахнется ли сонная птица, — ничего не
разберешь, а всего охватывает жуткое чувство страха, и мурашки бегут по спине.
— Да ведь это все так себе, одни слова только или от нечего делать! Задача в жизни!.. легко сказать!.. И все мы любим тешить себя такими красивыми словами. Оно и точно: сказал себе «задача в жизни» — и доволен, как будто и в самом деле одним уже этим словом что-то определено, что-то сделано, а
разобрать поближе — и нет ничего! Ну, какая, например, ваша задача в жизни? Простите за
вопрос! — улыбнулся Хвалынцев.
Августина, которые ставили искусительные
вопросы о том, что Бог делал до сотворения мира, и Августин
разбирает их в XI книге «Исповеди», которая дает и доселе непревзойденный анализ времени.
— Почему? Потому что жизнь такая! — Андрей Иванович вздохнул, положил голову на руки, и лицо его омрачилось. — Как вы скажете, отчего люди пьют? От разврата? Это могут думать только в аристократии, в высших классах. Люди пьют от горя, от дум… Работает человек всю неделю, потом начнет думать; хочется всякий
вопрос разобрать по основным мотивам, что? как? для чего?… Куда от этих дум деться? А выпьешь рюмочку-другую, и легче станет на душе.
Но мы
разбираем здесь не
вопрос национальной политики. На Дерптский университет следовало такому русскому студенту, как я, смотреть, как на немецкий университет и дорожить именно этим, ожидая найти в нем повышенный строй всей учебной и ученой жизни.
Захотелось напиться и Палтусову; за обедом это ему не удалось. Но не затем ли, чтоб не шевелить в душе никаких лишних
вопросов? Когда хмель вступит в свои права, легко и сладко со всеми целоваться: и с чистым юношей, и с пройдохой адвокатом, и с ожирелым клубным игроком, с кем хочешь! Не
разберешь — кто был студентом, кто нет.
Здесь мы не станем поднимать
вопроса — принципиально,
разбирать, составляют ли письма собственность того, кто их писал, или того, кому они адресованы.
— Да, да, — отвечал лакей, не поняв сразу того, о чем я спрашивал, но,
разобрав уж потом мой
вопрос, прибавил: — О нет! Здесь я только одного его видаю. Больше нету.
Жадными взорами пробежал он надпись, несколько стертую временем,
разобрал в ней слова: «Милая Луиза!» — имел еще силу прочесть их вслух и потом, не отвечая прямо на
вопрос ее, примолвил...
Этот
вопрос вызвал в Стягине совершенно новое для него желание: защитить себя немного в глазах этой девушки, вслух
разобрать свои отношения к московскому приятелю.
Разбирая отвлеченно
вопрос о том, чье положение будет лучше: учеников Христа или учеников мира? нельзя не видеть, что положение учеников Христа должно быть лучше уже потому, что ученики Христа, делая всем добро, не будут возбуждать ненависти в людях.