Неточные совпадения
Окончив письма, Степан Аркадьич придвинул к себе бумаги из присутствия, быстро перелистовал два
дела, большим карандашом сделал несколько отметок и, отодвинув
дела, взялся за кофе; за кофеем он
развернул еще сырую утреннюю газету и стал читать ее.
Через несколько
дней Клим Самгин, лежа в постели,
развернул газету и увидал напечатанным свой очерк о выставке.
Насвистывая тихонько арию жреца из «Лакмэ», он сел к столу,
развернул очередное «
дело о взыскании», но, прикрыв глаза, погрузился в поток воспоминаний о своем пестром прошлом. Воспоминания развивались, как бы истекая из слов: «Чем я провинился пред собою, за что наказываю себя»?
Но каждый раз, присутствуя на собраниях, он чувствовал, что раздраженные речи, сердитые споры людей изобличают почти в каждом из них такое же кипение тревоги, такой же страшок пред завтрашним
днем, такие же намерения
развернуть свои силы и отсутствие уверенности в них.
Юноша шаркнул ногой по полу, исчез, а Самгин,
развернув «
Дело о взыскании крестьянами Уховыми Иваном и Пелагеей с пот. почет. гражданина Левашова убытков за увечье», углубился в изучение
дела.
Он сел к столу,
развернул пред собою толстую папку с надписью «
Дело» и тотчас же, как только исчезла Варвара, упал, как в яму, заросшую сорной травой, в хаотическую путаницу слов.
Я
развернул листок: на нем четко и ясно был написан адрес Ламберта, а заготовлен был, очевидно, еще за несколько
дней.
— Это кто вам, батюшко, донес так да отрапортовал о том — нет-с! Извините! Я нарочно все
дело захватила — читайте-ка!.. — проговорила становая и, молодцевато
развернув принесенное с собою
дело, положила его на стол.
И удивительное
дело. Митя Смоковников, живший до тех пор только питьем, едой, картами, вином, женщинами, задумался в первый раз над жизнью. И думы эти не оставили его, а
разворачивали его душу всё дальше и дальше. Ему предлагали место, где была большая польза. Он отказался и решил на то, что у него было, купить именье, жениться и, как сумеет, служить народу.
Мало того, был даже компрометирован: случилось так, что чрез его руки, в молодости, прошли целые склады «Колокола» и прокламаций, и хоть он их даже
развернуть боялся, но отказаться распространять их почел бы за совершенную подлость — и таковы иные русские люди даже и до сего
дня.
Когда он прибыл в город, то прежде всего, разумеется, пожелал ознакомиться с
делами. Письмоводитель сразу вынес ему целый ворох. Но когда он
развернул одно из них, то первая попавшаяся ему на глаза фраза была следующая...
Нет, уж это
дело в Одессе произошло. Я думаю, какой ущерб для партии? Один умер, а другой на его место становится в ряды. Железная когорта, так сказать. Взял я, стало быть, партбилетик у покойника и в Баку. Думаю, место тихое, нефтяное, шмендефер можно
развернуть — небу станет жарко. И, стало быть, открывается дверь, и знакомый Чемоданова — шасть. Дамбле! У него девятка, у меня жир. Я к окнам, а окна во втором этаже.
Первую содержал С. И. Напойкин, а вторую — С. Ф. Рассохин. Первая обслуживала главным образом московских любителей и немногих провинциальных антрепренеров, а вторая широко
развернула свое
дело по всей провинции, включительно до Сибири и Кавказа. Печатных пьес, кроме классических (да и те редко попадались), тогда не было: они или переписывались, или литографировались. Этим специально занимался Рассохин. От него театры получали все пьесы вместе с расписанными ролями.
— Я, батюшка, и то уж подумываю! Кончено
дело! завтра же чем свет — к Бубновину! Я ему этот прожектец во всех статьях
разверну!
— Хуже я Семенова, глупее его? Я ж его моложе, я ж красивый, я ж ловкий… да вы дайте мне за что ухватиться зубом, дайте ж мне хоша бы малое
дело в руки, я тотчас всплыву наверх, я так крылья
разверну — ахнешь, залюбуешься! При моей красоте лица и корпуса — могу я жениться на вдове с капиталом, а? И даже на девице с приданым, — отчего это недостойно меня? Я могу сотни народа кормить, а — что такое Семенов? Даже противно смотреть… некоторый сухопутный сом: ему бы жить в омуте, а он — в комнате! Чудище!
Я не философ — боже сохрани! —
И не мечтатель. За полетом пташки
Я не гонюсь, хотя в былые
дниНе вовсе чужд был глупой сей замашки.
Ну, муза, — ну, скорее, —
разверниЗапачканный листок свой подорожный!..
Не завирайся, — тут зоил безбожный…
Куда теперь нам ехать из Кремля?
Ворот ведь много, велика земля!
Куда? — «На Пресню погоняй, извозчик!» —
«Старуха, прочь!.. Сворачивай, разносчик...
Он встал, хотел было долго и сладко потянуться уставшим телом, но вспомнил, что в пост грех это делать, и сдержался. Быстро потерев рукой об руку, точно при умыванье, он опять присел к столу и
развернул ветхую записную книжку с побуревшими от частого употребления нижними концами страниц. Вслед за записями крахмального белья, адресами и
днями именин, за графами прихода и расхода шли заметки для памяти, написанные бегло, с сокращениями в словах, но все тем же прекрасным писарским почерком.
Развернув бумажку на лестнице, он быстро оглянулся кругом и поспешил как можно скорее отделить целую половину из законного возмездия, им полученного, и припрятать эту половину в сапог, потом, тут же на лестнице и вовсе не обращая внимания на то, что действует на своей постели, во сне, решил, пришед домой, немедленно воздать что следует за харчи и постой хозяйке своей, потом накупить кой-чего необходимого и показать кому следует, как будто без намерения и нечаянно, что подвергся вычету, что остается ему и всего ничего и что вот и золовке-то послать теперь нечего, причем погоревать тут же о золовке, много говорить о ней завтра и послезавтра, и
дней через десять еще повторить мимоходом об ее нищете, чтоб не забыли товарищи.
Павел Николаевич вытребовал Ванскок, приветил ее, дал ей двадцать пять рублей на бедных ее староверческого прихода (которым она благотворила втайне) и узнал от нее, что литераторствующий ростовщик Тихон Кишенский
развернул будто бы огромные денежные
дела. Павел Николаевич в этом немножко поусомнился.
Газеты писали, что победы японцев в горах неудивительны, — они природные горные жители; но война переходит на равнину, мы можем
развернуть нашу кавалерию, и
дело теперь пойдет совсем иначе.
— Да. А по правде ежели сказать, трудно будет, понимашь, широко
развернуть у нас ударное
дело. Лелька изумилась.
Тот
развернул ее и прочел: «1884 года, декабря 26
дня, я, нижеподписавшийся, выдал сию расписку купцу Ивану Силову Куроедову в том, что передал в вечное его владение законную супругу мою, Митродору Петрову Паупертову, за что и получил с него, Куроедова, тысячу рублей серебром, и обязуюсь никаких беспокойств ни ей, супруге моей, ни ему, Куроедову, не оказывать и никогда против них никаких претензий не иметь, в противном случае должен я ответствовать по законам гражданским и уголовным.
Распечатать и
развернуть его было для князя
делом одной минуты, но вот беда — оно было написано по-турецки.
Он
развернул даже было одно из «
дел», приготовленных для ближайшего доклада, и силился заняться им.
Нечего сказать — крутая каша, хоть топором руби. Махнул ротный рукой: «Убрать его, лахудру, пока что», — и сам за ворота. Вся рота слыхала, не потушить, надо
дело по всей форме
разворачивать.
На третий
день его приезда он,
развернув газету, уже прочел об этом известии, а остальные
дни он не мог скрыться от «интервьюеров», расплодившихся в Петербурге за последнее время, как грибы в дождливую осень.
— Если я вам скажу, сударыня, что святое Евангелие составляет уже давно мою настольную книгу, что нет
дня в моей жизни, когда я не
развернул бы этой великой книги, черпая в ней силу и мужество для прохождения моего нелегкого пути, — вы поймете, что ваш щедрый дар не мог попасть в более подходящие руки. Отныне, благодаря вам, печальное иногда уединение моей камеры исчезает: я не один. Благословляю тебя, дочь мол.