Неточные совпадения
«Идиоты!» — думал Клим. Ему вспоминались безмолвные слезы бабушки пред
развалинами ее
дома, вспоминались уличные сцены, драки мастеровых, буйства пьяных мужиков у дверей базарных трактиров на городской площади против гимназии и снова слезы бабушки, сердито-насмешливые словечки Варавки о народе, пьяном, хитром и ленивом. Казалось даже, что после истории с Маргаритой все люди стали хуже: и богомольный, благообразный старик дворник Степан, и молчаливая, толстая Феня, неутомимо пожиравшая все сладкое.
Так, например, однажды часть галереи с одной стороны
дома вдруг обрушилась и погребла под
развалинами своими наседку с цыплятами; досталось бы и Аксинье, жене Антипа, которая уселась было под галереей с донцом, да на ту пору, к счастью своему, пошла за мочками.
Падало царство Татьяны Марковны, пустел
дом, похищено ее заветное, дорогое сокровище, ее гордость, ее жемчужина! Она одна бродила будто по
развалинам. Опустела и душа у ней! Дух мира, гордости, благоденствия покинул счастливый уголок.
Новый
дом покривился и врос в землю; людские развалились; на
развалинах ползает и жалобно мяучит одичалая кошка, да беглый колодник прячется под осевшей кровлей.
Дом Колпаковой представлял собой совершенную
развалину; он когда-то был выстроен в том помещичьем вкусе, как строили в доброе старое время Александра I.
Дом представлял из себя великолепную
развалину: карнизы обвалились, крыша проржавела и отстала во многих местах от стропил целыми полосами; массивные колонны давно облупились, и сквозь отставшую штукатурку выглядывали обсыпавшиеся кирпичи; половина
дома стояла незанятой и печально смотрела своими почерневшими окнами без рам и стекол.
Лет через пятьдесят, много семьдесят, эти усадьбы, «дворянские гнезда», понемногу исчезали с лица земли;
дома сгнивали или продавались на своз, каменные службы превращались в груды
развалин, яблони вымирали и шли на дрова, заборы и плетни истреблялись.
Как-то само собою случилось, что на
развалинах тех старинных, насиженных гнезд, где раньше румяные разбитные солдатки и чернобровые сдобные ямские вдовы тайно торговали водкой и свободной любовью, постепенно стали вырастать открытые публичные
дома, разрешенные начальством, руководимые официальным надзором и подчиненные нарочитым суровым правилам.
Вся картина, которая рождается при этом в воображении автора, носит на себе чисто уж исторический характер: от деревянного, во вкусе итальянских вилл,
дома остались теперь одни только
развалины; вместо сада, в котором некогда были и подстриженные деревья, и гладко убитые дорожки, вам представляются группы бестолково растущих деревьев; в левой стороне сада, самой поэтической, где прежде устроен был «Парнас», в последнее время один аферист построил винный завод; но и аферист уж этот лопнул, и завод его стоял без окон и без дверей — словом, все, что было делом рук человеческих, в настоящее время или полуразрушилось, или совершенно было уничтожено, и один только созданный богом вид на подгородное озеро, на самый городок, на идущие по другую сторону озера луга, — на которых, говорят, охотился Шемяка, — оставался по-прежнему прелестен.
А вот на секунду я и это пронизанное радостью кресло возле кровати — мы одно: и великолепно улыбающаяся старуха у дверей Древнего
Дома, и дикие дебри за Зеленой Стеной, и какие-то серебряные на черном
развалины, дремлющие, как старуха, и где-то, невероятно далеко, сейчас хлопнувшая дверь — это все во мне, вместе со мною, слушает удары пульса и несется сквозь блаженную секунду…
Проходя дальше по улице и спустившись под маленький изволок, вы замечаете вокруг себя уже не
дома, а какие-то странные груды развалин-камней, досок, глины, бревен; впереди себя на крутой горе видите какое-то черное, грязное пространство, изрытое канавами, и это-то впереди и есть 4-й бастион…
Во всей этой иронии его была некоторая доля правды: самый
дом представлял почти
развалину; на его крыше и стенах краска слупилась и слезла; во многих окнах виднелись разбитые и лопнувшие стекла; паркет внутри
дома покосился и растрескался; в некоторых комнатах существовала жара невыносимая, а в других — холод непомерный.
Справа —
развалины флигеля и мёртвый барский
дом, слева — тихий монастырь, и отовсюду в маленькую одинокую душу просачивалась скука, убивавшая желания; они тонули в ней, как солнечные лучи в тёплой воде нагретого ими болота.
Дом Кожемякина раньше был конторою господ Бубновых и примыкал к их усадьбе. Теперь его отделял от земли дворян пустырь, покрытый
развалинами сгоревшего флигеля, буйно заросший дикою коноплёю, конским щавелём, лопухами, жимолостью и высокой, жгучей крапивой. В этой густой, жирно-зелёной заросли плачевно торчали обугленные стволы деревьев, кое-где от их корней бессильно тянулись к солнцу молодые побеги, сорные травы душили их, они сохли, и тонкие сухие прутья торчали в зелени, как седые волосы.
Кроме провинциального актера Илькова, все артисты принадлежали к составу Русского драматического театра, выросшего на
развалинах театра Бренко. Театр этот находился в Камергерском переулке, в том же
доме, где теперь Московский Художественный театр.
Ветер затих. Густые облака дыма не крутились уже в воздухе. Как тяжкие свинцовые глыбы, они висели над кровлями догорающих
домов. Смрадный, удушливый воздух захватывал дыхание: ничто не одушевляло безжизненных небес Москвы. Над дымящимися
развалинами Охотного ряда не кружились резвые голуби, и только в вышине, под самыми облаками, плавали стаи черных коршунов.
Сад Мацневского училища был садом тогда, когда в теперешних
развалинах мацневского
дома не жили филины и не распоряжалось начальство о-ского духовного училища; а с переходом в руки духовного ведомства тут все разрушалось, ветшало и носило на себе следы небрежности и страшного неряшества.
Домик этот стоял в глухом переулке, у Никитья, за
развалинами огромного старинного боярского
дома, в остатках которого помещалось духовное училище, называемое почему-то «Мацневским».
И
дом большой и
развалины какие-то в стороне.
Спрашиваю на станции: что за штука? — отвечают: жил-был здесь откупщик, и водочный завод у него был (это развалины-то), а теперь, дескать,
дом с землей продаются.
Название каменной придается ему некоторыми натуралистами потому, что он любит жить в каменных, опустелых зданиях и
развалинах; впрочем, хорек живет иногда в фундаментах и подвалах жилых каменных строений и даже в подвалах и погребах деревянных
домов и крестьянских изб.
И вот я в полутатарском городе, в тесной квартирке одноэтажного
дома. Домик одиноко торчал на пригорке, в конце узкой, бедной улицы, одна из его стен выходила на пустырь пожарища, на пустыре густо разрослись сорные травы; в зарослях полыни, репейника и конского щавеля, в кустах бузины возвышались
развалины кирпичного здания, под
развалинами — обширный подвал, в нем жили и умирали бездомные собаки. Очень памятен мне этот подвал, один из моих университетов.
Широкий, двухэтажный, с антресолями, колоннами и террасою, воеводинский
дом развалился посредине двора, густо заросшего бурьяном. Вокруг
дома лежали остатки служб — Фелицатино топливо; над
развалинами печально качались вершины деревьев парка. «Раишко» помещался во втором этаже, его три окна почти всегда были прикрыты решетчатыми ставнями, над ним — как нос над подбородком старика — нависла крыша, обломанная тяжестью снега.
«Раишко» — бывшая усадьба господ Воеводиных, ветхий, темный и слепой
дом — занимал своими
развалинами много места и на земле и в воздухе. С реки его закрывает густая стена ветел, осин и берез, с улицы — каменная ограда с крепкими воротами на дубовых столбах и тяжелой калиткой в левом полотнище ворот. У калитки, с вечера до утра, всю ночь, на скамье, сложенной из кирпича, сидел большой, рыжий, неизвестного звания человек, прозванный заречными — Четыхер.
Из глубины все еще важных
развалин дворянского
дома порою долетали визги девиц, тенор Коли-телеграфиста, колокольный голос Ваньки Хряпова, сына ростовщика, бойкие песни Фимки Пушкаревой, звон гитары — но все эти звуки тоскливой и пьяной жизни не мешали Симе и его слушателю.
Напрасно любопытный странник среди печальных
развалин захочет искать того места, где собиралось вече, где стоял
дом Ярославов и мраморный образ Вадима: никто ему не укажет их.
Она звалась Варюшею. Но я
Желал бы ей другое дать названье:
Скажу ль, при этом имени, друзья,
В груди моей шипит воспоминанье,
Как под ногой прижатая змея;
И ползает, как та среди
развалин,
По жилам сердца. Я тогда печален,
Сердит, — молчу или браню весь
дом,
И рад прибить за слово чубуком.
Итак, для избежанья зла, мы нашу
Варюшу здесь перекрестим в Парашу.
Сможет ли старая Европа обновить свою остывающую кровь и броситься стремглав в это необозримое будущее, куда увлекает ее необоримая сила, к которому она несется без оглядки, к которому путь идет, может быть, через
развалины отцовского
дома, через обломки минувших цивилизаций, через попранные богатства новейшего образования?
Вязовнин нашел свое имение расстроенным, усадьбу запущенной,
дом чуть не в
развалинах; сменил старосту, уменьшил оклады дворовых; очистил себе две-три комнатки и велел положить новые тесинки там, где протекала крыша; впрочем, не предпринял никаких резких мер и не затеял никаких усовершенствований вследствие той, по-видимому, простой мысли, что должно, по крайней мере, узнать сперва то, что желаешь усовершенствовать…
Еще все пожарные команды были на пожаре в Ямской, где заливали горевшие
развалины, как в одиннадцать часов вечера вспыхнул новый пожар на Невском проспекте, между Николаевской и Владимирской улицами, в
доме Вилье.
После, когда Ашанин путешествовал по этим боковым протокам и рукавам Доная, он узнал причину этой боязни туземцев, вызванной недавней войной: повсюду были
развалины разрушенных или выжженных селений; печально стояли у берега обгорелые
дома, около которых тянулись рисовые сжатые поля. Французы во время войны выжигали целые селения, уничтожали все, что только возможно, если не находили жителей.
Видно, что какая-то невзгода разразилась над хорошим, исправным
домом и превратила его исподволь в
развалину.
Кнышенко умер таким образом: мы приехали в красивое местечко Батурин, бывшую столицу Мазепы, где есть
развалины гетманского
дома и опустелый дворец Разумовского.
Когда, может быть, любимец-братишка давно уже лежит с неприятельской пулей в груди, a
дом их обращен в
развалины, a старик-отец… страшно подумать даже…
Ей снился Белград: то в
развалинах вместо
домов, весь затянутый пороховым дымом и залитый кровью, то прежний, светлый, белый, радостный город, весь погруженный в яркую зелень своих садов.
Изворовка была старинная барская усадьба — большая и когда-то роскошная, но теперь все в ней разрушалось. На огромном
доме крыша проржавела, штукатурка облупилась, службы разваливались. Великолепен был только сад — тенистый и заросший, с кирпичными
развалинами оранжерей и бань. Сам Изворов, Василий Васильевич, с утра до вечера пропадал в поле. Он был работник, хозяйничал усердно, но все, что вырабатывал с имения, проигрывал в карты.
Вместо
дома Добрыниных была дымящаяся груда
развалин, пахло гарью, в дыму факелов блестели каски пожарных.
— Кто сказал что нельзя убивать, жечь и грабить? Мы будем убивать, и грабить, и жечь. Веселая, беспечная ватага храбрецов — мы разрушим все: их здания, их университеты и музеи; веселые ребята, полные огненного смеха, — мы попляшем на
развалинах. Отечеством нашим я объявлю сумасшедший
дом; врагами нашими и сумасшедшими — всех тех, кто еще не сошел с ума; и когда, великий, непобедимый, радостный, я воцарюсь над миром, единым его владыкою и господином, — какой веселый смех огласит вселенную!
Господский
дом стоял в начале XVIII столетия на том самом месте, где он стоит ныне, именно против
развалин замка, разделенный с ними обширным двором и обращенный главным фасом в поле, и вообще построен был без большого уважения к архитектуре, по вечно однообразному плану немецких сельских и городских
домов.
Ни один житель, сказали мы? однако ж неподалеку от конюшен герцогских, между ними и
домом тайного советника Щурхова, в
развалины горелого
дома вошли с разных сторон два человека.
Выкопали из кладовых заржавленные пушки, вычистили их песочком, расставили в
развалинах, против господского
дома, против дороги в Гуммель, роздали дворовым и крестьянам ружья, пистолеты, кинжалы, большие, большие шпаги, которые только двум с трудом поднять.
Ваня заслушивается этих песен, засматривается на румяное солнышко, которое будто кивает ему на прощанье, колеблясь упасть за темную черту земли; засматривается на
развалины крепости, облитые будто заревом пожара, на крест Господень, сияющий высоко над
домами, окутанными уже вечерней тенью.
Пока бежал карла к Ильзе, ее обступило несколько солдат из караульни, помещенной в
развалинах одного
дома.
Подойдя к самому пригорку, на котором стояли
развалины замка и господский
дом, ничего нельзя было различить, кроме нескольких черных, безобразных громад.
Дом сгорел, как свеча, похоронив под своими
развалинами обгоревшие трупы горбуна и пьяной Афимьи.
Проезжая по улицам между пожарищами
домов, он удивлялся красоте этих
развалин. Печные трубы
домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «а, вот он! Посмотрим, чтò выйдет из этого».
Вблизи виднелись знакомые
развалины полуобгорелого барского
дома, занимаемого французами, с темнозелеными еще кустами сирени, росшими по ограде.
В дальнем углу городка, на самом на всполье, строенья Гусятниковых целый квартал занимали: тут были и кожевня, и салотопня, и свечной завод, и клееварня. До сих пор стоят
развалины большого каменного их
дома; от других строений следа не осталось — все вычистило в большой пожар, когда в два часа погорело полгорода.