Неточные совпадения
— Слушало его человек… тридцать, может быть — сорок; он стоял у царь-колокола. Говорил без воодушевления, не храбро. Один
рабочий отметил это, сказав соседу: «Опасается
парень пошире-то рот раскрыть». Они удивительно чутко подмечали все.
— Знал. Знаю. Студентом был в его кружке, потом он свел меня с
рабочими. Отлично преподавал Маркса, а сам — фантаст. Впрочем, это не мешает ему быть с людями примитивным, как топор. Вообще же
парень для драки. — Пробормотав эту характеристику торопливо и как бы устало, Попов высунулся из кресла, точно его что-то ударило по затылку, и спросил...
— Ден десяток тому назад юродивый
парень этот пришел ко мне и начал увещевать, чтоб я отказался от бесед с
рабочими и вас, товарищ Петр, к тому же склонил.
И старший
рабочий, с рыжей бородой, свалявшейся набок, и с голубыми строгими глазами; и огромный
парень, у которого левый глаз затек и от лба до скулы и от носа до виска расплывалось пятно черно-сизого цвета; и мальчишка с наивным, деревенским лицом, с разинутым ртом, как у птенца, безвольным, мокрым; и старик, который, припоздавши, бежал за артелью смешной козлиной рысью; и их одежды, запачканные известкой, их фартуки и их зубила — все это мелькнуло перед ним неодушевленной вереницей — цветной, пестрой, но мертвой лентой кинематографа.
Потом пришли двое
парней, почти еще мальчики. Одного из них мать знала, — это племянник старого фабричного
рабочего Сизова — Федор, остролицый, с высоким лбом и курчавыми волосами. Другой, гладко причесанный и скромный, был незнаком ей, но тоже не страшен. Наконец явился Павел и с ним два молодых человека, она знала их, оба — фабричные. Сын ласково сказал ей...
«Старается, чтобы поняли его!» — думала она. Но это ее не утешало, и она видела, что гость-рабочий тоже ежится, точно связан изнутри и не может говорить так легко и свободно, как он говорит с нею, простой женщиной. Однажды, когда Николай вышел, она заметила какому-то
парню...
Нет, он не понимал: политику делают в Риме министры и богатые люди для того, чтобы увеличить налоги на бедных людей. А его дети —
рабочие, они живут в Америке и были славными
парнями — зачем им делать политику?
У
рабочих заметна какая-то непоседливость, страсть бродяжить. Никем и ничем не обиженные
парни вдруг приходят в контору, заявляя о расчёте.
Понимая, что Носков человек полезный, Яков Артамонов был уверен, что кривоногий
парень с плоским лицом не может не отомстить ему за выстрел. Он хочет этого. Он запугает или на деньги, которые сам же Яков даёт ему, подкупит каких-нибудь
рабочих и прикажет им убить. Якову уже казалось, что за последнее время
рабочие стали смотреть на него внимательнее и злей.
Один из таких «юношев» жил тут же, над нами. Это был студент, сын рабочего-скорняка,
парень среднего роста, широкогрудый, с уродливо-узкими бедрами, похожий на треугольник острым углом вниз, угол этот немного отломлен, — ступни ног студента маленькие, точно у женщины. И голова его, глубоко всаженная в плечи, тоже мала, украшена щетиной рыжих волос, а на белом, бескровном лице угрюмо таращились выпуклые, зеленоватые глаза.
Девки в счет нейдут при этом, а только
парни, которые при больших заработках привыкают к известной роскоши, а затем к водке, так что положение заводского
рабочего никак нельзя сравнить ни в материальном, ни в нравственном отношении с положением крестьянина.
Мы торопливо прошли в катальную; толпа
рабочих с равнодушным выражением на лицах молча обступила у самой катальной машины лежавшего на полу молодого
парня, который страшно стонал и ползал по чугунному полу, волоча за собой изуродованную ногу, перебитую упавшим рельсом в голени.
Другой
РАБОчИЙ (Квачу). Господин жандарм! Можно?
Парень смирный… Мы диву даемся… как это он?
— Увидишь — поймёшь! Я часто на выставки ходил, в театр тоже, на музыку. Этим город хорош. Ух, хорош, дьявол! А то вот картина: сидит в трактире за столом у окна человек, по одёже —
рабочий али приказчик. Рожа обмякла вся, а глаза хитренькие и весёлые — поют! Так и видно — обманул
парень себя и судьбу свою на часок и — радёшенек, несчастный чёрт!
Оглушающий говор
рабочего люда, толпами сновавшего по набережной и спиравшегося местами в огромные кучи, крики ломовых извозчиков, сбитенщиков, пирожников и баб-перекупок, резкие звуки перевозимого и разгружаемого железа, уханье крючников, вытаскивающих из барж разную кладь, песни загулявших бурлаков, резкие свистки пароходов — весь этот содом в тупик поставил не бывалого во многолюдных городах
парня.
— Теперь он, собака, прямехонько к водяному!.. Сунет ему, а тот нас совсем завинит, — так говорил толпе плечистый
рабочий с сивой окладистой бородой, с черными, как уголь, глазами. Вся артель его уважала,
рабочие звали его «дядей Архипом». — Снаряжай, Сидор, спину-то: тебе,
парень, в перву голову отвечать придется.
Только что Теркин вошел в вагон и Серафима за ним следом, как их спереди и сзади стеснили в узком проходе вагона: спереди напирал приземистый мужчина в чуйке и картузе, вроде лавочника; сзади оттеснили Серафиму двое молодых
парней, смахивающих на
рабочих.
— Но как это вас угораздило попасть в колодец, Иннокентий Антипович? — спросил один из
рабочих, молодой
парень.
Повторю еще раз: по-настоящему я полюблю только парня-рабочего, настоящего, пролетария по духу и по крови.
Сидела она и думала о том, как хорошо жить на свете и как хорошо она сделала, что ушла из вуза сюда, в кипящую жизнь. И думала еще о бледном
парне с суровым и энергическим лицом. Именно таким всегда представлялся ей в идеале настоящий рабочий-пролетарий. Раньше она радостно была влюблена во всех почти
парней, с которыми сталкивалась тут на заводе, — и в Камышова, и в Юрку, и даже в Шурку Щурова. Теперь они все отступили в тень перед Афанасием Ведерниковым.
Медицинский пункт. За стеклянной стенкой — грохот работающих цехов. Вошли два парня-рабочих: лакировщик Спирька и вальцовщик Юрка. Спирька — крепкий, широкоплечий, у него низкий лоб и очень широкая переносица, ресницы густые и пушистые.
Появились на заводе десятки, чуть не сотни надсмотрщиков, — непризнанных и непрошенных. Девчата и
парни шныряли по заводу, следили за простоями машин, за отношением
рабочих к инструментам и материалу, за сохранностью заводского имущества. Во главе этого стойкого молодого отряда стоял неутомимый и распорядительный командир — Юрка Васин.
Ребята нынче гуляли. С пяти часов пили в пивной на Сокольничьем проезде, — Спирька, Юрка и еще два заводских
парня: Буераков и Слюшкин. Вышли шатаясь. Пошли по бульвару. Кепки на затылках, козырьки в небо. Ни перед кем не сторонились, сталкивали плечами прохожих с пути и как будто не слышали их ругательств. С особенным удовольствием толкали хорошо одетых женщин и мужчин в очках, не в
рабочих кепках.
Этот был человек сметливый, энергический, преданный своему доверителю, и не успело еще солнышко моргнуть своими подслеповатыми лучами, как двадцать
парных подвод, с таким же числом возчиков и таким же числом
рабочих при десяти бравых солдатах, с запасом заступов и веревок очутились, как лист перед травой, на местности, где хранилось оружие повстанцев.
Вечеринка была грандиозная, — первый опыт большой вечеринки для смычки комсомола с беспартийной
рабочей молодежью. Повсюду двигались сплошные толпы девчат и
парней. В зрительном зале должен был идти спектакль, а пока оратор из МГСПС [Московский городской совет профессиональных союзов.] скучно говорил о борьбе с пьянством, с жилищной нуждой и религией. Его мало слушали, ходили по залу, разговаривали. Председатель юнсекции то и дело вставал, стучал карандашиком по графину и безнадежно говорил...
Полюбить, так полюблю парня-рабочего, пролетария, который за
рабочий класс жизнь готов отдать.
— Значит, надобно, чтоб тебе это было объяснено. Товарищ Броннер, взойди к нам сюда и объясни, в чем этот
парень проштрафился перед
рабочим классом.
Юрка Васин в это время вел ударную работу в вальцовке. С ним еще два парня-комсомольца. Их цель была доказать, что один
рабочий может работать одновременно на двух вальцовых машинах, — до сих пор все работали на одной. Гриша Камышов, секретарь их цеховой комсомольской ячейки, «ударялся» со своими подручными тут же, на огромном трехзальном каландре.
Возвращаясь с кладбища, пошел я к острогу.
Рабочие выспались и косно брались за работу. В яме с известкой два
парня без толку болтали веселками, работа не спорилась, известка сваривалась в комья. К неумелым подошел крепкий, коренастый, невысокого роста старик. Хоть и стояли июльские жары, на нем была надета поношенная, крытая синей крашениной шубенка, а на голове меховой малахай.
