Неточные совпадения
— Я ищу средства работать производительно и для себя и для
рабочего. Я хочу устроить… —
отвечал он горячо.
— Организация
рабочих, как видишь, — задумчиво
ответил он, а жена допрашивала, все более раздражаясь...
— Знаю, — угрюмо
отвечал Поярков, — но необходимы люди, способные вести
рабочие кружки.
— Почему интеллигенту будет легче жить с
рабочим классом? — спросил кто-то вдруг и азартно. Кутузов
ответил...
— Арестованы, — неуверенно
ответил Клим Иванович и, глядя, как
рабочие снимают штатского, добавил: — Штатский, кажется, — министр юстиции…
— Слушала тебя, —
ответила она. — Почему ты говорил о
рабочих так… раздраженно?
Она села в угол и молчала, избегая его взглядов и не
отвечая на вопросы. В исходе десятого она взяла
рабочую корзинку, зонтик и сделала ему знак идти за собой.
«Кусочники» должны были стирать диванные простыни, платить жалованье
рабочим, кормить их и мальчиков, а также
отвечать за чистоту бань и за пропажу вещей у моющихся в «дворянских» банях.
Каторжного, несомненно, стесняет его звание; на вопрос, какого он звания, он
отвечает: «
рабочий».
Настоящими
рабочими оставались сам Кишкин, Яша Малый, Матюшка, Турка и Мина Клейменый — последний в артели
отвечал за кашевара.
Окся не только добывала «пустяк» и «жилку», но сама крепила шахту и вообще
отвечала за настоящего ортового
рабочего.
— Да здравствуют
рабочие люди всех стран! — крикнул Павел. И, все увеличиваясь в силе и в радости, ему
ответило тысячеустое эхо потрясающим душу звуком.
— Позвольте! — говорил он, отстраняя
рабочих с своей дороги коротким жестом руки, но не дотрагиваясь до них. Глаза у него были прищурены, и взглядом опытного владыки людей он испытующе щупал лица
рабочих. Перед ним снимали шапки, кланялись ему, — он шел, не
отвечая на поклоны, и сеял в толпе тишину, смущение, конфузливые улыбки и негромкие восклицания, в которых уже слышалось раскаяние детей, сознающих, что они нашалили.
Но
рабочие стали в упор, как стадо баранов, дошедшее до забора, и
отвечали лаконически, что они к «самому енералу»; видна была твердая решимость.
Он обо всех этих ужасных случаях слышал и на мой вопрос
отвечал, что это, вероятно, дело рук одного раскольника-хлыста, Федота Ермолаева, богатого маляра из деревни Свистова, который, — как известно это было почтмейстеру по службе, — имеет на крестьян сильное влияние, потому что, производя в Петербурге по летам стотысячные подряды, он зимой обыкновенно съезжает сюда, в деревню, и закабаливает здесь всякого рода
рабочих, выдавая им на их нужды задатки, а с весной уводит их с собой в Питер; сверх того, в продолжение лета, высылает через почту домашним этих крестьян десятки тысяч, — воротило и кормилец, понимаете, всей округи…
— Да, — продолжал Дикинсон. — Понять человека, значит узнать, чего он добивается. Когда я заметил этого русского джентльмена, работавшего на моей лесопилке, я то же спросил у него: what is your ambition? И знаете, что он мне
ответил? «Я надеюсь, что приготовлю вам фанеры не хуже любого из ваших
рабочих…»
— О, это немного другое дело, —
ответил Дикинсон. — Да, я был каменщиком. И я поклялся надевать доспехи каменщиков во всех торжественных случаях… Сегодня я был на открытии банка в N. Я был приглашен учредителями. А кто приглашает Дика Дикинсона, тот приглашает и его старую
рабочую куртку. Им это было известно.
Ему вспомнилось, как она первое время жизни в доме шла на завод и мёрзла там, пытаясь разговориться с
рабочими; они
отвечали ей неохотно, ухмылялись в бороды, незаметно перекидывались друг с другом намекающими взглядами, а когда она уходила, говорили о ней похабно и хотя без злобы, но в равнодушии их слов было что-то худшее, чем злоба.
«Оттого, что
рабочий, если его спросят, чем он занимается,
ответит: „Работаю“, а если его спросят, где он живет, он назовет свой угол… Вот отчего…» — думал Иванов и шел вперед без цели…
И прежде чем Рогожин успел ей
ответить, она собрала всю свою
рабочую снасть и, столкнувшись на пороге с пришедшею ей на смену другою девушкою, выбежала.
Доказывать ли, с Бажановым в руках, что священный долг каждого
рабочего — вспахать не менее полудесятины? — но они
ответят на это: «Итак не гуляли».
— Нет, я так спросила: значит, чтобы не простудилась? А я как-то иду по улице, ваш работник и едет на вашей лошадке; смотрю, точно совсем другая лошадь стала… Какие-то
рабочие идут мимо и говорят: «Вот попово-то прясло едет, ему лошадь-то заместо куриного седала
отвечает, цыплят на нее садит… Медведь, говорят, давно прошение об ней губернатору подал».
— Поймите же, у меня на руках громадное дело, две тысячи
рабочих, за которых я должна
ответить перед богом.
— Эй, вы, послушайте, — спокойно продолжал «алеут», отдавая какие-то приказания своим
рабочим. — Кроме вооруженного нападения, вы еще делаете подлог: часы у вас переведены… Притом вы меня оскорбили с первого слова. И в том и в другом случае вы
ответите в законном порядке.
— Право, и того не знаю. Есть какие-то бумаги, —
отвечала Костырева и торопливо, с беспокойством вынула из своего
рабочего столика несколько исписанных листов.
— Не могу знать, —
отвечал встревоженный, три дня не куривший
рабочий. — Пьян был.
— Вздор! Я ничего, — нерешительно
ответил Петр Ильич. Ему и хотелось поговорить с сыном, и боялся он этого разговора, так как давно уже разошелся с ним во взглядах. Но теперь эта именно рознь могла оказаться полезной. — Дело в том, видишь ли, — продолжал он, конфузясь, — что меня смущает этот случай, ну, с
рабочими.
— С фактическою точностью я не могу
ответить вам на это: я не знаю, — сказала она; — но вообще, типография слишком открытое место; туда может прийти всякий, хоть под предлогом заказов; наконец, наборщики,
рабочие — ведь за каждого из них нельзя поручиться; и между ними легко могут быть подкупленные, шпионы… Вот почему, полагаю, вам неудобно было оставаться там. А здесь, у меня вы безопаснее, чем где-либо. Никому ничего и в голову не придет, и у меня уж никак вас не отыщут!
— То-то вот и есть, — жалобно и грустно
ответил рабочий. — Ведь десять-то ден мало-мальски три целковых надо положить, да здесь вот еще четыре дня простою. Ведь это, милый человек, четыре целковых — вот что посуди.
— Дня через два станет на Гребновской, я ее на буксир пароходу сдал. Мартын Семенов при ней остался, а
рабочих я расчел, —
ответил Флор Гаврилов.
— Теперь он, собака, прямехонько к водяному!.. Сунет ему, а тот нас совсем завинит, — так говорил толпе плечистый
рабочий с сивой окладистой бородой, с черными, как уголь, глазами. Вся артель его уважала,
рабочие звали его «дядей Архипом». — Снаряжай, Сидор, спину-то: тебе, парень, в перву голову
отвечать придется.
— Есть, —
отвечал с палубы
рабочий.
Не успела
ответить Дуня, как широко распахнулась дверь
рабочей, и тетя Леля в новом сером, с пелериной из кружев, скрывающей ее горб, платье появилась на пороге комнаты.
— Наплевать на этакую волю, чтобы петь да дышать только: мне больше нравятся звуки Марсельезы в
рабочих улицах Парижа, —
отвечал Форов.
Мириманов, довольно посмеиваясь, писал в суд исковое прошение о взыскании с
рабочих, живших в его доме, квартирной платы и убытков за побитые стекла, испорченные водопроводные краны. Вселились обратно Гавриленко и доктор Вайнштейн. Мириманов предложил им свои безвозмездные услуги по отобранию у
рабочих унесенных ими вещей. Гавриленко поморщился и отказался. Вайнштейн лукаво улыбнулся, поднял ладони и
ответил...
— Вот. Ты прогулы делаешь, вредишь этим производству. А чье теперь производство, знаешь? Капиталистов каких-нибудь, буржуазии, али
рабочего государства?
Отвечай мне.
— Слушаем, —
отвечали рабочие, подчиняясь обаянию сильного духом нищего.
Чопорные аристократки
отвечают на бесцеремонные любезности переодетого
рабочего, вчерашний нищий с piazza di Spagna, под маской и в бумажном домино, вскакивает в карету к княгине Боргез и, стоя на подножке, очень развязно разговаривает с ней в открытое окно.
Уже полгода по заводу шла партийная чистка. В присутствии присланной комиссии все партийцы один за другим выступали перед собранием
рабочих и служащих, рассказывали свою биографию,
отвечали на задаваемые вопросы. Вскрывалась вся их жизнь и деятельность, иногда вопросами и сообщениями бесцеремонно влезали даже в интимную их жизнь, до которой никому не должно было быть дела.
— Заперли и заколотили после отъезда Настасьи Лукьяновны, —
отвечал старый
рабочий. — Вы же приказали себе приготовить флигель…
И дальше шли параграфы устава бригады: каждый ударник должен следить за работой своего соседа, и каждый
отвечает за бригаду, также бригада за него… Ударник должен бережно относиться к заводскому имуществу, не допуская порчи такового хотя бы и другими
рабочими. Должен быть примером на заводе по дисциплинированности и усердию работы на производстве.
— Не обязан я
отвечать, к кому зачем заходил! Я свободный гражданин советского государства! Почетный!
Рабочий, пролетарий! Имейте в виду! Куда хочу, туда и отправляюсь!
— Слушаем-с, ваше сиятельство… — в один голос только тогда
отвечали рабочие.
Дневник! Я расскажу тебе на ухо то, что меня мучает: я б-о-ю-с-ь своей аудитории. Перед тем как идти к ребятам, что-то жалобно сосет в груди. Я неплохо готовлюсь к занятиям, днями и вечерами просиживаю в читальне Московского комитета, так что это не боязнь сорваться, не
ответить на вопросы, а другое. Но что? Просто как-то неудобно: вот я, интеллигентка, поварилась в комсомоле, начиталась книг и иду учить
рабочих ребят. Пробуждать в них классовое сознание. Правильно ли это?
— Да уж недели с две будет, —
отвечали рабочие.
