Неточные совпадения
— Ах, извините меня, извините меня, Марья Степановна… — рассыпалась Хина, награждая хозяйку поцелуем. — Я все время была так завалена
работой, так завалена… Вы меня поймете, потому что можете судить по собственным детям, чего они стоят
родителям. Да! А тут еще Сергей Александрыч… Но вы, вероятно, уже слышали, Марья Степановна?
Этот Ришар был чей-то незаконнорожденный, которого еще младенцем лет шести подарили
родители каким-то горным швейцарским пастухам, и те его взрастили, чтоб употреблять в
работу.
Измученные непосильной
работой и побоями, не видя вблизи себя товарищей по возрасту, не слыша ласкового слова, они бежали в свои деревни, где иногда оставались, а если
родители возвращали их хозяину, то они зачастую бежали на Хитров, попадали в воровские шайки сверстников и через трущобы и тюрьмы нередко кончали каторгой.
Да недалеко ходить, вот покойничек,
родитель Александра Иваныча, — старик указал глазами на Оникова, — Иван Герасимыч, бывало, только еще выезжает вот из этого самого дома на
работы, а уж на Фотьянке все знают…
— Ломаный я человек,
родитель, — отвечал Артем без запинки. — Ты думаешь, мне это приятно без дела слоняться? Может, я в другой раз и жисти своей не рад… Поработаю — спина отымается, руки заболят, ноги точно чужие сделаются. Завидно на других глядеть, как добрые люди над
работой убиваются.
— Будет,
родитель, достаточно поработано, а тебе пора и отдохнуть. Больно уж ты жаден у нас на работу-то… Не такие твои года, штобы по куреням маяться.
— Да-с, любезнейший
родитель! Не могу похвалить ваши порядки! не могу-с! Пошел в сад — ни души! на скотном — ни души! на конном — хоть шаром покати! Одного только ракалью и нашел — спит брюхом кверху! И надобно было видеть, как негодяй изумился, когда я ему объяснил, что он нанят не для спанья, а для
работы! Да-с! нельзя похвалить-с! нельзя-с!
И что ж, сударь? не прошло полгода, как муж у ней в душегубстве изобличен был и в
работы сослан, а она осталась одинокою в мире сиротой… вот как бог-то противляющихся ему
родителей наказывает!
— Бога не боится
родитель твой — в чужи люди сыновей послал! Саввушку-то жалко мне оченно — паренек-от еще не выровнялся, пожалуй, и силенки у него не хватит на
работу подряженную. Много, пожалуй, придется и побой принять, коль попадется к хозяину немилостивому. Чем сыновей-то в кабалу отдавать, у меня бы денег позаймовал. Не потерпит ему Господь за обиды родным сыновьям.
Хоть эти
работы при отдаче в науку ребят в уговор не входили, однако ж
родители на Терентьевну за то не скорбели, а еще ей же в похвалу говаривали: «Пущай-де к трудам пострелов приучает».
Изо всех городов, сел и деревень обширной матушки-Руси стали стекаться по первому зову правительства молодые и старые запасные солдаты. Они покидали свои семьи, престарелых
родителей, жен и детей, бросали полевые
работы, оставляя неубранным хлеб на полях, чтобы стать в ряды русских войск, готовившихся к защите чести дорогой России и маленького славянского королевства.
А поверх всего надо было усиленно продолжать
работу наполовину для себя, а наполовину для покрытия долга по"Библиотеке для чтения". Кроме собственного труда, у меня не было и тогда никаких других ресурсов. От
родителей своих (мои отец и мать были еще живы) я не мог получать никакой поддержки. Их доходы были скромны, и я не позволял себе и в больших тисках чем-нибудь отягощать их материальное положение.
Если
родители его в нужде, он узнает от них, что цель жизни — приобретение побольше хлеба и денег и как можно меньше
работы, для того, чтобы животной личности было как можно лучше. Если он родился в роскоши, он узнает, что цель жизни — богатство и почести, чтобы как можно приятнее и веселее проводить время.
— Вы говорите сами, что за ваши звонкие песенки вас прозвали окружающие феей… Ну, а если вы будете приносить добро, например, помогать бедным семьям крестьян, обшивать их детишек, учить их грамоте, забавлять малышей, когда
родители их заняты
работой, — так не прослывете ли за это добрым ангелом среди них?
— Моя биография не совсем такая, какие вы до сих пор слушали. Я в детстве жила в холе и в тепле. Родилась я в семье тех, кто сосал кровь из рабочих и жил в роскоши; щелкали на счетах, подсчитывали свои доходы и это называли
работой. Такая жизнь была мне противна, я пятнадцати лет ушла из дома и совершенно порвала с
родителями…
Обгорелый шест, которого концы опирались на двух камнях, держал медный котелок с водою; один из этих камней обставлен был сковородою с остатками изжаренной с луком жирной почки, облупленным подносом с изукрашенным золотыми цветами карафином [Карафин — графин.], с двумя серебряными чарами, расписанными чернью,
работы устюжской, и узорочною серебряною братиною [Братина — сосуд для вина и пива.] с кровлею, вероятно, жалованною царями кому-нибудь из
родителей собеседников при милостивом слове.