Неточные совпадения
Идя путем-дорогою,
Сошлись мы невзначай,
Сошлись мы — и заспорили:
Кому живется счастливо,
Вольготно на Руси?
Крестьяне наши трезвые,
Поглядывая, слушая,
Идут своим
путем.
Средь самой средь дороженьки
Какой-то парень тихонький
Большую яму выкопал.
«Что делаешь ты тут?»
— А хороню я матушку! —
«Дурак! какая матушка!
Гляди: поддевку новую
Ты в землю закопал!
Иди скорей да хрюкалом
В канаву ляг, воды испей!
Авось, соскочит дурь...
— С кем встречи вы боитеся,
Идя путем-дорогою?
Чур! отвечать на спрос!
Идя путем-дорогою,
Сошлись мы невзначай,
Сошлися и заспорили:
Кому живется весело,
Вольготно на Руси?
Он
шел домой — неблизкий
путь,
Дай Бог дойти и отдохнуть!
Уж день клонился к вечеру,
Идут путем-дорогою,
Навстречу едет поп.
Тот
путь держал до кузницы,
Тот
шел в село Иваньково
Позвать отца Прокофия
Ребенка окрестить.
К сожалению, Грустилов первый
пошел по этому пагубному
пути и увлек за собой остальных.
Градоначальник этот важен не столько как прямой деятель, сколько как первый зачинатель на том мирном
пути, по которому чуть-чуть было не
пошла глуповская цивилизация.
Я знаю, мы скоро разлучимся опять и, может быть, навеки: оба
пойдем разными
путями до гроба; но воспоминание о ней останется неприкосновенным в душе моей; я ей это повторял всегда, и она мне верит, хотя говорит противное.
Мы тронулись в
путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы
шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
Он встал на ноги, в удивлении осмотрелся кругом, как бы дивясь и тому, что зашел сюда, и
пошел на Т—в мост. Он был бледен, глаза его горели, изнеможение было во всех его членах, но ему вдруг стало дышать как бы легче. Он почувствовал, что уже сбросил с себя это страшное бремя, давившее его так долго, и на душе его стало вдруг легко и мирно. «Господи! — молил он, — покажи мне
путь мой, а я отрекаюсь от этой проклятой… мечты моей!»
Путь же взял он по направлению к Васильевскому острову через В—й проспект, как будто торопясь туда за делом, но, по обыкновению своему,
шел, не замечая дороги, шепча про себя и даже говоря вслух с собою, чем очень удивлял прохожих.
Он поспешно огляделся, он искал чего-то. Ему хотелось сесть, и он искал скамейку; проходил же он тогда по К—му бульвару. Скамейка виднелась впереди, шагах во ста. Он
пошел сколько мог поскорее; но на
пути случилось с ним одно маленькое приключение, которое на несколько минут привлекло к себе все его внимание.
Именно: он никак не мог понять и объяснить себе, почему он, усталый, измученный, которому было бы всего выгоднее возвратиться домой самым кратчайшим и прямым
путем, воротился домой через Сенную площадь, на которую ему было совсем лишнее
идти.
И
путь отыскивай в храм
славы!
Путь мой
шел мимо Бердской слободы, пристанища пугачевского.
Куда теперь направить
путь?
А дело уж
идет к рассвету.
Поди, сажай меня в карету,
Вези куда-нибудь.
— Невесте
идет принарядиться, — сказала бабушка: — это памятный день в жизни каждой девушки, и это очень похвально, чтобы ее обрадовать, — от радости всякий человек бодрее выступает на новый
путь жизни, а от первого шага много зависит. Ты сделал очень хорошо, что обрадовал бедную невесту.
Надо брать пример с немцев, у них рост социализма
идет нормально,
путем отбора лучших из рабочего класса и включения их в правящий класс, — говорил Попов и, шагнув, задел ногой ножку кресла, потом толкнул его коленом и, наконец, взяв за спинку, отставил в сторону.
— Мы все от Христа
пошли, и это для всех — один
путь. И все хотим благоденственного и мирного жития, чего и Христос хотел, да!
Но это честное недоумение являлось ненадолго и только в те редкие минуты, когда, устав от постоянного наблюдения над собою, он чувствовал, что
идет путем трудным и опасным.
Несомненно, это был самый умный человек, он никогда ни с кем не соглашался и всех учил, даже Настоящего Старика, который жил тоже несогласно со всеми, требуя, чтоб все
шли одним
путем.
Но Калитин и Мокеев ушли со двора. Самгин
пошел в дом, ощущая противный запах и тянущий приступ тошноты. Расстояние от сарая до столовой невероятно увеличилось; раньше чем он прошел этот
путь, он успел вспомнить Митрофанова в трактире, в день похода рабочих в Кремль, к памятнику царя; крестясь мелкими крестиками, человек «здравого смысла» горячо шептал: «Я — готов, всей душой! Честное слово: обманывал из любви и преданности».
Шипел паровоз, двигаясь задним ходом, сеял на
путь горящие угли, звонко стучал молоток по бандажам колес, гремело железо сцеплений; Самгин, потирая бок, медленно
шел к своему вагону, вспоминая Судакова, каким видел его в Москве, на вокзале: там он стоял, прислонясь к стене, наклонив голову и считая на ладони серебряные монеты; на нем — черное пальто, подпоясанное ремнем с медной пряжкой, под мышкой — маленький узелок, картуз на голове не мог прикрыть его волос, они торчали во все стороны и свешивались по щекам, точно стружки.
Клим получил наконец аттестат зрелости и собирался ехать в Петербург, когда на его
пути снова встала Маргарита. Туманным вечером он
шел к Томилину прощаться, и вдруг с крыльца неприглядного купеческого дома сошла на панель женщина, — он тотчас признал в ней Маргариту. Встреча не удивила его, он понял, что должен был встретить швейку, он ждал этой случайной встречи, но радость свою он, конечно, скрыл.
— Солдату из охраны руку прострелили, только и всего, — сказал кондуктор. Он все улыбался, его бритое солдатское лицо как будто таяло на огне свечи. — Я одного видел, — поезд остановился, я спрыгнул на
путь, а он
идет, в шляпе. Что такое? А он кричит: «Гаси фонарь, застрелю», и — бац в фонарь! Ну, тут я упал…
Для того, чтоб попасть домой, Самгин должен был пересечь улицу, по которой
шли союзники, но, когда он хотел свернуть в другой переулок — встречу ему из-за угла вышел, широко шагая, Яков Злобин с фуражкой в руке, с распухшим лицом и пьяными глазами; размахнув руки, как бы желая обнять Самгина, он преградил ему
путь, говоря негромко, удивленно...
Клим Иванович Самгин легко и утешительно думал не об искусстве, но о жизни, сквозь которую он
шел ничего не теряя, а, напротив, все более приобретая уверенность, что его
путь не только правилен, но и героичен, но не умел или не хотел — может быть, даже опасался — вскрывать внутренний смысл фактов, искать в них единства.
— Нет, иногда захожу, — неохотно ответил Стратонов. — Но, знаете, скучновато. И — между нами — «блажен муж, иже не иде на совет нечестивых», это так! Но дальше я не согласен. Или вы стоите на
пути грешных, в целях преградить им
путь, или — вы
идете в ногу с ними. Вот-с. Прейс — умница, — продолжал он, наморщив нос, — умница и очень знающий человек, но стадо, пасомое им, — это все разговорщики, пустой народ.
Явилась мысль очень странная и даже обидная: всюду на
пути его расставлены знакомые люди, расставлены как бы для того, чтоб следить: куда он
идет? Ветер сбросил с крыши на голову жандарма кучу снега, снег попал за ворот Клима Ивановича, набился в ботики. Фасад двухэтажного деревянного дома дымился белым дымом, в нем что-то выло, скрипело.
Самгин задумался о том, что вот уже десять лет он живет, кружась в пыльном вихре на перекрестке двух
путей, не имея желания
идти ни по одному из них.
— Вопрос о
путях интеллигенции — ясен: или она
идет с капиталом, или против его — с рабочим классом. А ее роль катализатора в акциях и реакциях классовой борьбы — бесплодная, гибельная для нее роль… Да и смешная. Бесплодностью и, должно быть, смутно сознаваемой гибельностью этой позиции Ильич объясняет тот смертный визг и вой, которым столь богата текущая литература. Правильно объясняет. Читал я кое-что, — Андреева, Мережковского и прочих, — черт знает, как им не стыдно? Детский испуг какой-то…
— Тон и смысл городской, культурной жизни, окраску ее давала та часть философски мощной интеллигенции, которая ‹
шла› по
пути, указанному Герценом, Белинским и другими, чьи громкие имена известны вам.
Он чувствовал себя окрепшим. Все испытанное им за последний месяц утвердило его отношение к жизни, к людям. О себе сгоряча подумал, что он действительно независимый человек и, в сущности, ничто не мешает ему выбрать любой из двух
путей, открытых пред ним. Само собою разумеется, что он не
пойдет на службу жандармов, но, если б издавался хороший, независимый от кружков и партий орган, он, может быть, стал бы писать в нем. Можно бы неплохо написать о духовном родстве Константина Леонтьева с Михаилом Бакуниным.
— Смотрите, — указывал он на транспарант, золотые слова которого: «Да будет легок твой
путь к
славе и счастью России», заканчивались куском вывески с такими же золотыми словами: «и К°».
— А вы все еще изучаете длину
путей к цели, да? Так поверьте,
путь, которым
идет рабочий класс, — всего короче. Труднее, но — короче. Насколько я понимаю вас, вы — не идеалист и ваш
путь — этот, трудный, но прямой!
Вера Петровна встала и
пошла в комнаты, сказав по
пути излишне громко...
Пользуясь восторженным полетом молодой мечты, он в чтение поэтов вставлял другие цели, кроме наслаждения, строже указывал в дали
пути своей и его жизни и увлекал в будущее. Оба волновались, плакали, давали друг другу торжественные обещания
идти разумною и светлою дорогою.
— К чему ты говоришь мне эти ужасы? — сказала она покойно. — Я не
пойду никогда этим
путем.
Штольц смотрел на любовь и на женитьбу, может быть, оригинально, преувеличенно, но, во всяком случае, самостоятельно. И здесь он
пошел свободным и, как казалось ему, простым
путем; но какую трудную школу наблюдения, терпения, труда выдержал он, пока выучился делать эти «простые шаги»!
— Да, то ужасный
путь, и много надо любви, чтоб женщине
пойти по нем вслед за мужчиной, гибнуть — и все любить.
Штольц, однако ж, говорил с ней охотнее и чаще, нежели с другими женщинами, потому что она, хотя бессознательно, но
шла простым природным
путем жизни и по счастливой натуре, по здравому, не перехитренному воспитанию не уклонялась от естественного проявления мысли, чувства, воли, даже до малейшего, едва заметного движения глаз, губ, руки.
Еще на год отодвинулось счастье! Обломов застонал болезненно и повалился было на постель, но вдруг опомнился и встал. А что говорила Ольга? Как взывала к нему, как к мужчине, доверилась его силам? Она ждет, как он
пойдет вперед и дойдет до той высоты, где протянет ей руку и поведет за собой, покажет ее
путь! Да, да! Но с чего начать?
Не обольстит его никакая нарядная ложь, и ничто не совлечет на фальшивый
путь; пусть волнуется около него целый океан дряни, зла, пусть весь мир отравится ядом и
пойдет навыворот — никогда Обломов не поклонится идолу лжи, в душе его всегда будет чисто, светло, честно…
— А я знаю: тебе хотелось бы узнать, пожертвовала ли бы я тебе своим спокойствием,
пошла ли бы я с тобой по этому
пути? Не правда ли?
Нужно ли прибавлять, что сам он
шел к своей цели, отважно шагая через все преграды, и разве только тогда отказывался от задачи, когда на
пути его возникала стена или отверзалась непроходимая бездна.
— Ничего, — сказал он, — вооружаться твердостью и терпеливо, настойчиво
идти своим
путем. Мы не Титаны с тобой, — продолжал он, обнимая ее, — мы не
пойдем, с Манфредами и Фаустами, на дерзкую борьбу с мятежными вопросами, не примем их вызова, склоним головы и смиренно переживем трудную минуту, и опять потом улыбнется жизнь, счастье и…
— Отчего же бы ты не
пошла по этому
пути, — спросил он настойчиво, почти с досадой, — если тебе не страшно?..
Как в организме нет у него ничего лишнего, так и в нравственных отправлениях своей жизни он искал равновесия практических сторон с тонкими потребностями духа. Две стороны
шли параллельно, перекрещиваясь и перевиваясь на
пути, но никогда не запутываясь в тяжелые, неразрешаемые узлы.