Неточные совпадения
В этой
борьбе пострадала и семья Самгиных: старший брат Ивана Яков, просидев почти два года в тюрьме, был сослан в Сибирь, пытался бежать из ссылки и, пойманный, переведен куда-то в Туркестан; Иван Самгин тоже не избежал ареста и тюрьмы, а затем его исключили из университета; двоюродный брат Веры Петровны и муж Марьи Романовны умер на этапе по
пути в Ялуторовск в ссылку.
— Вопрос о
путях интеллигенции — ясен: или она идет с капиталом, или против его — с рабочим классом. А ее роль катализатора в акциях и реакциях классовой
борьбы — бесплодная, гибельная для нее роль… Да и смешная. Бесплодностью и, должно быть, смутно сознаваемой гибельностью этой позиции Ильич объясняет тот смертный визг и вой, которым столь богата текущая литература. Правильно объясняет. Читал я кое-что, — Андреева, Мережковского и прочих, — черт знает, как им не стыдно? Детский испуг какой-то…
— Ничего, — сказал он, — вооружаться твердостью и терпеливо, настойчиво идти своим
путем. Мы не Титаны с тобой, — продолжал он, обнимая ее, — мы не пойдем, с Манфредами и Фаустами, на дерзкую
борьбу с мятежными вопросами, не примем их вызова, склоним головы и смиренно переживем трудную минуту, и опять потом улыбнется жизнь, счастье и…
И для
борьбы с внутренней тьмой необходима мобилизация всего духа, избравшего
путь света.
И очень наивна та философия истории, которая верит, что можно предотвратить движение по этому
пути мировой империалистической
борьбы, которая хочет видеть в нем не трагическую судьбу всего человечества, а лишь злую волю тех или иных классов, тех или иных правительств.
Луначарский не соглашался признать независимость истины от революционной классовой
борьбы, а значит, и свободы философа в
путях познания.
Рано почувствовав призвание философа, я никогда не имел желания идти академическим
путем, стать почтенным профессором, писать философские диссертации и исследования, далекие от жизненной
борьбы.
Все внешнее, все кажущееся извне данным есть лишь символизация моего духа, моего духовного
пути и духовной
борьбы.
Истина не падает на нас сверху как какой-то блестящий предмет, она есть также
путь в жизнь, она приобретается в духовной
борьбе, в движении.
— Люба, дорогая моя! Милая, многострадальная женщина! Посмотри, как хорошо кругом! Господи! Вот уже пять лет, как я не видал как следует восхода солнца. То карточная игра, то пьянство, то в университет надо спешить. Посмотри, душенька, вон там заря расцвела. Солнце близко! Это — твоя заря, Любочка! Это начинается твоя новая жизнь. Ты смело обопрешься на мою сильную руку. Я выведу тебя на дорогу честного труда, на
путь смелой, лицом к лицу,
борьбы с жизнью!
Чересчур сытый человек требует от жизни только одного: чтоб она как можно меньше затрудняла его, как можно меньше ставила на его
пути преград и поводов для пытливости и
борьбы.
Я прошел бы гордо свое назначение:
путь жизни был бы тих, казался бы и прост и понятен мне, жизнь была бы по силам, я бы вынес
борьбу с ней…
Благодаря этим случайно сложившимся условиям, удача так и плывет навстречу захудалой семье. Первые удачники, бодро выдержавши
борьбу, в свою очередь воспитывают новое чистенькое поколение, которому живется уже легче, потому что главные
пути не только намечены, но и проторены. За этим поколением вырастут еще поколения, покуда, наконец, семья естественным
путем не войдет в число тех, которые, уже без всякой предварительной
борьбы, прямо считают себя имеющими прирожденное право на пожизненное ликование.
Ариша молчала, не желая сказать «слова». Это был вызов на отчаянную
борьбу, и Гордей Евстратыч еще сильнее привязывался к неподдававшейся невестке. Чтобы окончательно доконать ее, он с дьявольской изобретательностью напустил на Аришу сладкогласного о. Крискента, который должен был обратить заблудшую душу на
путь истины.
А куряне славные —
Витязи исправные:
Родились под трубами,
Росли под шеломами,
Выросли как воины,
С конца копья вскормлены.
Все
пути им ведомы,
Все яруги знаемы,
Луки их натянуты,
Колчаны отворены,
Сабли их наточены,
Шеломы позолочены.
Сами скачут по полю волками
И, всегда готовые к
борьбе,
Добывают острыми мечами
Князю — славы, почестей — себе...
Из всех театральных знаменитостей моей юности дольше других оставалась в живых А. А. Бренко. На моих глазах полвека сверкала ее жизнь в непрерывной
борьбе, без минуты покоя. Это был
путь яркой кометы, то ослепительной в зените, то исчезавшей, то снова выплывавшей между облаками и снова сверкавшей в прорывах грозовых туч.
Это нескладное суденышко, сшитое на живую нитку, действительно превратилось в одно живое целое, исторически сложившееся мужицким умом, управляемое мужицкой волей и преодолевающее на своем
пути почти непреодолимые препятствия мужицкой силой, той силой, которая смело вступала в
борьбу с самой бешеной стихией, чтобы победить ее.
Понятно, что тип чусовского сплавщика вырабатывался в течение многих поколений,
путем самой упорной
борьбы с бешеной горной рекой, причем ремесло сплавщика переходило вместе с кровью от отца к сыну. Обыкновенно выучка начинается с детства, так что будущий сплавщик органически срастается со всеми подробностями тех опасностей, с какими ему придется впоследствии бороться. Таким образом, бурная река, барка и сплавщик являются только отдельными моментами одного живого целого, одной комбинации.
Предположим, что в произведении искусства развивается мысль: «временное уклонение от прямого
пути не погубит сильной натуры», или: «одна крайность вызывает другую»; или изображается распадение человека с самим собою; или, если угодно,
борьба страстей с высшими стремлениями (мы указываем различные основные идеи, которые видели в «Фаусте»), — разве не представляются в действительной жизни случаи, в которых развивается то же самое положение?
Величественное в жизни человека встречается не беспрестанно; но сомнительно, согласился ли бы сам человек, чтобы оно было чаще: великие минуты жизни слишком дорого обходятся человеку, слишком истощают его; а кто имеет потребность искать и силу выносить их влияние на душу, тот может найти случаи к возвышенным ощущениям на каждом шагу:
путь доблести, самоотвержения и высокой
борьбы с низким и вредным, с бедствиями и пороками людей не закрыт никому и никогда.
Он в одном месте своих записок сравнивает себя с человеком, томимым голодом, который «в изнеможении засыпает и видит пред собою роскошные кушанья и шипучие вина; он пожирает с восторгом воздушные дары воображения, и ему кажется легче… но только проснулся, мечта исчезает, остается удвоенный голод и отчаяние…» В другом месте Печорин себя спрашивает: «Отчего я не хотел ступить на этот
путь, открытый мне судьбою, где меня ожидали тихие радости и спокойствие душевное?» Он сам полагает, — оттого что «душа его сжилась с бурями: и жаждет кипучей деятельности…» Но ведь он вечно недоволен своей
борьбой, и сам же беспрестанно высказывает, что все свои дрянные дебоширства затевает потому только, что ничего лучшего не находит делать.
— Помоги, — говорю, — господи, и научи мя, да не потеряю
путей твоих и да не угрязнет душа моя во грехе! Силён ты и многомилостив, сохрани же раба твоего ото зла и одари крепостью в
борьбе с искушением, да не буду попран хитростию врага и да не усумнюсь в силе любви твоей к рабу твоему!
Я ждал, схватив рогатый сук,
Минуту битвы; сердце вдруг
Зажглося жаждою
борьбыИ крови… да, рука судьбы
Меня вела иным
путем…
Сиротство, бедность, несчастное детство, тоскливая юность — все это
борьба, это
путь, который я прокладывал к счастью…
Дойдя до мостика, он остановился и задумался. Ему хотелось найти причину своей странной холодности. Что она лежала не вне, а в нем самом, для него было ясно. Искренно сознался он перед собой, что это не рассудочная холодность, которою так часто хвастают умные люди, не холодность себялюбивого глупца, а просто бессилие души, неспособность воспринимать глубоко красоту, ранняя старость, приобретенная
путем воспитания, беспорядочной
борьбы из-за куска хлеба, номерной бессемейной жизни.
Бог весть куда бы прихоть волн
Прибила мой убогий челн:
Сбирались тучи,
путь был труден,
А я упорен, безрассуден, —
Ждала тяжелая
борьба.
И с этими-то несчастными людьми мы, хитростью нашего лукавого врага, были поставлены в положение взаимной
борьбы… И теперь еще я не могу вспомнить без некоторого замирания сердца о тоске этого долгого
пути и этих бесконечных споров с людьми, порой так глубоко несчастными и имевшими полное основание подозревать с нашей стороны посягательство на их даровой труд… Да, это была настоящая пытка…
И ни те, ни другие не имеют достаточно бодрости и силы, чтобы прямо начать
борьбу с этими препятствиями: одни хотят обойти и, таким образом, теряют из виду цель и попадают в [отвратительное] болото всяческой неправды, а другие остаются на месте и сидят сложа руки, с презрением и желчью отзываясь о тех, которые ударились в сторону, и дожидаясь, не явится ли какой-нибудь титан да не отодвинет ли гору, заслонившую им
путь.
Вот почему, вообще говоря, так трудно определить момент уверования или утраты веры, ибо и действительности уверование всегда и непрерывно вновь совершается, есть единый растянутый во времени акт, и всегда неверие, как темная трясина, подстерегает каждое неверное движение, каждое колебание на
пути веры [Отсюда следует, между прочим, в какой иллюзии находятся некоторые протестантские секты (баптисты, методисты), внушающие последователям своим умеренность в их совершившейся уже спасенности; и насколько мудрее и здесь оказывается православие, которое остерегает от этой уверенности как гибельной иллюзии («прелести»), указывая на необходимость постоянной
борьбы с миром, «списания», но не «спасенности».].
Их положительное значение, которым искупается многовековая, приостанавливающаяся лишь в эпохи упадка религиозной жизни догматическая
борьба, состоит в том, что догматы представляют собой как бы вехи, поставленные по
пути правильно идущей религиозной жизни; нормального ее роста.
Если мы посмотрим, как описывают свою душевную
борьбу люди, шедшие
путем веры, напр., блаж.
Разумеется, для человечества, насколько оно живет в плоскости ума, а следовательно, до известной степени обречено на науку и философию, должна иметь силу этика ума, существует обязанность логической честности,
борьбы с умственной ленью, добросовестного преодоления преодолимых трудностей, но религиозно перед человеком ставится еще высшая задача — подняться над умом, стать выше ума, и именно этот
путь указуют люди христианского, религиозного подвига [На основании сказанного определяется и наш ответ на вопрос о «преображении разума», поставленный кн.
Левин вполне прав, когда в стремлении своего брата Кознышева к общественной деятельности видит недостаток силы жизни, — «того стремления, которое заставляет человека из всех бесчисленных представляющихся
путей жизни выбрать один и желать этого одного». Но как раз в семидесятых годах, — а эту именно эпоху и рисует «Анна Каренина», — русская жизнь дала редкие по чистоте и яркости типы людей, которых к общественной деятельности и
борьбе вела поразительная по своей огромности сила жизни.
Это есть плод долгого философского
пути искания истины, долгой
борьбы за переоценку ценностей.
Совершенное преодоление дуализма и связанной с ним
борьбы ведет к отмиранию того, что в
пути мы называли добром и нравственной жизнью.
Природа нравственной жизни и добра таковы, что они предполагают дуализм и
борьбу, т. е. мучительный и трудный
путь.
Оно есть лишь
путь, лишь
борьба в
пути.
«
Путь».] Апостол Павел ведет страстную
борьбу с властью закона и раскрывает религию благодати.
Не без
борьбы обошелся для меня этот переворот. Но в ноябре мы втроем, на перекладной телеге, с моим „Личардой“, Михаилом Мемноновым, на облучке, уже уехали по
пути в Нижний.
В
борьбе двух направлений, какая началась во мне в последние годы дерптской выучки, будущий писатель и пробудился и наметил свой
путь в воздухе русских интересов, знакомств и интимных испытаний.
А Михайловский и его «Русское богатство» все продолжали твердить о том, что марксизм ведет к примирению с действительностью и к полнейшей пассивности. В весело-грозовой атмосфере захватывающей душу работы,
борьбы и опасности как смешны казались эти упреки! А у самого Михайловского, в сущности, давно уже не было никаких
путей. Он открещивался от народничества, решительно отклонял от себя название народника. И, по-видимому, совершенно уже утратил всякую веру в революцию.
Лет через пятнадцать администрация вдруг решила восстановить во всей строгости тюремные правила, смягчения которых заключенные в течение многих годов добились
путем упорнейшей
борьбы, сидения в карцере, самоубийств.
Самым любимым нашим публицистом в то время был Михайловский. Чувствовалось, —
путей не было и у него. Но он дорог был революционной части молодежи за ярую
борьбу с толстовством и с проповедью „малых дел“, за упорные призывы не забывать широких общественных задач.
Всем нам общи были его страстные порывания к
борьбе и сознание бессилия, жадные мечты о светозарном будущем и неведение
путей к нему.
Как бы было хорошо, — говорил он, — если бы кто-нибудь прочел у нас доклад, например, о разных революционных партиях, об их программах, о намечаемых ими
путях революционной
борьбы».
Когда не было
путей к действенной
борьбе с насилием, а душа разрывалась на части при виде безнаказанно творившихся вокруг невероятнейших насилий, — радостно было найти
путь, где освещалось и оправдывалось невмешательство в эти насилия, где можно было принять муку за то, что не вмешиваешься в них.
Монашеская аскеза пошла по
пути наибольшего сопротивления, героической
борьбы против природы с ее греховными страстями.
Положительная аскеза есть
борьба против греха и греховного рабства
путем творческого духа, творческой любви.
Духовная жизнь есть
путь, и на
пути этом происходит
борьба, требующая героизма и жертв, нужно прохождение через противоположение, разделение, разрывы.
Опыт «зла» обогащает «добро» вследствие того творческого напряжения, которое вызывает противоречие и
борьба, того познания, которое дает
путем раздвоения и поляризации,
путем изживания испытаний.