И, может быть, вся тайна твоей прелести состоит не в возможности все сделать — а в возможности думать, что ты все сделаешь, — состоит именно в том, что ты
пускаешь по ветру силы, которые ни на что другое употребить бы не умела, — в том, что каждый из нас не шутя считает себя расточителем, не шутя полагает, что он вправе сказать: «О, что бы я сделал, если б я не потерял времени даром!»
Говоря о колдовстве, она понижала голос до жуткого шёпота, её круглые розовые щёки и полная, налитая жиром шея бледнели, глаза почти закрывались, в словах шелестело что-то безнадёжное и покорное. Она рассказывала, как ведуны вырезывают человечий след и наговорами на нём сушат кровь человека, как
пускают по ветру килы [Кила — грыжа — Ред.] и лихорадки на людей, загоняют под копыта лошадей гвозди, сделанные из гробовой доски, а ночью в стойло приходит мертвец, хозяин гроба, и мучает лошадь, ломая ей ноги.
Неточные совпадения
Иной угодья меряет,
Иной в селенье жителей
По пальцам перечтет,
А вот не сосчитали же,
По скольку в лето каждое
Пожар
пускает на
ветерКрестьянского труда?..
— Только ты это сделай! Да я тебя… и черепки-то твои поганые
по ветру пущу! — задыхался Митька и в ярости полез уж было за вожжами на полати, но вдруг одумался, затрясся всем телом, повалился на лавку и заревел.
Не убивала бы я мужа, а ты бы не поджигал, и мы тоже были бы теперь вольные, а теперь вот сиди и жди
ветра в поле, свою женушку, да
пускай вот твое сердце кровью обливается…» Он страдает, на душе у него, по-видимому, свинец, а она пилит его и пилит; выхожу из избы, а голос ее всё слышно.
Мы уже сказали выше, что Петр Васильич ужасно завидовал дикому счастью Мыльникова и громко роптал
по этому поводу. В самом деле, почему богатство «прикачнулось» дураку, который
пустит его
по ветру, а не ему, Петру Васильичу?.. Сколько одного страху наберется со своей скупкой хищнического золота, а прибыль вся Ястребову. Тут было о чем подумать… И Петр Васильич все думал и думал… Наконец он придумал, что было нужно сделать. Встретив как-то пьяного Мыльникова на улице, он остановил его и слащаво заговорил...
Долго ли глупейший слух
по ветру пустить?..
— Ай да Перстень! — вскричали разбойники, — ай да наши! Вишь, зажгли степь,
пустили огонь
по ветру, прямо на басурманов!
Публика загудела. Это была не обычная корзина аэростата, какие я видел на картинках, а низенькая, круглая, аршина полтора в диаметре и аршин вверх, плетушка из досок от бочек и веревок. Сесть не на что, загородка
по колено. Берг дал знак, крикнул «
пускай», и не успел я опомниться, как шар рванулся сначала в сторону, потом вверх, потом вбок, брошенный
ветром, причем низком корзины чуть-чуть не ударился в трубу дома — и закрутился… Москва тоже крутилась и проваливалась подо мной.
Ирина верхом обогнала его; рядом с нею ехал тучный генерал. Она узнала Литвинова, кивнула ему головой и, ударив лошадь
по боку хлыстиком, подняла ее в галоп, потом вдруг
пустила ее во всю прыть. Темный вуаль ее взвился
по ветру…
— То-то, видно, не
по нраву пришлось, что дело их узнано, — отвечал Петр; потом, помолчав, продолжал: — Удивительнее всего, голова, эта бумажка; написано в ней было всего только четыре слова: напади тоска на душу раба Петра. Как мне ее, братец, один человек прочитал, я встал под
ветром и
пустил ее от себя — так, голова, с версту летела, из глаз-на-ли пропала, а на землю не падает.
Василий Андреич послушался и
пустил лошадь, как велел Никита. Они ехали так довольно долго. Иногда они выезжали на оголенные зеленя, и сани гремели
по колчам мерзлой земли. Иногда выезжали на жнивье, то на озимое, то на яровое,
по которым из-под снега виднелись мотавшиеся от
ветра полыни и соломины; иногда въезжали в глубокий и везде одинаково белый, ровный снег, сверху которого уже ничего не было видно.
Василий Андреич щурился, нагибал голову и разглядывал вешки, но больше
пускал лошадь, надеясь на нее. И лошадь действительно не сбивалась и шла, поворачивая то вправо, то влево
по извилинам дороги, которую она чуяла под ногами, так что, несмотря на то, что снег сверху усилился и усилился
ветер, вешки продолжали быть видны то справа, то слева.
Зима была вялая, без морозов, с мокрым снегом; под Крещенье, например, всю ночь
ветер жалобно выл по-осеннему и текло с крыш, а утром во время водосвятия полиция не
пускала никого на реку, так как, говорили, лед надулся и потемнел.
Всех
по ветру пустил! — За порох...
Фельдшер вышел на двор поглядеть: как бы не уехал Калашников на его лошади. Метель всё еще продолжалась. Белые облака, цепляясь своими длинными хвостами за бурьян и кусты, носились
по двору, а
по ту сторону забора, в поле, великаны в белых саванах с широкими рукавами кружились и падали, и опять поднимались, чтобы махать руками и драться. А ветер-то,
ветер! Голые березки и вишни, не вынося его грубых ласок, низко гнулись к земле и плакали: «Боже, за какой грех ты прикрепил нас к земле и не
пускаешь на волю?»
— Клеплют больше старых бобылок; и точно-с: превредные! Иную и не узнаешь, а она делает что хочешь: и тоску на человека наведет или так, примерно, чтобы мужчина к женщине или женщина к мужчине пристрастие имели, — все в ее власти; и не то, чтобы в пище или питье что-нибудь дала, а только
по ветру пустит — на пять тысяч верст может действовать.
— Либо при́тку [Притка — посредством порчи напущенная болезнь с обмороками, беспричинными рыданиями и истерическими припадками.]
по́
ветру на нее
пустили, либо след ее из земли вынули».
Его жена не бросила его на произвол
ветров, как поступила танцовщица, восприсоединившая к своему имени фамилию Бабиневича, и даже не отпустила его
по оброку, как
пустила своего князя-правоведа Казимира Швернотская: нет, Висленев был оставлен на барщине.
Федя. Ты говори, говори, да не заговаривайся! Видали мы таких! Много вас таких здесь
по большой дороге шатается! B отношении осла, как звездану тебя
по уху, так взвоешь
пуще ветра. Сам осел! Дрянь!
Любовь к Лизе, как прилив и отлив моря, то набегала на его сердце бурными, кипучими волнами, то успокаивалась на мысли, что если она к нему равнодушна, так он
пустит свои горячие надежды
по ветру и по-прежнему обратится к одним заботам о благосостоянии матери и сестер.