Неточные совпадения
Она перелетела ее, как
птица; но в это самое время Вронский, к ужасу своему,
почувствовал, что, не поспев за движением лошади, он, сам не понимая как, сделал скверное, непростительное движение, опустившись на седло.
Вбежав в болото, Ласка тотчас же среди знакомых ей запахов кореньев, болотных трав, ржавчины и чуждого запаха лошадиного помета
почувствовала рассеянный по всему этому месту запах
птицы, той самой пахучей
птицы, которая более всех других волновала ее.
Клим решил говорить возможно меньше и держаться в стороне от бешеного стада маленьких извергов. Их назойливое любопытство было безжалостно, и первые дни Клим видел себя пойманной
птицей, у которой выщипывают перья, прежде чем свернуть ей шею. Он
чувствовал опасность потерять себя среди однообразных мальчиков; почти неразличимые, они всасывали его, стремились сделать незаметной частицей своей массы.
Прислушиваясь внимательно, сейчас
почувствуешь, что это не просто спокойный голос или пенье
птицы, а крик страсти.
Настоящим праздником для этих заброшенных детей были редкие появления отца. Яша Малый прямо не смел появиться, а тайком пробирался куда-нибудь в огород и здесь выжидал. Наташка точно
чувствовала присутствие отца и
птицей летела к нему. Тайн между ними не было, и Яша рассказывал про все свои дела, как Наташка про свои.
К этим осторожным, хищным и лукавым
птицам я издавна
чувствовал ненависть.
Пауза. Где-то шарахнулась ночная
птица и пропала с мягким трепетом крыльев в ночной мгле. Набоб невольно вздрогнул; он только теперь
почувствовал, что из его исцарапанных рук сочится кровь.
— Мужик спокойнее на ногах стоит! — добавил Рыбин. — Он под собой землю
чувствует, хоть и нет ее у него, но он
чувствует — земля! А фабричный — вроде
птицы: родины нет, дома нет, сегодня — здесь, завтра — там! Его и баба к месту не привязывает, чуть что — прощай, милая, в бок тебе вилами! И пошел искать, где лучше. А мужик вокруг себя хочет сделать лучше, не сходя с места. Вон мать пришла!
И опять: я понимаю этот уголь… или не то:
чувствую его — так же, как, не слыша,
чувствую каждое слово (она говорит сверху, с камня) — и
чувствую, что все дышат вместе — и всем вместе куда-то лететь, как тогда
птицы над Стеной…
Случалось ли вам летом лечь спать днем в пасмурную дождливую погоду и, проснувшись на закате солнца, открыть глаза и в расширяющемся четырехугольнике окна, из-под полотняной сторы, которая, надувшись, бьется прутом об подоконник, увидать мокрую от дождя, тенистую, лиловатую сторону липовой аллеи и сырую садовую дорожку, освещенную яркими косыми лучами, услыхать вдруг веселую жизнь
птиц в саду и увидать насекомых, которые вьются в отверстии окна, просвечивая на солнце,
почувствовать запах последождевого воздуха и подумать: «Как мне не стыдно было проспать такой вечер», — и торопливо вскочить, чтобы идти в сад порадоваться жизнью?
Высокий арестант стоял спокойно и величаво. Он
чувствовал, что на него смотрят и ждут, осрамится ли он или нет своим ответом; что надо было поддержать себя, доказать, что он действительно
птица, и показать, какая именно
птица. С невыразимым презрением скосил он глаза на своего противника, стараясь, для большей обиды, посмотреть на него как-то через плечо, сверху вниз, как будто он разглядывал его, как букашку, и медленно и внятно произнес...
Но все-таки я
чувствовал себя плохо: мне все мерещился гроб с воробьем, серые, скрюченные лапки и жалобно торчавший вверх восковой его нос, а вокруг — неустанное мелькание разноцветных искр, как будто хочет вспыхнуть радуга — и не может. Гроб расширялся, когти
птицы росли, тянулись вверх и дрожали, оживая.
Этот крепкий, жилистый старик все знает — всю жизнь города, все тайны купцов, чиновников, полов, мещан. Он зорок, точно хищная
птица, в нем смешалось что-то волчье и лисье; мне всегда хочется рассердить его, но он смотрит на меня издали и словно сквозь туман. Он кажется мне округленным бездонною пустотой; если подойти к нему ближе — куда-то провалишься. И я
чувствую в нем нечто родственное кочегару Шумову.
Стоит человеку усвоить это жизнепонимание для того, чтобы сами собой распались те цепи, которые, казалось, так неразрывно сковывали его, и чтобы он
почувствовал себя совершенно свободным, вроде того, как
почувствовала бы себя свободной
птица в загороженном кругом месте, когда бы она раскрыла свои крылья.
Отроду Круциферскому не приходило в голову идти на службу в казенную или в какую бы то ни было палату; ему было так же мудрено себя представить советником, как
птицей, ежом, шмелем или не знаю чем. Однако он
чувствовал, что в основе Негров прав; он так был непроницателен, что не сообразил оригинальной патриархальности Негрова, который уверял, что у Любоньки ничего нет и что ей ждать неоткуда, и вместе с тем распоряжался ее рукой, как отец.
Однообразная трескотня убаюкивает, как колыбельная песня; едешь и
чувствуешь, что засыпаешь, но вот откуда-то доносится отрывистый, тревожный крик неуснувшей
птицы или раздается неопределенный звук, похожий на чей-то голос вроде удивленного «а-а!», и дремота опускает веки.
Но она продолжала плакать, и он
чувствовал, что его ласки она переносит только как неизбежное последствие своей ошибки. И ногу, которую он поцеловал, она поджала под себя, как
птица. Ему стало жаль ее.
Автономов говорил и мечтательными глазами смотрел и лицо Ильи, а Лунёв, слушая его,
чувствовал себя неловко. Ему показалось, что околоточный говорит о ловле
птиц иносказательно, что он намекает на что-то. Но водянистые глаза Автономова успокоили его; он решил, что околоточный — человек не хитрый, вежливо улыбнулся и промолчал в ответ на слова Кирика. Тому, очевидно, понравилось скромное молчание и серьёзное лицо постояльца, он улыбнулся и предложил...
— Не могу! Я, брат, так себя
чувствую, как будто у меня дома жар-птица, — а клетка-то для неё слаба. Целые дни одна она там сидит… и кто её знает, о чём думает? Житьё ей серое наступило… я это очень хорошо понимаю… Если б ребёнок был…
Кузница стояла на краю неглубокого оврага; на дне его, в кустах ивняка, Евсей проводил всё свободное время весной, летом и осенью. В овраге было мирно, как в церкви, щебетали
птицы, гудели пчёлы и шмели. Мальчик сидел там, покачиваясь, и думал о чём-то, крепко закрыв глаза, или бродил в кустах, прислушиваясь к шуму в кузнице, и когда
чувствовал, что дядя один там, вылезал к нему.
Лето промелькнуло незаметно. Солнце сделалось точно холоднее, а день короче. Начались дожди, подул холодный ветер. Канарейка
почувствовала себя самой несчастной
птицей, особенно когда шел дождь. А Ворона точно ничего не замечает.
По самому последнему зимнему пути поехали мы в Аксаково, где ждала меня весна, охота, природа, проснувшаяся к жизни, и прилет
птицы; я не знал его прежде и только тогда увидел и
почувствовал в первый раз — и вылетели из головы моей на ту пору война с Наполеоном и университет с товарищами.
Нору, в которой живет лиса с лисятами, узнать нетрудно всякому сколько-нибудь опытному охотнику: лаз в нее углажен и на его боках всегда есть волосья и пух от влезанья и вылезанья лисы; если лисята уже на возрасте, то не любят сидеть в подземелье, а потому место кругом норы утолочено и даже видны лежки и тропинки, по которым отбегают лисята на некоторое расстояние от норы; около нее валяются кости и перья, остающиеся от
птиц и зверьков, которых приносит мать на пищу своим детям, и, наконец, самый верный признак — слышен сильный и противный запах, который всякий
почувствует, наклонясь к отверстию норы.
Семен Матвеич заставил меня сесть. В полутьме я не могла разглядеть его лица, я же отворачивалась от него, но я слышала, что он тяжело дышал и скрипел зубами. Не страх
чувствовала я и не отчаяние, а какое-то бессмысленное удивление… Пойманная
птица, должно быть, так замирает в когтях коршуна… да и рука Семена Матвеича, который все так же крепко держал меня, стискивала меня, как лапа…
Перчихин(рассказывает, здороваясь). Зяблика продал сегодня… Три года держал
птицу, тирольской трелью пела, — продал!
Почувствовал себя за этот поступок низким человеком и — растрогался. Жаль
птицу, привык… любил…
Но уж опоздал он — мне в ту пору было лет двенадцать, и обиды я
чувствовал крепко. Потянуло меня в сторону от людей, снова стал я ближе к дьячку, целую зиму мы с ним по лесу лазили,
птиц ловили, а учиться я хуже пошёл.
Словно некая белая
птица, давно уже рождённая, дремала в сумраке души моей, а я этого не знал и не
чувствовал. Но вот нечаянно коснулся её, пробудилась она и тихо поёт на утре — трепещут в сердце лёгкие крылья, и от горячей песни тает лёд моего неверия, превращаясь в благодарные слёзы. Хочется мне говорить какие-то слова, встать, идти и петь песню да человека встретить бы и жадно обнять его!
Анна Сергеевна и он любили друг друга, как очень близкие, родные люди, как муж и жена, как нежные друзья; им казалось, что сама судьба предназначила их друг для друга, и было непонятно, для чего он женат, а она замужем; и точно это были две перелетные
птицы, самец и самка, которых поймали и заставили жить в отдельных клетках. Они простили друг другу то, чего стыдились в своем прошлом, прощали все в настоящем и
чувствовали, что эта их любовь изменила их обоих.
На дворе у барыни водились тоже гуси; но гусь, известно,
птица важная и рассудительная; Герасим
чувствовал к ним уважение, ходил за ними и кормил их; он сам смахивал на степенного гусака.
Я
чувствовал такое нервное, невыразимо сладкое раздражение, такое внутреннее стремление вперед, что желал бы сам полететь, как
птица!
Григорий Иванович. Мрачность? Какая мрачность? Тут такое воодушевление, мамаша, душа разговаривает с душою, и в небесах поют
птицы. Вам, мамаша, нужно гордиться, что вы в такой компании, где царствует свет разума и млеко просвещения! (Со слезой.) Мамаша, ты
чувствуешь, что это называется тужурка, студенческая тужурка! За твое здоровье, Онуша! Давай, поцелуемся!
Охотники объясняли мне, что кречет
птица сибирская, о чем упоминается не один раз в книге «Соколиного пути», что он
чувствует такой жар и зуд в ногах, что в летнее время без холодной воды жить не может; что станет щипать и рвать носом свои пальцы и так их изранит, что, наконец, околеет.
Начав ползком, как кот, подкрадываться к цели, Горданов
чувствовал уж теперь в своих когтях хвосты тех
птиц, в которых хотел впиться. Теперь более чем когда-либо окрепло в нем убеждение, что в нашем обществе все прощено и все дозволено бесстыдной наглости и лицемерием прикрытому пороку.
Ночь она провела лучше прежних, но на рассвете пробудилась от странного сна: она
чувствовала опять какие-то беззвучные движения и видела какие-то беловатые легкие нити, которые все усложнялись, веялись, собирались в какие-то группы и очертания, и затем пред ней вдруг опять явился монах, окруженный каким-то неописанным, темновато-матовым сиянием; он стоял, склонив голову, а вокруг него копошились и на самых плечах у него вили гнезда большие белые
птицы.
Я вдруг
почувствовал, что я одинок, один как перст на всем громадном пространстве, что ночь, которая казалась уже нелюдимой, засматривает мне в лицо и сторожит мои шаги; все звуки, крики
птиц и шёпот деревьев казались уже зловещими, существующими только для того, чтобы пугать мое воображение. Я как сумасшедший рванулся с места и, не отдавая себе отчета, побежал, стараясь бежать быстрей и быстрей. И тотчас же я услышал то, на что раньше не обращал внимания, а именно жалобный стон телеграфных проволок.
Юрасов пел, и багровый отсвет заходящего солнца горел на его лице, на его пальто из английского сукна и желтых ботинках. Он пел, провожая солнце, и все грустнее становилась его песня: как будто
почувствовала птица звонкую ширь небесного пространства, содрогнулась неведомою тоскою и зовет кого-то: приди.
Когда весною выпускают
птицу на свободу, она должна лететь так, как этот голос: без цели, без дороги, стремясь исчертить, обнять,
почувствовать всю звонкую ширь небесного пространства.
Наконец он вышел. Собрав вокруг себя всех монахов, он с заплаканным лицом и с выражением скорби и негодования начал рассказывать о том, что было с ним в последние три месяца. Голос его был спокоен, и глаза улыбались, когда он описывал свой путь от монастыря до города. На пути, говорил он, ему пели
птицы, журчали ручьи, и сладкие, молодые надежды волновали его душу; он шел и
чувствовал себя солдатом, который идет на бой и уверен в победе; мечтая, он шел и слагал стихи и гимны и не заметил, как кончился путь.
Иван Матвеич кладет перо, встает из-за стола и садится на другой стул. Проходит минут пять в молчании, и он начинает
чувствовать, что ему пора уходить, что он лишний, но в кабинете ученого так уютно, светло и тепло, и еще настолько свежо впечатление от сдобных сухарей и сладкого чая, что у него сжимается сердце от одной только мысли о доме. Дома — бедность, голод, холод, ворчун-отец, попреки, а тут так безмятежно, тихо и даже интересуются его тарантулами и
птицами.
Мое сердце падает, падает, как подстреленная
птица. Стою у закрытой двери и
чувствую, что задохнусь сейчас.
Этот вихрь и быстрая езда, когда задыхаешься от ветра и
чувствуешь себя
птицей, волнуют и щекочут грудь. Когда мы въехали в наш двор, ветра уже не было и крупные брызги дождя стучали по траве и по крышам. Около конюшни не было ни души.
Галя взглянула на
птицу, увидела ее широкие крылья, длинный клюв и добрые, круглые глаза и, сразу
почувствовав доверие к большой
птице, рассказала ей, заливаясь слезами, все свое горе.
Птица пожалела сиротинку и сказала ей...
Это теперь смешно — пожалуй, даже глупо! Да, да; быть может, все это так. «Что ни время — то и
птицы, что ни
птицы — то и песни». Я вам никого не аттестую и ничего не критикую, но только я насчет интересности, как ее женщины
чувствуют.
Для других неприятен крик этой
птицы, но я, в каких странах ни слышал ее голос, всегда
чувствовал в груди сладостное томление, задумывался о родине, о райских, невозвратных днях детства и слезами кропил эти воспоминания.
Почувствовал тьму и о. Василий, но не понял ее: ему странно почудилось, что это — раннее зимнее утро, когда один он оставался с Богом, и одно великое и мощное чувство окрыляло его, как
птицу, как стрелу, безошибочно летящую к цели.
И опять длительное молчание — точно откуда-то сверху сорвалась
птица и падает, бесшумно крутясь в воздухе мягкими крыльями, и никак не может достичь земли, чтобы разбиться о нее и лечь спокойно. В темноте он
почувствовал, как Люба молча и осторожно, стараясь как можно меньше касаться, перебралась через него и стала возиться с чем-то.
Хлебодар по вдохновению
почувствовал что-то недоброе: он сейчас же спустился по колено в воду, взял
птицу в руки, отыскал у нее под шейкою слюдяную трубку, и, достав из нее крошечную полоску папируса, прочитал ее и, закричав благим матом, кинулся бежать к домику, где было его жилище.