«Отдай якорь!» — раздалось для нас в последний раз, и сердце замерло и от радости, что ступаешь на твердую землю, чтоб уже с нею не расставаться, и от сожаления, что
прощаешься с морем, чтобы к нему не возвращаться более.
Море, принимая солнце в свои недра, встречало его приветливой музыкой плеска волн, разукрашенных его прощальными лучами в дивные, богатые оттенками цвета. Божественный источник света, творящего жизнь,
прощался с морем красноречивой гармонией своих красок, чтобы далеко от трех людей, следивших за ним, разбудить сонную землю радостным блеском лучей восхода.
Неточные совпадения
А Мишенька и ухом не ведёт:
Со светом Мишка
распрощался,
В берлогу тёплую забрался
И лапу
с мёдом там сосёт,
Да у
моря погоды ждёт.
17-го утром мы
распрощались с рекой Нахтоху и тронулись в обратный путь, к староверам. Уходя, я еще раз посмотрел на
море с надеждой, не покажется ли где-нибудь лодка Хей-ба-тоу. Но
море было пустынно. Ветер дул
с материка, и потому у берега было тихо, но вдали ходили большие волны. Я махнул рукой и подал сигнал к выступлению. Тоскливо было возвращаться назад, но больше ничего не оставалось делать. Обратный путь наш прошел без всяких приключений.
Двадцать четвертого августа мы
распрощались с рекой Билимбе и пошли вдоль берега
моря.
На реке Кузнецова мы
распрощались с солоном. Он возвратился к себе на реку Тахобе, а мы пошли дальше на север. Хей-ба-тоу было приказано следовать вдоль берега
моря и дожидаться нас в устье реки Холонку.
Первые два дня мы отдыхали и ничего не делали. В это время за П.К. Рутковским пришел из Владивостока миноносец «Бесшумный». Вечером П.К. Рутковский
распрощался с нами и перешел на судно. На другой день на рассвете миноносец ушел в
море. П.К. Рутковский оставил по себе в отряде самые лучшие воспоминания, и мы долго не могли привыкнуть к тому, что его нет более
с нами.
Я стоял один на корме и, глядя назад,
прощался с этим мрачным мирком, оберегаемым
с моря Тремя Братьями, которые теперь едва обозначались в воздухе и были похожи впотьмах на трех черных монахов; несмотря на шум парохода, мне было слышно, как волны бились об эти рифы.
Неудержимо потянула меня степь-матушка. Уехали мы со скорым поездом на другое утро — не
простился ни
с кем и всю Москву забыл. Да до Москвы ли! За Воронежем степь
с каждым часом все изумруднее… Дон засинел… А там первый раз в жизни издалека синь
море увидал. Зимовник оказался благоустроенным. Семья Бокова приняла меня прекрасно… Опять я в табунах — только уж не табунщиком, а гостем. Живу — не нарадуюсь!
— Два дня всего нам остается быть в Ницце, — сказала один раз Даша, — пойдемте сегодня,
простимся с нашим холмом и
с морем.
Но что же чувствовала она тогда, когда Эраст, обняв ее в последний раз, в последний раз прижав к своему сердцу, сказал: «Прости, Лиза!» Какая трогательная картина! Утренняя заря, как алое
море, разливалась по восточному небу. Эраст стоял под ветвями высокого дуба, держа в объятиях свою бледную, томную, горестную подругу, которая,
прощаясь с ним,
прощалась с душою своею. Вся натура пребывала в молчании.
И еще одно: пушкинское
море было —
море прощания. Так —
с морями и людьми — не встречаются. Так —
прощаются. Как же я могла,
с морем впервые здороваясь, ощутить от него то, что ощущал Пушкин — навсегда
с ним
прощаясь. Ибо стоял над ним Пушкин тогда в последний раз.
И — больше скажу: безграмотность моего младенческого отождествления стихии со стихами оказалась — прозрением: «свободная стихия» оказалась стихами, а не
морем, стихами, то есть единственной стихией,
с которой не
прощаются — никогда.
На другой день, несмотря на ненастье, мы
распрощались с Бутунгари и отправились к
морю на двух лодках.