Неточные совпадения
—
Простите меня, ради Христа, атаманы-молодцы! — говорил он, кланяясь
миру в ноги, — оставляю я мою дурость на веки вечные, и сам вам тоё мою дурость с рук на руки сдам! только не наругайтесь вы над нею, ради Христа, а проводите честь честью к стрельцам в слободу!
Что ж? умереть так умереть! потеря для
мира небольшая; да и мне самому порядочно уж скучно. Я — как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому, что еще нет его кареты. Но карета готова…
прощайте!..
Самая полнота и средние лета Чичикова много повредят ему: полноты ни в каком случае не
простят герою, и весьма многие дамы, отворотившись, скажут: «Фи, такой гадкий!» Увы! все это известно автору, и при всем том он не может взять в герои добродетельного человека, но… может быть, в сей же самой повести почуются иные, еще доселе не бранные струны, предстанет несметное богатство русского духа, пройдет муж, одаренный божескими доблестями, или чудная русская девица, какой не сыскать нигде в
мире, со всей дивной красотой женской души, вся из великодушного стремления и самоотвержения.
Он слушал Ленского с улыбкой.
Поэта пылкий разговор,
И ум, еще в сужденьях зыбкой,
И вечно вдохновенный взор, —
Онегину всё было ново;
Он охладительное слово
В устах старался удержать
И думал: глупо мне мешать
Его минутному блаженству;
И без меня пора придет,
Пускай покамест он живет
Да верит
мира совершенству;
Простим горячке юных лет
И юный жар и юный бред.
—
Прощайте, товарищи! — кричал он им сверху. — Вспоминайте меня и будущей же весной прибывайте сюда вновь да хорошенько погуляйте! Что, взяли, чертовы ляхи? Думаете, есть что-нибудь на свете, чего бы побоялся козак? Постойте же, придет время, будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: подымается из Русской земли свой царь, и не будет в
мире силы, которая бы не покорилась ему!..
— Я прошу
простить мне этот экскурс в область философии древнего
мира. Я сделал это, чтоб напомнить о влиянии стоиков на организацию христианской морали.
О Волга, пышна, величава,
Прости, но прежде удостой
Склонить свое вниманье к лире
Певца, незнаемого в
мире,
Но воспоенного тобой…
Мы должны заставить поверить в нас, в силу нашей национальной воли, в чистоту нашего национального сознания, заставить увидеть нашу «идею», которую мы несем
миру, заставить забыть и
простить исторические грехи нашей власти.
Есть ли во всем
мире существо, которое могло бы и имело право
простить?
— Лекарь, есть только одно существо в целом
мире, которое может приказывать Николаю Красоткину, это вот этот человек, — Коля указал на Алешу, — ему повинуюсь,
прощайте!
А Христос именно велит не так делать, беречься так делать, потому что злобный
мир так делает, мы же должны
прощать и ланиту свою подставлять, а не в ту же меру отмеривать, в которую мерят нам наши обидчики.
— Нет, не могу допустить. Брат, — проговорил вдруг с засверкавшими глазами Алеша, — ты сказал сейчас: есть ли во всем
мире существо, которое могло бы и имело право
простить? Но существо это есть, и оно может все
простить, всех и вся и за всё, потому что само отдало неповинную кровь свою за всех и за всё. Ты забыл о нем, а на нем-то и созиждается здание, и это ему воскликнут: «Прав ты, Господи, ибо открылись пути твои».
Ты
прости, пресвятая богородица,
Пожалей мою душеньку грешную.
Не себя ради
мир я грабила,
А ведь ради сына единого!..
«Да, рвем мы сердце пополам
Друг другу, но, родной,
Скажи, что ж больше делать нам?
Поможешь ли тоской!
Один, кто мог бы нам помочь
Теперь…
Прости,
прости!
Благослови родную дочь
И с
миром отпусти!
Сейчас заходил ко мне Михаил Александрович и просил написать тебе дружеской от него поклон. С Натальей Дмитриевной я часто вспоминаю тебя; наш разговор, чем бы ни начался, кончается тюрьмой и тюремными друзьями. Вне этого
мира все как-то чуждо.
Прощай, любезный друг! Дай бог скорее говорить, а не переписываться.
Как сквозь сон: здесь, в твердом числовом
мире, кто-то сел рядом со мной, кто-то слегка толкнул, сказал «
простите».
Он уже чувствовал, что идеи покинутого
мира посещали его реже, вращаясь в голове медленнее и, не находя в окружающем ни отражения, ни сопротивления, не сходили на язык и умирали не плодясь. В душе было дико и пусто, как в заглохшем саду. Ему оставалось уж немного до состояния совершенной одеревенелости. Еще несколько месяцев — и
прощай! Но вот что случилось.
— Друг! друг! истинный друг! — говорил Адуев со слезами на глазах. — За сто шестьдесят верст прискакать, чтоб сказать
прости! О, есть дружба в
мире! навек, не правда ли? — говорил пылко Александр, стискивая руку друга и наскакивая на него.
Чтобы разделаться с
миром и стать свободным вполне — il faut pardonner, pardonner et pardonner! [нужно
прощать,
прощать и
прощать! (фр.)]
— Гм! Посмотрим; проэкзаменуем и Коровкина. Но довольно, — заключил Фома, подымаясь с кресла. — Я не могу еще вас совершенно
простить, полковник: обида была кровавая; но я помолюсь, и, может быть, Бог ниспошлет
мир оскорбленному сердцу. Мы поговорим еще завтра об этом, а теперь позвольте уж мне уйти. Я устал и ослаб…
— Что и требовалось доказать, — проговорил с комической унылостью Шубин. — Засим, я полагаю, мне приличнее не мешать вашей уединенной прогулке. Профессор спросил бы вас: а на основании каких данных вы сказали: нет? Но я не профессор, я дитя, по вашим понятиям; но от детей не отворачиваются, помните.
Прощайте.
Мир моему праху!
— Я все ей
прощу! — гремел в клубе глава недовольных, — но одного
простить не могу: зачем она истерзала благороднейшее в
мире сердце!
— Бог тебя
простит, Нил Поликарпович, а я давно
простил, поелику сие было только разделительное недоразумение отъинуда. Жили мы с тобой до старости, не ссорились, а теперь и подавно не следует нам ссориться.
Мир дому сему, и паки мирови
мир…
Войницкий(не пускает ее.) Ну, ну, моя радость,
простите… Извиняюсь. (Целует руку.)
Мир.
Мир со всем его шумом и суетою не стоил бы ослиного копыта, не имей человек сладкой возможности оросить свою бедную душу хорошим стаканом красного вина, которое, подобно святому причастию, очищает нас от злого праха грехов и учит любить и
прощать этот
мир, где довольно-таки много всякой дряни…
— Ну, если, граф, вы непременно этого хотите, то, конечно, я должен… я не могу отказать вам. Уезжайте же скорее отсюда, господин Данвиль; советую вам быть вперед осторожнее: император никогда не любил шутить военной дисциплиною, а теперь сделался еще строже. Говорят, он беспрестанно сердится; эти проклятые русские выводят его из терпения. Варвары! и не думают о
мире! Как будто бы война должна продолжаться вечно.
Прощайте, господа!
—
Прости меня! — сказала Полина, бросившись на шею к сестре своей. — Я не должна была скрывать от тебя… Безумная!.. я думала, что эта тайна умрет вместе со мною… что никто в целом
мире… Ах, Оленька! я боялась даже тебя!..
До этой минуты Елена Петровна только догадывалась, но не позволяла себе ни думать дальше, ни утверждать; до этой минуты она все еще оставалась Еленой Петровной, по-прежнему представляла
мир и по-прежнему, когда становилось слишком уж тяжело и страшно, молилась Богу и просила его
простить Сашу.
Но тут поняла и она, что нет и у нее прощения и не будет никогда — и сама смерть не покроет оскорбления, нанесенного ее чистому, материнскому лону. И только Саша, мальчик ее, в одну эту минуту жестокого сознания возрос до степени высочайшей, стал сокровищем воистину неоцененным и в
мире единственным. «В нем
прощу я отца», — подумала она, но мужу ничего не сказала.
—
Миром тебя просим, Александр Иваныч,
прости нашу темноту. Ты что ж, Евстигнейка, не кланяешься? Кланяйся, сукин сын, и благодари за науку.
И
мир существовать; никто б не стал
Заботиться о нуждах низкой жизни,
Все б предались свободному искусству!
Нас мало, избранных счастливцев праздных,
Пренебрегающих презренной пользой,
Единого прекрасного жрецов.
Не правда ль? Но я нынче нездоров:
Мне что-то тяжело; пойду засну.
Прощайте.
—
Простите меня и ее, мой добрый Савелий Никандрыч, — подхватил он, протягивая приятелю руку, — но что ж делать, если, кроме вас и графа, у нас никого нет в
мире. Вас бог наградит за ваше участие. Дело теперь уже не в том: уехать я должен, но каким образом я скажу об этом Анете, на это меня решительно не хватит.
Когда бы все так чувствовали силу
Гармонии! Но нет: тогда б не мог
И
мир существовать; никто б не стал
Заботиться о нуждах низкой жизни;
Все предались бы вольному искусству.
Нас мало избранных, счастливцев праздных,
Пренебрегающих презренной пользой,
Единого, прекрасного жрецов.
Не правда ль? Но я нынче нездоров,
Мне что-то тяжело; пойду засну.
Прощай же!
— Пусть бы ты всему
миру сказал — легче мне! Пред людьми покаюсь, и они
простят, а ты, сволочь, хуже всех, — не хочу быть обязан тебе, гордец ты и еретик! Сгинь, да не введёшь меня в кровавый грех!
Ужасен нам твой будет глас:
Мы робки и добры душою,
Ты зол и смел; — оставь же нас,
Прости! да будет
мир с тобою».
«Надо уйти!» — решил Полканов, невольно поднятый на ноги истерическими стонами юноши, в которых звучало одновременно и трогательное —
прости! —
миру его души, и отчаянное — помилуй! — обращённое к женщине.
— Благодарю вас. — Он остановился, взял сигару и нервно откусил ее кончик. — Это помогает думать, — сказал он. — Это
мир, микрокосм. На одном конце щелочи, на другом — кислоты… Таково равновесие и
мира, в котором нейтрализуются противоположные начала.
Прощайте, доктор!
— Милая сестра, за что ты хотела погубить свою бессмертную душу? Соблазны должны войти в
мир, но горе тому, через кого соблазн входит… Молись, чтобы бог
простил нас.
Никита. Не щити ты меня. Не боюсь я теперь никого.
Прости меня,
мир православный! (Кланяется в землю.)
— Садись и слушай. Тебе все равно тоже нужно знать. Только, брат,
прости: я буду продолжать, а ты уж сам лови связь… Так вот, я и говорю: именно лапа из другого
мира.
И всё исчезнет. Верить я готов,
Что наш безлучный
мир — лишь прах могильный
Другого, — горсть земли, в борьбе веков
Случайно уцелевшая и сильно
Заброшенная в вечный круг
миров.
Светилы ей двоюродные братья,
Хоть носят шлейфы огненного платья,
И по сродству имеют в добрый час
Влиянье благотворное на нас…
А дай сойтись, так заварится каша, —
В кулачки, и…
прощай планета наша.
Вы размышляли, — от земли
Мечты вас, верно, унесли
В
мир лучший, жизнь другую?
Я не
прощу себе! так дерзко помешать.
«
Миром сказали: буде ты его в том не
простишь, то они за ту корову деньги отдадут, а ребятишек поморить и его вконец разорить не хотят».
Отчаяньем, воспоминаньем страшным,
Сознаньем беззаконья моего,
И ужасом той мертвой пустоты,
Которую в моем дому встречаю —
И новостью сих бешеных веселий,
И благодатным ядом этой чаши,
И ласками (
прости меня, Господь)
Погибшего, но милого созданья…
Тень матери не вызовет меня
Отселе, — поздно, слышу голос твой,
Меня зовущий, — признаю усилья
Меня спасти… старик, иди же с
миром;
Но проклят будь, кто за тобой пойдет!
— Нет, господин мой, ослушаюсь я твоего веления, не возьму ни меча, ни жезла, ни шапки, ни мантии. Не оставлю я слепых своих братий: я им и свет и пища, и друг и брат. Три года я жил с ними и работал для них, и прилепился душою к нищим и убогим.
Прости ты меня и отпусти в
мир к людям: долго стоял я один среди народа, как на каменном столпе, высоко мне было, но одиноко, ожесточилось сердце мое и исчезла любовь к людям. Отпусти меня.
— Ну, господь, говорю, тебя
простит, Емельянушка, горемыка ты такой, сякой, этакой! отходи с
миром…
Христос бо воскресе, а смерть умертвися,
Сущие во гробех живот восприяша!
Воспоем же, други, песнь радостну ныне —
Христос бо воскресе от смертные сени,
Живот дарова в сем
мире человеку!
Ныне все ликуем,
Духом торжествуем,
Простил бо Господь грехи наши. Аминь.
И я ворвался в этот
мир цветов,
Волшебный
мир живых благоуханий,
Горячих слез и уст, речей без слов,
Мир счастия и пылких упований,
Где как во сне таинственный покров
От нас скрывает всю юдоль терзаний.
Нельзя душой и блекнуть и цвести, —
Я в этот миг не мог сказать «
прости».
Все надо
простить, все надо
простить, иначе нельзя найти
мира со своей совестью.
— А так кончится, что либо вы должны сейчас дать себе слово не брать в руки кистей и палитры, либо вас такой черт укусит, что вы скажете «
прощай» всему
миру и департаменту, — а это пресладостно, и прегадостно, и превредно.