Неточные совпадения
Отец Андрюши был агроном, технолог, учитель. У отца своего, фермера, он
взял практические уроки в агрономии, на саксонских фабриках изучил технологию, а в ближайшем университете, где было около сорока
профессоров, получил призвание к преподаванию того, что кое-как успели ему растолковать сорок мудрецов.
Странная игра случая занесла меня наконец в дом одного из моих
профессоров; а именно вот как: я пришел к нему записаться на курс, а он вдруг
возьми да и пригласи меня к себе на вечер.
«Извольте
взять билет», — с приятностью говорил ему
профессор.
Я чуть не захохотал, но, когда я взглянул перед собой, у меня зарябило в глазах, я чувствовал, что я побледнел и какая-то сухость покрыла язык. Я никогда прежде не говорил публично, аудитория была полна студентами — они надеялись на меня; под кафедрой за столом — «сильные мира сего» и все
профессора нашего отделения. Я
взял вопрос и прочел не своим голосом: «О кристаллизации, ее условиях, законах, формах».
Тогда Фогт собрал всех своих друзей,
профессоров и разные бернские знаменитости, рассказал им дело, потом позвал свою дочь и Кудлиха,
взял их руки, соединил и сказал присутствовавшим...
После смерти владельца его наследники, не открывая музея для публики, выставили некоторые вещи в залах Исторического музея и снова
взяли их, решив продать свой музей, что было необходимо для дележа наследства. Ученые-археологи,
профессора, хранители музеев дивились редкостям, высоко ценили их и соболезновали, что казна не может их купить для своих хранилищ.
Я отдал ей яблоки, а Валек, разломив булку, часть подал ей, а другую снес «
профессору». Несчастный ученый равнодушно
взял это приношение и начал жевать, не отрываясь от своего занятия. Я переминался и ежился, чувствуя себя как будто связанным под гнетущими взглядами серого камня.
Я
взял билет без робости и готовился отвечать; но
профессор указал глазами на Иконина.
Когда
профессор в очках равнодушно обратился ко мне, приглашая отвечать на вопрос, то, взглянув ему в глаза, мне немножко совестно было за него, что он так лицемерил передо мной, и я несколько замялся в начале ответа; но потом пошло легче и легче, и так как вопрос был из русской истории, которую я знал отлично, то я кончил блистательно и даже до того расходился, что, желая дать почувствовать
профессорам, что я не Иконин и что меня смешивать с ним нельзя, предложил
взять еще билет; но
профессор, кивнув головой, сказал: «Хорошо-с», — и отметил что-то в журнале.
Гимназист бойко выводил какую-то формулу, со стуком ломая мел о доску, и все писал, несмотря на то, что
профессор уже сказал ему: «Довольно», — и велел нам
взять билеты.
Милый дед, как странно меняется, как обманывает жизнь! Сегодня от скуки, от нечего делать, я
взял в руки вот эту книгу — старые университетские лекции, и мне стало смешно… Боже мой, я секретарь земской управы, той управы, где председательствует Протопопов, я секретарь, и самое большее, на что я могу надеяться, — это быть членом земской управы! Мне быть членом здешней земской управы, мне, которому снится каждую ночь, что я
профессор Московского университета, знаменитый ученый, которым гордится русская земля!
Решили твердо, что с 1 января я
возьму отпуск на один месяц по болезни и к
профессору в Москву. Опять я дам подписку, и месяц я буду страдать у него в лечебнице нечеловеческой мукой.
Бывало, только восемь бьет часов,
По мостовой валит народ ученый.
Кто ночь провел с лампадой средь трудов,
Кто в грязной луже, Вакхом упоенный;
Но все равно задумчивы, без слов
Текут… Пришли, шумят…
Профессор длинный
Напрасно входит, кланяется чинно, —
Он книгу
взял, раскрыл, прочел… шумят;
Уходит, — втрое хуже. Сущий ад!..
По сердцу Сашке жизнь была такая,
И этот ад считал он лучше рая.
— Да, тут станешь опытным!.. Всю эту зиму он у нас прохворал глазами; должно быть, простудился прошлым летом, когда мы ездили по Волге. Пришлось к
профессорам возить его в Москву… Такой комичный мальчугашка! — Она засмеялась. — Представьте себе: едем мы по Волге на пароходе, стоим на палубе. Я говорю. «Ну, Кока, я сейчас
возьму папу за ноги и брошу в Волгу!..» А он отвечает: «Ах, мама, пожалуйста, не делай этого! Я ужасно не люблю, когда папу берут за ноги и бросают в Волгу!..»
Но оказалось, выпустили на волю. Дома Катя узнала, что за нее сильно хлопотал
профессор Дмитревский. Особенный эффект на них произвело, что она двоюродная сестра Седого. Сообщили ей также, что приходил жилищный контролер и
взял ее комнату на учет.
Вскоре после того мы с Вырубовым посетили А.И. При нем тогда была только Н.А.Огарева и их дочь Лиза, официально значившаяся также как девица Огарева. Он просил меня навещать его и собирался
взять на зиму меблированную квартиру. Но это ему не удалось тогда сделать. Он получил депешу, что его старшая дочь Н.А. серьезно заболела какой-то нервной болезнью, и он тотчас же решил ехать во Флоренцию, где она гостила тогда у брата своего Александра,
профессора в тамошнем Институте высших наук.
Меня поразило: он преспокойно
взял с меня, студента-медика, гонорар, — у нас, русских, вещь невероятная: наши
профессора не только с медиков-студентов, но и вообще со студентов денег не брали.
Профессор обмыл руки. Служитель быстро отпрепарировал кожу с головы,
взял пилу и стал пилить череп; голова моталась под пилой вправо и влево, пила визжала. Служитель ввел в череп долото, череп хрястнул и открыл мозг.
Профессор вынул его, положил на дощечку и стал кромсать ножом. Я не мог оторвать глаз: здесь, в этом мелкобугристом сероватом студне с черными жилками в углублениях, — что в нем переживалось вчера на рассвете, под деревьями университетского парка?