Неточные совпадения
― А! вот и они! ― в конце уже обеда сказал Степан Аркадьич, перегибаясь через спинку стула и
протягивая руку шедшему
к нему Вронскому с высоким гвардейским полковником. В
лице Вронского светилось тоже общее клубное веселое добродушие. Он весело облокотился на плечо Степану Аркадьичу, что-то шепча ему, и с тою же веселою улыбкой
протянул руку Левину.
Пока ее не было, ее имя перелетало среди людей с нервной и угрюмой тревогой, с злобным испугом. Больше говорили мужчины; сдавленно, змеиным шипением всхлипывали остолбеневшие женщины, но если уж которая начинала трещать — яд забирался в голову. Как только появилась Ассоль, все смолкли, все со страхом отошли от нее, и она осталась одна средь пустоты знойного песка, растерянная, пристыженная, счастливая, с
лицом не менее алым, чем ее чудо, беспомощно
протянув руки к высокому кораблю.
Она только чуть-чуть приподняла свою свободную левую
руку, далеко не до
лица, и медленно
протянула ее
к нему вперед, как бы отстраняя его.
— Соня! Дочь! Прости! — крикнул он и хотел было
протянуть к ней
руку, но, потеряв опору, сорвался и грохнулся с дивана, прямо
лицом наземь; бросились поднимать его, положили, но он уже отходил. Соня слабо вскрикнула, подбежала, обняла его и так и замерла в этом объятии. Он умер у нее в
руках.
Он ярко запомнил выражение
лица Лизаветы, когда он приближался
к ней тогда с топором, а она отходила от него
к стене, выставив вперед
руку, с совершенно детским испугом в
лице, точь-в-точь как маленькие дети, когда они вдруг начинают чего-нибудь пугаться, смотрят неподвижно и беспокойно на пугающий их предмет, отстраняются назад и,
протягивая вперед ручонку, готовятся заплакать.
Шаркая лаковыми ботинками, дрыгая ляжками, отталкивал ими фалды фрака, и ягодицы его казались окрыленными. Правую
руку он
протягивал публике, как бы на помощь ей, в левой держал листочки бумаги и, размахивая ею, как носовым платком, изредка приближал ее
к лицу. Говорил он легко, с явной радостью, с улыбками на добродушном, плоском
лице.
Приглаживая щеткой волосы, он
протянул Самгину свободную
руку, потом, закручивая эспаньолку, спросил о здоровье и швырнул щетку на подзеркальник, свалив на пол медную пепельницу, щетка упала
к ногам толстого человека с желтым
лицом, тот ожидающим взглядом посмотрел на Туробоева, но, ничего не дождавшись, проворчал...
Особенно был раздражен бритоголовый человек, он расползался по столу, опираясь на него локтем,
протянув правую
руку к лицу Кутузова. Синий шар головы его теперь пришелся как раз под опаловым шаром лампы, смешно и жутко повторяя его. Слов его Самгин не слышал, а в голосе чувствовал личную и горькую обиду. Но был ясно слышен сухой голос Прейса...
— Простите, не встану, — сказал он, подняв
руку,
протягивая ее. Самгин, осторожно пожав длинные сухие пальцы, увидал лысоватый череп, как бы приклеенный
к спинке кресла, серое, костлявое
лицо, поднятое
к потолку, украшенное такой же бородкой, как у него, Самгина, и под высоким лбом — очень яркие глаза.
Клим подошел
к дяде, поклонился,
протянул руку и опустил ее: Яков Самгин, держа в одной
руке стакан с водой, пальцами другой скатывал из бумажки шарик и, облизывая губы, смотрел в
лицо племянника неестественно блестящим взглядом серых глаз с опухшими веками. Глотнув воды, он поставил стакан на стол, бросил бумажный шарик на пол и, пожав
руку племянника темной, костлявой
рукой, спросил глухо...
— Чтоб не… тревожить вас официальностями, я, денечка через два, зайду
к вам, — сказал Тагильский,
протянув Самгину
руку, —
рука мягкая, очень горячая. — Претендую на доверие ваше в этом… скверненьком дельце, — сказал он и первый раз так широко усмехнулся, что все его
лицо как бы растаяло, щеки расползлись
к ушам, растянув рот, обнажив мелкие зубы грызуна. Эта улыбка испугала Самгина.
Она стремительно выбежала из квартиры, накидывая на бегу платок и шубку, и пустилась по лестнице. Мы остались одни. Я сбросил шубу, шагнул и затворил за собою дверь. Она стояла предо мной как тогда, в то свидание, с светлым
лицом, с светлым взглядом, и, как тогда,
протягивала мне обе
руки. Меня точно подкосило, и я буквально упал
к ее ногам.
Войдя
к Лизе, он застал ее полулежащею в ее прежнем кресле, в котором ее возили, когда она еще не могла ходить. Она не тронулась
к нему навстречу, но зоркий, острый ее взгляд так и впился в него. Взгляд был несколько воспаленный,
лицо бледно-желтое. Алеша изумился тому, как она изменилась в три дня, даже похудела. Она не
протянула ему
руки. Он сам притронулся
к ее тонким, длинным пальчикам, неподвижно лежавшим на ее платье, затем молча сел против нее.
Тот стремительно вскочил на ноги,
лицо его выразило испуг, он побледнел, но тотчас же робкая, просящая улыбка замелькала на его губах, и он вдруг, неудержимо,
протянул к Кате обе
руки.
Она закрыла
лицо руками и тихо заплакала. Он видел только, как вздрагивала эта высокая лебединая грудь, видел эти удивительные
руки, чудные русалочьи волосы и чувствовал, что с ним делается что-то такое большое, грешное, бесповоротное и чудное. О, только один миг счастья, тень счастья! Он уже
протянул к ней
руки, чтоб схватить это гибкое и упругое молодое тело, как она испуганно отскочила от него.
— Слепо-ой? —
протянула она нараспев, и голос ее дрогнул, как будто это грустное слово, тихо произнесенное мальчиком, нанесло неизгладимый удар в ее маленькое женственное сердце. — Слепо-ой? — повторила она еще более дрогнувшим голосом, и, как будто ища защиты от охватившего всю ее неодолимого чувства жалости, она вдруг обвила шею мальчика
руками и прислонилась
к нему
лицом.
На
лице мальчика это оживление природы сказывалось болезненным недоумением. Он с усилием сдвигал свои брови, вытягивал шею, прислушивался и затем, как будто встревоженный непонятною суетой звуков, вдруг
протягивал руки, разыскивая мать, и кидался
к ней, крепко прижимаясь
к ее груди.
Женни подошла
к нему и с участием
протянула свою
руку. Доктор неловко схватил и крепко пожал ее
руку, еще неловче поклонился ей перед самым носом, и красные пятна еще сильнее забегали по его
лицу.
Мы вошли
к Наташе. В ее комнате не было никаких особенных приготовлений; все было по-старому. Впрочем, у нее всегда было все так чисто и мило, что нечего было и прибирать. Наташа встретила нас, стоя перед дверью. Я поражен был болезненной худобой и чрезвычайной бледностью ее
лица, хотя румянец и блеснул на одно мгновение на ее помертвевших щеках. Глаза были лихорадочные. Она молча и торопливо
протянула князю
руку, приметно суетясь и теряясь. На меня же она и не взглянула. Я стоял и ждал молча.
— Мамаша, где мамаша? — проговорила она, как в беспамятстве, — где, где моя мамаша? — вскрикнула она еще раз,
протягивая свои дрожащие
руки к нам, и вдруг страшный, ужасный крик вырвался из ее груди; судороги пробежали по
лицу ее, и она в страшном припадке упала на пол…
Мой друг дрогнул. Я очень ясно прочитал на его
лице, что у него уж готов был вицмундир, чтоб ехать
к князю Ивану Семенычу, что опоздай я еще минуту — и кто бы поручился за то, что могло бы произойти! Однако замешательство его было моментальное. Раскаяние мое видимо тронуло его. Он
протянул мне обе
руки, и мы долгое время стояли
рука в
руку, чувствуя по взаимным трепетным пожиманиям, как сильно взволнованы были наши чувства.
Генерал молча выслушивал эти реприманды, наклонив
лицо к тарелке, и ни разу не пришло ему даже на мысль, что, несмотря на старость, он настолько еще сильнее и крепче своего пащенка, что стоило ему только
протянуть руку, чтоб раздавить эту назойливую гадину.
Девушка торопливо
протянула свою
руку и почувствовала, с странным трепетом в душе, как
к ее тонким розовым пальцам прильнуло горячее
лицо набоба и его белокурые волосы обвили ее шелковой волной. Ее на мгновенье охватило торжествующее чувство удовлетворенной гордости: набоб пресмыкался у ее ног точно так же, как пресмыкались пред ним сотни других, таких же жалких людей.
Игнат смотрел на них, тихонько шевеля грязными пальцами разутой ноги; мать, скрывая
лицо, смоченное слезами, подошла
к нему с тазом воды, села на пол и
протянула руки к его ноге — он быстро сунул ее под лавку, испуганно воскликнув...
— Прошу вас, — ближе
к делу! — сказал председатель внятно и громко. Он повернулся
к Павлу грудью, смотрел на него, и матери казалось, что его левый тусклый глаз разгорается нехорошим, жадным огнем. И все судьи смотрели на ее сына так, что казалось — их глаза прилипают
к его
лицу, присасываются
к телу, жаждут его крови, чтобы оживить ею свои изношенные тела. А он, прямой, высокий, стоя твердо и крепко,
протягивал к ним
руку и негромко, четко говорил...
По рябому
лицу Николая расплылась широкая улыбка, он смотрел на знамя и мычал что-то,
протягивая к нему
руку, а потом вдруг охватил мать этой
рукой за шею, поцеловал ее и засмеялся.
Марья Николаевна вдруг засмеялась, засмеялась до красноты всего
лица, поднесла платок
к губам, встала с кресла и, покачиваясь, как усталая, подошла
к Санину и
протянула ему
руку. Он раскланялся и направился
к двери.
Он помялся на месте — и нерешительно
протянул руку вперед. Санин быстро приблизился
к нему — и пожал ее. Оба молодых человека с улыбкой поглядели друг на друга — и
лица у обоих покрылись краской.
И он
протянул к нему скованную
руку. Но Годунов отступил назад, и на холодном
лице его ни одна черта не выразила участия
к князю.
Елена
протянула руки, как будто отклоняя удар, и ничего не сказала, только губы ее задрожали и алая краска разлилась по всему
лицу. Берсенев заговорил с Анной Васильевной, а Елена ушла
к себе, упала на колени и стала молиться, благодарить Бога… Легкие, светлые слезы полились у ней из глаз. Она вдруг почувствовала крайнюю усталость, положила голову на подушку, шепнула: «Бедный Андрей Петрович!» — и тут же заснула, с мокрыми ресницами и щеками. Она давно уже не спала и не плакала.
Долго глядела она на темное, низко нависшее небо; потом она встала, движением головы откинула от
лица волосы и, сама не зная зачем,
протянула к нему,
к этому небу, свои обнаженные, похолодевшие
руки; потом она их уронила, стала на колени перед своею постелью, прижалась
лицом к подушке и, несмотря на все свои усилия не поддаться нахлынувшему на нее чувству, заплакала какими-то странными, недоумевающими, но жгучими слезами.
Услышав близкий шум, он повернулся
лицом к Милославскому, ласково
протянул к нему иссохшую свою
руку и произнес слабым голосом...
Едва только Василий Терентьевич, схватившись
руками за козлы, кряхтя и накренив всю коляску, ступил на подножку, как бабы быстро окружили его со всех сторон и повалились на колени. Испуганные шумом толпы, молодые, горячие лошади захрапели и стали метаться; кучер, натянув вожжи и совсем перевалившись назад, едва сдерживал их на месте. Сначала Квашнин ничего не мог разобрать: бабы кричали все сразу и
протягивали к нему грудных младенцев. По бронзовым
лицам вдруг потекли обильные слезы…
Он шёл, крепко упираясь ногами в глубокий песок, высоко подняв голову;
лицо у него было весёлое, и ещё издали он улыбался Илье,
протянув к нему
руку, что-то показывая.
Лицо у неё было плутоватое, ласковое, глаза блестели задорно… Лунёв,
протянув руку, взял её за плечо… В нём вспыхнула ненависть
к ней, зверское желание обнять её, давить на своей груди и слушать треск её тонких костей.
— Уйди! — истерически закричал Ежов, прижавшись спиной
к стене. Он стоял растерянный, подавленный, обозленный и отмахивался от простертых
к нему
рук Фомы. А в это время дверь в комнату отворилась, и на пороге стала какая-то вся черная женщина.
Лицо у нее было злое, возмущенное, щека завязана платком. Она закинула голову,
протянула к Ежову
руку и заговорила с шипением и свистом...
Лента странных впечатлений быстро опутывала сердце, мешая понять то, что происходит. Климков незаметно ушёл домой, унося с собою предчувствие близкой беды. Она уже притаилась где-то,
протягивает к нему неотразимые
руки, наливая сердце новым страхом. Климков старался идти в тени, ближе
к заборам, вспоминая тревожные
лица, возбуждённые голоса, бессвязный говор о смерти, о крови, о широких могилах, куда, точно мусор, сваливались десятки трупов.
Княгиня его даже не сразу поняла, а когда он ей повторил свои слова и
протянул ей
руку, она со вспыхнувшим от конфуза
лицом быстро откинулась
к спинке дивана и проговорила...
Увидав знакомых ему
лиц, и
лиц такого хорошего круга, Архангелов сейчас же подлетел
к ним самым развязным манером, сказал две — три любезности княгине,
протянул как-то совершенно фамильярно
руку барону, кивнул головой приветливо князю.
Все стояли по шею в воде события, нахлынувшего внезапно. Ганувер подошел
к Молли,
протянув руки, с забывшимся и диким
лицом. На него было больно смотреть, — так вдруг ушел он от всех
к одной, которую ждал. «Что случилось?» — прозвучал осторожный шепот. В эту минуту оркестр, мягко двинув мелодию, дал знать, что мы прибыли в Замечательную Страну.
Эта комната или маленькая зала, с белым матовым светом одной люстры, — настоящего жемчужного убора из прозрачных шаров, свесившихся опрокинутым конусом, — совершенно остановила мое внимание; я засмотрелся в ее прекрасный уют, и, обернувшись наконец взглянуть, нет ли еще чего сзади меня, увидел, что Дюрок встал,
протянув руку к дверям, где на черте входа остановилась девушка в белом и гибком, как она сама, платье, с разгоревшимся, нервно спокойным
лицом, храбро устремив взгляд прямо вперед.
Среднего роста белокурая дама с бледным, спокойным и выразительным
лицом протянула мне
руку, улыбнулась своей спокойной улыбкой и проговорила, обращаясь
к Мухоедову...
— А вон это что у тебя в мешке? Ишь, туго больно набито, — заметил он, подходя ближе и
протягивая руку, чтобы пощупать суму; но старуха проворно повернулась
к нему
лицом и никак не допустила его до этого.
Согнув свою
руку в локте, она гордо
протянула её
к нему. Он положил ладонь на её тело выше локтя и крепко сжал пальцы, но тотчас же опомнился и, смущённый, с краской на
лице, оглянулся вокруг. Всюду безмолвно стояли деревья и только…
Она пристально посмотрела мне в
лицо, поверила, и в ее глазах блеснуло беспокойство. Очарованный ее присутствием, согретый теплом ее комнаты, я бормотал как в бреду,
протягивая к ней
руки...
(Пристально глядя в
лицо Соколовой, Пётр подвигается
к ней, она тоже смотрит на него. Пётр, наклонясь, хочет
протянуть ей
руку, Софья становится между ними.)
Тот подошел и, вынув перочинный ножик, разрезал веревку в нескольких местах.
Лицо бродяги было бледно; глаза глядели хотя и угрюмо, но совершенно сознательно, так что молодой человек нисколько не колебался исполнить обращенную
к нему просьбу Бесприютного. Последний встал на ноги, кивнул головой и, потупясь, быстро вышел из камеры.
Протягивая перед собой
руки, пошел за ним и Хомяк.
— А, господин Мендель, — сказал он между прочим, и
лицо его приняло благосклонное выражение. Он удостоил даже
протянуть г-ну Менделю
руку,
к которой тот, низко наклонясь, почтительно дотронулся своей тонкой белой
рукой.
Довольно было этих слов, чтобы Кузьма успокоился. Он даже подсел
к столу и попросил себе чаю. Марья Петровна налила и
протянула ему стакан. Когда он брал стакан из ее
рук, его
лицо приняло самое восторженное выражение, и это выражение так мало шло
к смешной, безобразной опухоли щеки, что я не мог не улыбнуться. Львов тоже усмехнулся; одна Марья Петровна сострадательно и серьезно смотрела на Кузьму.
— Сергей Петрович! — проговорил «щур» плачущим голосом,
протягивая в потемках
к моему
лицу мокрую от дождя
руку. — Честный человек! Друг мой!