Неточные совпадения
Можно
просидеть несколько часов, поджав ноги в одном и том же положении, если знаешь, что ничто не помешает переменить положение; но если человек знает, что он должен сидеть так
с поджатыми ногами, то сделаются судороги, ноги будут дергаться и тискаться в то место, куда бы он хотел вытянуть их.
Сережу дождь застал в большом саду, и они
с няней
просидели в беседке.
Просидев дома целый день, она придумывала средства для свиданья
с сыном и остановилась на решении написать мужу. Она уже сочиняла это письмо, когда ей принесли письмо Лидии Ивановны. Молчание графини смирило и покорило ее, но письмо, всё то, что она прочла между его строками, так раздражило ее, так ей возмутительна показалась эта злоба в сравнении
с ее страстною законною нежностью к сыну, что она возмутилась против других и перестала обвинять себя.
— Нет, мне некогда, я только на одну секундочку, — отвечал Степан Аркадьич. Он распахнул пальто, но потом снял его и
просидел целый час, разговаривая
с Левиным об охоте и о самых задушевных предметах.
— В первый раз, как я увидел твоего коня, — продолжал Азамат, — когда он под тобой крутился и прыгал, раздувая ноздри, и кремни брызгами летели из-под копыт его, в моей душе сделалось что-то непонятное, и
с тех пор все мне опостылело: на лучших скакунов моего отца смотрел я
с презрением, стыдно было мне на них показаться, и тоска овладела мной; и, тоскуя,
просиживал я на утесе целые дни, и ежеминутно мыслям моим являлся вороной скакун твой
с своей стройной поступью,
с своим гладким, прямым, как стрела, хребтом; он смотрел мне в глаза своими бойкими глазами, как будто хотел слово вымолвить.
Герои наши видели много бумаги, и черновой и белой, наклонившиеся головы, широкие затылки, фраки, сертуки губернского покроя и даже просто какую-то светло-серую куртку, отделившуюся весьма резко, которая, своротив голову набок и положив ее почти на самую бумагу, выписывала бойко и замашисто какой-нибудь протокол об оттяганье земли или описке имения, захваченного каким-нибудь мирным помещиком, покойно доживающим век свой под судом, нажившим себе и детей и внуков под его покровом, да слышались урывками короткие выражения, произносимые хриплым голосом: «Одолжите, Федосей Федосеевич, дельце за № 368!» — «Вы всегда куда-нибудь затаскаете пробку
с казенной чернильницы!» Иногда голос более величавый, без сомнения одного из начальников, раздавался повелительно: «На, перепиши! а не то снимут сапоги и
просидишь ты у меня шесть суток не евши».
— Управитель так и оторопел, говорит: «Что вам угодно?» — «А! говорят, так вот ты как!» И вдруг,
с этим словом, перемена лиц и физиогномии… «За делом! Сколько вина выкуривается по именью? Покажите книги!» Тот сюды-туды. «Эй, понятых!» Взяли, связали, да в город, да полтора года и
просидел немец в тюрьме.
Два часа
просиживал он за чаем; этого мало: он брал еще холодную чашку и
с ней подвигался к окну, обращенному на двор.
Я продолжал быть беззаботен и нетерпелив. Десять секунд, которые
просидели с закрытыми дверьми, показались мне за целый час. Наконец все встали, перекрестились и стали прощаться. Папа обнял maman и несколько раз поцеловал ее.
Девочка говорила не умолкая; кое-как можно было угадать из всех этих рассказов, что это нелюбимый ребенок, которого мать, какая-нибудь вечно пьяная кухарка, вероятно из здешней же гостиницы, заколотила и запугала; что девочка разбила мамашину чашку и что до того испугалась, что сбежала еще
с вечера; долго, вероятно, скрывалась где-нибудь на дворе, под дождем, наконец пробралась сюда, спряталась за шкафом и
просидела здесь в углу всю ночь, плача, дрожа от сырости, от темноты и от страха, что ее теперь больно за все это прибьют.
Возвратясь
с Сенной, он бросился на диван и целый час
просидел без движения. Между тем стемнело; свечи у него не было, да и в голову не приходило ему зажигать. Он никогда не мог припомнить: думал ли он о чем-нибудь в то время? Наконец он почувствовал давешнюю лихорадку, озноб, и
с наслаждением догадался, что на диване можно и лечь… Скоро крепкий, свинцовый сон налег на него, как будто придавил.
— Останьтесь, Петр Петрович, — сказала Дуня, — ведь вы намерены были
просидеть вечер. К тому же вы сами писали, что желаете об чем-то объясниться
с маменькой.
Он не помнил, сколько он
просидел у себя,
с толпившимися в голове его неопределенными мыслями. Вдруг дверь отворилась, и вошла Авдотья Романовна. Она сперва остановилась и посмотрела на него
с порога, как давеча он на Соню; потом уже прошла и села против него на стул, на вчерашнем своем месте. Он молча и как-то без мысли посмотрел на нее.
Позвольте вам вручить, напрасно бы кто взялся
Другой вам услужить, зато
Куда я ни кидался!
В контору — всё взято,
К директору, — он мне приятель, —
С зарей в шестом часу, и кстати ль!
Уж
с вечера никто достать не мог;
К тому, к сему, всех сбил я
с ног,
И этот наконец похитил уже силой
У одного, старик он хилый,
Мне друг, известный домосед;
Пусть дома
просидит в покое.
Фенечка, в особенности, до того
с ним освоилась, что однажды ночью велела разбудить его:
с Митей сделались судороги; и он пришел и, по обыкновению полушутя, полузевая,
просидел у ней часа два и помог ребенку.
Они
просидели довольно долго и
с довольно глупыми физиономиями в гостиной.
Просидев часа два, Самгин почти
с наслаждением погрузился в белую бурю на улице, — его толкало, покачивало, черные фигуры вырывались из белого вихря, наскакивая на него, обгоняя; он шел и чувствовал: да, начинается новая полоса жизни.
— Двадцать девять лет. Шесть
просидел в тюрьме.
С семнадцати лет начал. Шпионишка послали провожать, вон — ползет!
Она редко бывала во флигеле, после первого же визита она,
просидев весь вечер рядом
с ласковой и безгласной женой писателя, недоуменно заявила...
Отчего по ночам, не надеясь на Захара и Анисью, она
просиживала у его постели, не спуская
с него глаз, до ранней обедни, а потом, накинув салоп и написав крупными буквами на бумажке: «Илья», бежала в церковь, подавала бумажку в алтарь, помянуть за здравие, потом отходила в угол, бросалась на колени и долго лежала, припав головой к полу, потом поспешно шла на рынок и
с боязнью возвращалась домой, взглядывала в дверь и шепотом спрашивала у Анисьи...
Другой бы, по шляпке, по платью, заметил, но он,
просидев с Ольгой целое утро, никогда не мог потом сказать, в каком она была платье и шляпке.
— В чем? А вот в чем! — говорила она, указывая на него, на себя, на окружавшее их уединение. — Разве это не счастье, разве я жила когда-нибудь так? Прежде я не
просидела бы здесь и четверти часа одна, без книги, без музыки, между этими деревьями. Говорить
с мужчиной, кроме Андрея Иваныча, мне было скучно, не о чем: я все думала, как бы остаться одной… А теперь… и молчать вдвоем весело!
Она стригла седые волосы и ходила дома по двору и по саду
с открытой головой, а в праздник и при гостях надевала чепец; но чепец держался чуть-чуть на маковке, не шел ей и как будто готов был каждую минуту слететь
с головы. Она и сама,
просидев пять минут
с гостем, извинится и снимет.
— Не знает, что сказать лучшему другу своего мужа! Ты вспомни, что он познакомил нас
с тобой;
с ним мы
просиживали ночи, читывали…
И старческое бессилие пропадало, она шла опять. Проходила до вечера,
просидела ночь у себя в кресле, томясь страшной дремотой
с бредом и стоном, потом просыпалась, жалея, что проснулась, встала
с зарей и шла опять
с обрыва, к беседке, долго сидела там на развалившемся пороге, положив голову на голые доски пола, потом уходила в поля, терялась среди кустов у Приволжья.
— Нет, — начал он, — есть ли кто-нибудь,
с кем бы вы могли стать вон там, на краю утеса, или сесть в чаще этих кустов — там и скамья есть — и
просидеть утро или вечер, или всю ночь, и не заметить времени, проговорить без умолку или промолчать полдня, только чувствуя счастье — понимать друг друга, и понимать не только слова, но знать, о чем молчит другой, и чтоб он умел читать в этом вашем бездонном взгляде вашу душу, шепот сердца… вот что!
Лучше вот что: если вы решились ко мне зайти и у меня
просидеть четверть часа или полчаса (я все еще не знаю для чего, ну, положим, для спокойствия матери) — и, сверх того,
с такой охотой со мной говорите, несмотря на то что произошло внизу, то расскажите уж мне лучше про моего отца — вот про этого Макара Иванова, странника.
Таким образом, мы хотя и
просидели весь обед за одним столом, но были разделены на две группы: рябой
с Ламбертом, ближе к окну, один против другого, и я рядом
с засаленным Андреевым, а напротив меня — Тришатов.
Две недели назад я ровно четыре дня
просидел над работой, которую он же мне и передал: переписать
с черновой, а вышло почти пересочинить.
Он ко мне повадился, я
с ним не церемонился, он
просиживал у меня в углу молча по целым дням, но
с достоинством, хотя не мешал мне вовсе.
— Аркашка, пойдем ко мне! Мы
просидим вечер и выпьем еще одну бутылку, а Альфонсина споет
с гитарой.
Мы целый день потом
просидели над этой бумагой
с князем, и он очень горячо со мной спорил, однако же остался доволен; не знаю только, подал ли бумагу или нет.
Он как-то вдруг оборвал, раскис и задумался. После потрясений (а потрясения
с ним могли случаться поминутно, Бог знает
с чего) он обыкновенно на некоторое время как бы терял здравость рассудка и переставал управлять собой; впрочем, скоро и поправлялся, так что все это было не вредно. Мы
просидели с минуту. Нижняя губа его, очень полная, совсем отвисла… Всего более удивило меня, что он вдруг упомянул про свою дочь, да еще
с такою откровенностью. Конечно, я приписал расстройству.
Она пришла, однако же, домой еще сдерживаясь, но маме не могла не признаться. О, в тот вечер они сошлись опять совершенно как прежде: лед был разбит; обе, разумеется, наплакались, по их обыкновению, обнявшись, и Лиза, по-видимому, успокоилась, хотя была очень мрачна. Вечер у Макара Ивановича она
просидела, не говоря ни слова, но и не покидая комнаты. Она очень слушала, что он говорил.
С того разу
с скамейкой она стала к нему чрезвычайно и как-то робко почтительна, хотя все оставалась неразговорчивою.
После этого и жильцы разошлись по своим комнатам и затворились, но я все-таки ни за что не лег и долго
просидел у хозяйки, которая даже рада была лишнему человеку, да еще
с своей стороны могущему кое-что сообщить по делу.
Впрочем, в встрече его
с нею и в двухлетних страданиях его было много и сложного: «он не захотел фатума жизни; ему нужна была свобода, а не рабство фатума; через рабство фатума он принужден был оскорбить маму, которая
просидела в Кенигсберге…» К тому же этого человека, во всяком случае, я считал проповедником: он носил в сердце золотой век и знал будущее об атеизме; и вот встреча
с нею все надломила, все извратила!
Просидев часа четыре
с лишком в трактире, я вдруг выбежал, как в припадке, — разумеется, опять к Версилову и, разумеется, опять не застал дома: не приходил вовсе; нянька была скучна и вдруг попросила меня прислать Настасью Егоровну; о, до того ли мне было!
Проберешься ли цело и невредимо среди всех этих искушений? Оттого мы задумчиво и нерешительно смотрели на берег и не торопились покидать гостеприимную шкуну. Бог знает, долго ли бы мы
просидели на ней в виду красивых утесов, если б нам не были сказаны следующие слова: «Господа! завтра шкуна отправляется в Камчатку, и потому сегодня извольте перебраться
с нее», а куда — не сказано. Разумелось, на берег.
Целый вечер
просидели мы все вместе дома, разговаривали о европейских новостях, о вчерашнем пожаре, о лагере осаждающих, о их неудачном покушении накануне сжечь город, об осажденных инсургентах, о правителе шанхайского округа, Таутае Самква, который был в немилости у двора и которому обещано прощение, если он овладеет городом. В тот же вечер мы слышали пушечные выстрелы, которые повторялись очень часто: это перестрелка императорских войск
с инсургентами, безвредная для последних и бесполезная для первых.
Корейцы увидели образ Спасителя в каюте; и когда, на вопрос их: «Кто это», успели кое-как отвечать им, они встали
с мест своих и начали низко и благоговейно кланяться образу. Между тем набралось на фрегат около ста человек корейцев, так что принуждены были больше не пускать. Долго
просидели они и наконец уехали.
Он много рассказывал любопытного о них. Он обласкал одного чукчу, посадил его
с собой обедать, и тот потом не отходил от него ни на шаг, служил ему проводником,
просиживал над ним ночью, не смыкая глаз и охраняя его сон, и расстался
с ним только на границе чукотской земли. Поступите
с ним грубо, постращайте его — и во сколько лет потом не изгладите впечатления!
Наконец уже в четыре часа явились люди со станции снимать нас
с мели, а между прочим, мы, в ожидании их, снялись сами. Отчего же
просидели часа четыре на одном месте — осталось неизвестно. Мы живо приехали на станцию. Там встретили нас бабы
с ягодами (брусникой),
с капустой и
с жалобами на горемычное житье-бытье: обыкновенный припев!
Он мог ходить по комнатам без помощи костылей и по нескольку часов сряду
просиживал в своем кабинете, занимаясь делами
с своим новым управляющим.
— Ох, дети, дети, как опасны ваши лета. Нечего делать, птенцы, придется
с вами
просидеть не знаю сколько. А время-то, время-то, ух!
Сел на стул. Я стою над ним. «Сядьте, говорит, и вы». Я сел.
Просидели минуты
с две, смотрит на меня пристально и вдруг усмехнулся, запомнил я это, затем встал, крепко обнял меня и поцеловал…
В полдень погода не изменилась. Ее можно было бы описать в двух словах: туман и дождь. Мы опять
просидели весь день в палатках. Я перечитывал свои дневники, а стрелки спали и пили чай. К вечеру поднялся сильный ветер. Царствовавшая дотоле тишина в природе вдруг нарушилась. Застывший воздух пришел в движение и одним могучим порывом сбросил
с себя апатию.
В заливе Джигит нам пришлось
просидеть около двух недель. Надо было дождаться мулов во что бы то ни стало: без вьючных животных мы не могли тронуться в путь. Воспользовавшись этим временем, я занялся обследованием ближайших окрестностей по направлению к заливу Пластун, где в прошлом году у Дерсу произошла встреча
с хунхузами. Один раз я ходил на реку Кулему и один раз на север по побережью моря.
Но на другой же день старая девица вернулась,
просидела четыре часа и удалилась
с обещаньем посещать Татьяну Борисовну ежедневно.
Стрелки недолго сидели у огня. Они рано легли спать, а мы остались вдвоем
с Дерсу и
просидели всю ночь. Я живо вспомнил реку Лефу, когда он впервые пришел к нам на бивак, и теперь опять, как и в тот раз, я смотрел на него и слушал его рассказы.