Неточные совпадения
— Смела ли Маша? — отвечала ее мать. — Нет, Маша трусиха. До сих пор не может слышать выстрела из ружья: так и затрепещется. А как тому два года Иван Кузмич выдумал в мои именины палить из нашей пушки, так она, моя голубушка, чуть со страха на тот
свет не отправилась. С тех пор уж и не палим из
проклятой пушки.
— Это кузнец! — произнес, схватясь за капелюхи, Чуб. — Слышишь, Солоха, куда хочешь девай меня; я ни за что на
свете не захочу показаться этому выродку
проклятому, чтоб ему набежало, дьявольскому сыну, под обоими глазами по пузырю в копну величиною!
— Скажи, пожалуйста, — с такими словами она приступила к нему, — ты не свихнул еще с последнего ума? Была ли в одноглазой башке твоей хоть капля мозгу, когда толкнул ты меня в темную комору? счастье, что не ударилась головою об железный крюк. Разве я не кричала тебе, что это я? Схватил,
проклятый медведь, своими железными лапами, да и толкает! Чтоб тебя на том
свете толкали черти!..
— Чтоб ты подавился, негодный бурлак! Чтоб твоего отца горшком в голову стукнуло! Чтоб он подскользнулся на льду, антихрист
проклятый! Чтоб ему на том
свете черт бороду обжег!
Один из работников капитана, молодой парубок Иван, не стесняясь нашим присутствием, по — своему объяснял социальную историю Гарного Луга. Чорт нес над землей кошницу с панами и сеял их по
свету. Пролетая над Гарным Лугом,
проклятый чертяка ошибся и сыпнул семена гуще. От этого здесь панство закустилось, как бурьян, на том месте, где случайно «ляпнула» корова. А настоящей траве, то есть мужикам, совсем не стало ходу…
— А как вы думаете, Тарас Семеныч, бывают на
свете проклятые люди? Так, от рождения?..
— Это я, видишь, Ваня, смотреть не могу, — начал он после довольно продолжительного сердитого молчания, — как эти маленькие, невинные создания дрогнут от холоду на улице… из-за
проклятых матерей и отцов. А впрочем, какая же мать и вышлет такого ребенка на такой ужас, если уж не самая несчастная!.. Должно быть, там в углу у ней еще сидят сироты, а это старшая; сама больна, старуха-то; и… гм! Не княжеские дети! Много, Ваня, на
свете… не княжеских детей! гм!
Догадалася тогда Пахомовна, что пришла она в место недоброе; изымал ее сам злой дух сатана со своими
проклятыми деймонами; помутился у нее
свет в очах, и дыханьице в груди замерло, подломилися ноги скорые, опустилися руки белые.
Он очень хорошо понимает, что во мне может снова явиться любовь к тебе, потому что ты единственный человек, который меня истинно любил и которого бы я должна была любить всю жизнь — он это видит и, чтоб ударить меня в последнее больное место моего сердца, изобрел это
проклятое дело, от которого, если бог спасет тебя, — продолжала Полина с большим одушевлением, — то я разойдусь с ним и буду жить около тебя, что бы в
свете ни говорили…
— Ключи! — проворчала старуха, — уж припекут тебя на том
свете раскаленными ключами, сатана ты этакой! Ей-богу, сатана! И лицо-то дьявольское! Уж кому другому, а тебе не миновать огня вечного! Будешь, Гришка, лизать сковороды горячие за все клеветы свои! Будешь,
проклятый, в смоле кипеть, помяни мое слово!
До какой степени опасно и вредно для молодого человека читать молодой девице что-нибудь, кроме курса чистой математики, это рассказала на том
свете Франческа да Римини Данту, вертясь в
проклятом вальсе della bufera infernale [адского вихря (ит.).]: она рассказала, как перешла от чтения к поцелую и от поцелуя к трагической развязке.
— Да другого-то делать нечего, — продолжал Лесута, — в Москву теперь не проедешь. Вокруг ее идет такая каша, что упаси господи! и Трубецкой, и Пожарский, и Заруцкий, и
проклятые шиши, — и, словом, весь русский сброд, ни дать ни взять, как саранча, загатил все дороги около Москвы. Я слышал, что и Гонсевский перебрался в стан к гетману Хоткевичу, а в Москве остался старшим пан Струся. О-ох, Юрий Дмитрич! плохие времена, отец мой! Того и гляди, придется пенять отцу и матери, зачем на
свет родили!
—
Проклятая жизнь! — проворчал он. — И что горько и обидно, ведь эта жизнь кончится не наградой за страдания, не апофеозом, как в опере, а смертью; придут мужики и потащат мертвого за руки и за ноги в подвал. Брр! Ну ничего… Зато на том
свете будет наш праздник… Я с того
света буду являться сюда тенью и пугать этих гадин. Я их поседеть заставлю.
Эти ваши дома —
проклятые гнезда, в которых сживают со
света матерей, дочерей, мучают детей…
И с внезапной острой тоскою в сердце он понял, что не будет ему ни сна, ни покоя, ни радости, пока не пройдет этот
проклятый, черный, выхваченный из циферблата час. Только тень знания о том, о чем не должно знать ни одно живое существо, стояла там в углу, и ее было достаточно, чтобы затмить
свет и нагнать на человека непроглядную тьму ужаса. Потревоженный однажды страх смерти расплывался по телу, внедрялся в кости, тянул бледную голову из каждой поры тела.
Вот он — документ.
Свет в голове. Да, вероятно, приехал с
проклятого фронта и «не открылся», а может, и не знал, что нужно открыться. Уехал. А тут пошло. За Авдотьей — Марья, за Марьей — Иван. Общая чашка со щами, полотенце…
«Э, чтоб его чертяка забрал,
проклятого!»-подумал мельник, и ему показалось, что вот это самое и есть то, отчего ему так скучно… Вот это самое только и есть плохое на
свете.
Проклятые жиды мешают крещеному человеку собирать свой доход.
«Тьфу, — плюнул мельник. — Вот сороки
проклятые! О чем их не спрашивают, и то им нужно рассказать… И как только узнали? То дело было сегодня на селе, а они уж на покосе все дочиста знают… Ну и бабы, зачем только их бог на
свет божий выпускает?..»
Глуховцев. Сильнее нельзя любить. Видишь ли, настоящую любовь можно узнать по тому, насколько от нее человек становится лучше, и еще по тому, Оль-Оль, насколько от нее в душе светлеет. А у меня так светло теперь, что я удивляюсь. Ведь ты знаешь, Олечка, как мучили меня всякие
проклятые вопросы, а теперь ничего: только радость, только
свет, только любовь. И петь хочется… как Блохину.
Отец греха, Марии враг лукавый,
Ты стал и был пред нею виноват;
Ах, и тебе приятен был разврат…
И ты успел преступною забавой
Всевышнего супругу просветить
И дерзостью невинность изумить.
Гордись, гордись своей
проклятой славой!
Спеши ловить… но близок, близок час!
Вот меркнет
свет, заката луч угас.
Всё тихо. Вдруг над девой утомленной
Шумя парит архангел окриленный, —
Посол любви, блестящий сын небес.
— Но уж вперед такой глупости не будет… Нет? не будет? Поклянись мне! поклянись всем, что тебе всего дороже на
свете! — горячо приступила она к мужу, не выпуская его из объятий. — А уж этот
проклятый пистолетишко! Уж погоди ж ты: я его так теперь упрячу, что уж никогда не найти тебе!.. Не-ет, уж это кончено!
Хоть на весь
свет раскричись тогда, пожалуй, хоть побей, а уж выведу наружу все козни этой
проклятой барышни».
— Это ты, разбойник? — заголосила она. — Ты? Рожу, знать, в кабаке раскроили?
Проклятый! Мучитель ты мой! Пущай тебе на том
свете так будет злодею, как ты высосал меня всю! Убил ты меня, сироту!
Когда с римской улицы, где каждый камешек залит
светом апрельского солнца, я вхожу в тенистый музей, его прозрачная и ровная тень мне кажется особенным
светом, более прочным, нежели слишком экспансивные солнечные лучи. Насколько помню, именно так должна светиться вечность. И эти мраморы! Они столько поглотили солнца, как англичанин виски, прежде чем их загнали сюда, что теперь им не страшна никакая ночь… и мне возле них не страшно
проклятой ночи. Береги их, человече!
— Тебе легко… стыдить других, когда живешь тут в городе и этих
проклятых дач не знаешь… Еще воды дай… А если бы пожил на моем месте, не то бы запел… Я мученик! Я вьючная скотина, раб, подлец, который всё еще чего-то ждет и не отправляет себя на тот
свет! Я тряпка, болван, идиот! Зачем я живу? Для чего?
Вчера ввечеру около деревни жеребенка и двух собак зарезал, а нынче чуть
свет выхожу я, а он,
проклятый, сидит под ветлой и бьет себя лапой по морде.
Как не ужасаться было ему! По сотне душ отправлял он ежегодно в Елисейские поля, и ни один мученик не возвращался с того
света, чтобы преследовать его. А тут везде за ним неотступно
проклятый малороссиянин! Да даст ли он ему, в самом деле, покой? Странно! никого столько не боится Бирон; на этом предмете скоро сведут его с ума.
— «Погубить бы только Яшку
проклятого да свалить князя Василия, княжну в свою власть заполучить, а князь Никита пусть живет, по
свету валандается… ништо…» — неслись в голове опричника планы будущего.
— Ишь, стреканули, точно их черт погнал! Совесть нечиста, так и перепугались выходца с того
света, — усмехнулся последний, помогая Якову Потаповичу сесть на лошадь и укладывая поперек его седла все еще бесчувственную княжну Евпраксию. — Скачи в лес, в шалаш, а я догоню, только последний расчет учиню с этим
проклятым логовищем!
Дай еще ей пожить на белом
свете и увидеть красные денечки… и коли я с нынешнего часа возьму в рот хоть каплю
проклятого зелья, разразись над моей головой всеми лютыми бедами: пусть умирать буду без покаяния, пусть бросят меня в глухую трущобу, как зачумленную собаку, и воронья расклюют меня.
Была чудная тихая ночь. Луна с безоблачнного, усыпанного мириадами звезд неба лила на землю кроткий волшебный
свет, таинственно отражавшийся в оконечностях медных крестов на решетке, окружающей старый дуб. Вокруг «
проклятого места» царило ужасное безмолвие. Поднявшийся с протекающей невдалеке реки туман окутывал берег и часть старого парка, примыкающего к нему, создавая между стволами и листвой вековых деревьев какие-то фантастические образы.
Мамаев. Научили бы лучше, как денежку добывать. Ох, ох!
проклятая полоса!.. тошно на белом
свете жить!